то одном. В его жизни не было ничего постоянного, все преходяще

уходящее.

Будильник прозвонил еще минут двадцать назад, а Дитрих так и не удосужился подняться с кровати. Лота уже два раза кричала, что пора вставать, иначе она за себя не отвечает. Пришлось подниматься. На автомате он ткнулся в дверь, где вчера обнаружил душевую комнату, включил теплую воду и встал под струи воды. Закрыв глаза, вновь принялся погружаться в состояние блаженной дремы.

Кое

как стряхнув с себя сонное оцепенение, он посмотрел на себя в зеркало. И остался недоволен увиденным. Почти до самого утра он читал какой

то новомодный роман об интернет

деятелях через ридер, и теперь глаза «спасибо» ему за это издевательство не говорили. На белках проглядывала капиллярная сетка, и в целом, лицо выглядело помятым. Дитрих закатил глаза. Почему

то всем его сверстникам в этом плане везло, а он был козлом отпущения. Многие могли сутки напролет сидеть в сети, посасывая из горлышка бутылки пиво. А утром прийти на занятие бодрыми и свежими. Дитриху нужно было строго соблюдать режим, иначе внешность начинала выкидывать фортели. Под глазами появлялась синева, и сам он походил на привидение, а не на нормального старшеклассника.

Потратив определенное количество времени на создание относительно нормальной прически и залив лаком творение рук своих, Дитрих спустился вниз. Отец читал газету и на происходящее вокруг не обращал никакого внимания, мать нарезала бутерброды и подпевала песне, звучавшей у нее в наушниках.

– Ты опять читал до утра? – спросила, не оборачиваясь.

Видимо, привыкла к тому, что сын по ночам бодрствует, а утром выглядит, как зомби. Дитрих вытащил из конфетницы шоколадный батончик, закинул в сумку. Носить с собой завтраки, приготовленные собственноручно, ему казалось занятием унизительным, а покупать в столовке, выстаивая длинные очереди просто не хотелось. Наверняка, это столпотворение будет действовать на него угнетающе, а, значит, велика вероятность, что он, не дождавшись своей очереди, вручит поднос первой попавшейся нерасторопной соседке или соседу, а сам уйдет из очереди. В итоге останется голодным.

Помимо батончика в сумке лежала свернутая бейсболка с огромным козырьком, за которым при желании можно было спрятать лицо; смятый галстук, который никак не желал завязываться красиво. Идти в школу с удавкой на шее казалось не лучшей идеей, в итоге Дитрих просто положил капризный предмет гардероба в сумку и благополучно о нем забыл.

– Да. Довольно забавная книга попалась, – равнодушно ответил, рассматривая без особого восторга поставленную перед ним тарелку с бутербродами.

Они были одним из коронных блюд Лоты. Помимо бутербродов она еще жарила яичницу или варила овсянку на воде. Все вышеперечисленное особого восхищения у Дитриха не вызывало, он вообще не любил готовку матери, а питаться полуфабрикатами не позволяла излишняя сосредоточенность на собственной внешности. Ему хотелось быть идеальным. Раз уж лицо после бессонных ночей оставляло желать лучшего, нужно было хотя бы фигуру в порядке держать, что Дитриху успешно удавалось.

В настоящее время его рост составлял метр и восемьдесят два сантиметра. Неплохо, особенно по современным меркам, когда высоких мужчин на улицах встретить проблематично. Однако Ланц был недоволен. Ему хотелось стать выше, хотя бы на пару

тройку сантиметров. Как всегда, давала о себе знать человеческая природа. Всегда хочется больше, чем есть на самом деле. Быть выше, красивее, стройнее, талантливее. Неизменное сравнение с кем

то из близкого окружения приводит обычно к двум результатам. Человек либо начинает самосовершенствоваться, либо взращивает в себе комплексы и стесняется того, чем, в принципе, можно безоговорочно гордиться.

Дитриха многие считали, если не красивым, то симпатичным однозначно. Если бы не его отвратительный характер, он еще во время проживания в Берлине мог щелкнуть пальцами, и к нему тот час же сбежалась бы стайка поклонниц. Одни восхищались его осанкой, другие грациозностью. Сам Ланц особой грациозности в себе не замечал, а, может, просто привычка выработалась. Одно время он занимался фигурным катанием, подумывал о превращении хобби в профессию, а потом любимое занятие детства потеряло привлекательность, и коньки были заброшены в дальний угол, забыты навсегда.

Третьи вообще сходили с ума от его волос, причем не только сверстницы, но и дамы в возрасте. Вообще

то от природы его волосы были темно

русыми, а, может, и светло

русыми. Сам Ланц не знал, как точно охарактеризовать природные данные. У его волос была неоднозначная пигментация. Частично они были темными, ближе к светло

каштановому, а на кончиках – светлыми, блондинистыми. Вполне возможно, они просто выгорели на солнце, потому и были такими серо

буро

непонятными. Желая избавиться от такого разброса оттенков, Дитрих выкрасил их в черный цвет, и теперь наслаждался однородным тоном. Многим черный цвет не подходит. Попросту старит. Дитриху в этом плане повезло. Его черный цвет облагораживал, придавая чертам его лица большую выразительность. На фоне темных волос глаза казались ярче, не так выделялись темные круги под глазами – результат хронического недосыпа и переутомления на фоне столь наплевательского отношения к своему здоровью. К его внешности вполне подходило определение «аристократическая бледность», которой так мучительно иногда добиваются любители вампирских романов.

Волосы были длинными, так что краски на них уходило приличное количество, а ещё раздражало то, что постоянно приходилось подкрашивать отрастающие корни и подравнивать секущиеся концы. Волосы были непослушными и пушились после мытья, как одуванчик, если Дитрих сушил их естественным способом, забыв о существовании такой полезной вещи, как обыкновенный фен. Впрочем, его волосам завидовали не все, Лота постоянно учиняла скандалы, находя волосы там, где их быть, в принципе, не должно было. В раковине, на полу, в кастрюлях с супом, в кошачьих мисках и даже в стиральной машинке. На все её претензии у Дитриха имелся один ответ: «Мама, красота требует жертв. В данном случае мы жертвуем твоими нервами». Лота тут же замолкала и прекращала придирки, но все равно злобно шипела ругательства сквозь зубы, находя волосы по всему дому.

Больше ничего выразительного во внешности Дитриха не было. Глаза то ли голубые, то ли серые. С одного взгляда разобрать невозможно. При внимательном рассмотрении становилось понятно, что радужка у него еще немного в зелень отдает, и в целом глаза, действительно, странноватого оттенка. Нечто промежуточное между серым и зеленым, а, проще говоря, такая же странная смесь, как и с оттенком волос.

С одеждой Дитрих не экспериментировал, предпочитая проверенные варианты, выгодно подчеркивающие природные данные. Вкупе с внешностью одежда производила на представительниц противоположного пола сногсшибательный эффект. Им нравилось в Дитрихе все. Одежда, волосы, жесты, даже хамское поведение не отталкивало, а привлекало. Им и лицо его нравилось. Оно потому и казалось девчонкам привлекательным, что, несмотря на свой довольно юный возраст, Дитрих выглядел старше своих лет. Виной тому были все те же ночные бдения в компании книг. Хронический недосып тем и славен, что юного парня или девушку может состарить не хуже алкоголя или сигарет. Хочешь – не хочешь, а все равно на пару

тройку лет старше выглядеть будешь. Но девушки, устав от того, что их сверстники выглядят или излишне слащаво, или наоборот так, что на них и смотреть не хочется, видели во внешности Ланца какую

то изюминку. Что именно под ней подразумевалось, Дитрих знать не знал, он своей внешностью не гордился, она ему вообще не нравилась, и при возможности он многое бы в ней изменил. Начиная от кончиков ушей, которые казались ему излишне оттопыренными, но которые, к счастью, легко скрывались под волосами, и заканчивая уголками рта, казавшегося слишком большим.

Особенно бесили Дитриха собственные фотографии. Позируя перед фотографами, он умудрялся открывать рот в самый неподходящий момент, так, что вместо обольстительной улыбки получалась Мариинская впадина, или черная дыра. Казалось, что это не рот, а бездонная пропасть. Ланц потому и ненавидел совместные фото со своим классом. Все выходили на фото отлично, а он сидел и пытался понять, каким образом он мог превратиться в такое. Нет, он, конечно, трезво оценивал свои возможности, понимал, что камера не соврет, и не покажет вместо темных кругов под глазами идеальную молочно