Эшли после общения с назойливой поклонницей чувствовал себя выжатым лимоном. Его уже начинало трясти от одного только упоминания имени Бланш. Паркер начинал медленно, но верно закипать. Своей назойливостью девушка уничтожала те теплые отношения, которые сложились между ними раньше, когда на горизонте еще не маячила Керри. Теперь теплота постепенно вытеснялась отвращением. Оно грозилось разрастись до катастрофических размеров со временем. Ведь уже сейчас все чаще Эшли ловил себя на мысли, что хочет послать девушку матом, при этом такое явление, как угрызения совести мучить его не будут. Это будет самая нормальная реакция на действия Эмили.

Видимо, только этого девушке и не хватало, ведь отказов, озвученных нормальными словами, она не понимала. Или старательно делала вид, что не понимает. Ведь на деле она была умной девочкой. Посетовать на отсутствие у Бланш ума Паркер не мог. Скорее, давала о себе знать непоколебимая уверенность в том, что мир обязан вращаться вокруг Эмили Бланш, если ей того хочется.

Совершенно ненормальная логика, основанная на эгоизме и самолюбии.

Эшли злился, Дитрих иногда над ним посмеивался, но в глубине души сочувствовал, вспоминая о существовании Гретхен, когда

то старательно отравлявшей ему жизнь. С ней он тоже учился в одном классе, как и Эшли с Эмили теперь. Наверняка, она так же пытается окружить со всех сторон показной заботой, отгоняет других поклонниц, а сама постоянно вешается ему на шею. Если бы она просто отталкивала надоедливых поклонниц, цены бы ей не было. А при таком раскладе она сама была ничуть не лучше тех же поклонниц. Могла похвастать лишь тем, что её допустили чуть ближе к телу, чем всех остальных. Что, в общем

то, выглядело со стороны довольно глупо. Паркер понимал, что вечно это продолжаться не может, пора указать девушке на дверь. Так, чтобы поняла, а не проигнорировала его намеки в очередной раз. Следовало как раз избавиться от намеков, сказав все открытым текстом.

Пока Паркер занимался проблемами своей личной жизни, Дитрих разбирался с проблемами Керри. Это немного отвлекало его от мыслей о Люси. Эти мысли посещали его с завидным постоянством, стоило только закрыть глаза, ложась в постель, как тут же всплывали под сомкнутыми веками воспоминания о том, что было всего пару

тройку месяцев назад. Не такой уж большой срок. Видимо, потому и были они настолько яркими, красочными. Каждое царапало по душе, оставляя в ней кровавый след. Дитрих и сам себя продолжал накручивать, будто нравилось ему ходить по острию, никак не получалось отпустить воспоминания вместе с погибшей девушкой. Возможно, пока ему и не нужно было отказываться от этих воспоминаний. Они оказались лучшим, что произошло в жизни Ланца за его семнадцатилетнюю жизнь. Странно, учитывая тот факт, что раньше он весьма скептически относился к такому явлению, как любовь. Отчаянно от нее отказывался, считая выдумкой, а потом неожиданно для самого себя влюбился.

Он не мог точно определить тот момент, когда это произошло. Да и не пытался этого делать. Сейчас это никакого значения не имело. Зачем размышлять о том, что было, стараясь подвергнуть все чувства исследованию, распластать их, как бабочку под микроскопом, едва ли не препарировать? Лучше просто сохранить в душе теплые воспоминания, иногда возвращаясь к ним, когда станет особенно грустно.

Иногда, в особо трудные моменты, когда на душе становилось невыносимо тяжело, Дитрих выбирался на каток. В одиночестве, конечно. Среди фигуристов знакомых у него не было, да и не нужны были ему собеседники. На каток он ходил не для того, чтобы развлекаться. Просто в подсознании его соединились две разбитые мечты: счастье с Люси и карьера фигуриста, о которой он когда

то грезил. Каток тоже стал кем

то вроде непосредственного участника в событиях его жизни. Сначала многочасовые тренировки, падения и победы, соперничество и дружба, ненависть и любовь… Все это у Дитриха было на льду. С Люси ведь и первое, и последнее свидание тоже проходили на льду. И коньки так же резали лед, и другие посетители ледового царства осторожно ступали по зеркальной глади, кто

то – уверенно, кто

то – едва

едва, делая неуверенные шаги. Тогда Ланц не обращал на них внимания, сейчас невольно подмечал способности всех и каждого. Почему

то все посетители катка замирали в немом восхищении, когда Дитрих выходил на лед, делал первые шаги, имитируя неуверенность, а потом творил такое, что им только и оставалось, что смотреть на его выступления с открытым ртом. Иногда к нему даже подъезжали другие посетители, интересовались, не занимается ли он профессионально фигурным катанием, и, получив отрицательный ответ, наперебой начинали советовать связать свою жизнь со спортом. Дитрих только смеялся в ответ. Он трезво оценивал свои способности, видел шероховатости в своей работе, да и особого желания возвращаться к данному занятию не было. Фигурное катание сейчас было чем

то вроде способа сбросить скопившееся напряжение, отдохнуть от повседневности. Преврати его в работу – вся радость исчезнет. Дитриху хотелось хоть в чем

то видеть способ отвлечься от житейской суеты.

После посещения катка Дитрих уже по привычке отправлялся на кладбище. Он подолгу стоял у могилы, разговаривал с Люси. И, хотя не получал ответа, на душе все равно становилось спокойнее. Ланц больше ни разу не заплакал на кладбище. Его слезы в день похорон стали последними. Раньше он осуждал людей, что не умеют держать эмоции при себе, лишь играют на публику, кликушествуя. Не хотелось однажды прийти к выводу, что сам превратился в подобный экземпляр. Да и без того было понятно: слезами горю не поможешь, все как было, так и останется. Люси никто не вернет, плакать бессмысленно.

В один из таких визитов он и столкнулся лицом к лицу с девушкой. Раньше Дитрих всегда оказывался у могилы Люси в одиночестве, даже как

то не задумывался, что однажды может встретиться там с кем

то из своих знакомых, или, что ещё хуже, с Кристиной.

Практически забыл об осторожности. Но в тот день не его застали врасплох. Наоборот Дитрих пришел позже и увидел девушку, положившую на могилу Люси букет цветов. Девушка была одета во все черное. Волосы она тоже красила в черный цвет, что не особо ей шло, как выяснилось, когда она обернулась, услышав шаги.

Лицо её показалось Дитриху смутно знакомым, но он не мог точно сказать, где и когда видел её. Может, и вовсе не видел, просто лицо было типическим, вот и показалось, что она ему знакома. Мало ли.

Аманда узнала Ланца сразу, как только обернулась. Она впервые решилась прийти на могилу одноклассницы. Грант и на похоронах у Лайтвуд не была. В тот же самый день в их семье тоже занимались похоронами. На похороны Эштона никто из одноклассников не пришел. Кто

то решил проводить в последний путь Люси, кто

то – Алика, а вот об Эштоне все позабыли. Странно, но Аманда была этому рада. Не хотелось ей предстать перед одноклассниками с заплаканным лицом и красными глазами. В тот день она выглядела не лучшим образом. Почти всю ночь провела без сна. Когда проснулась, поняла, что усталость её не покинула. Наоборот, она чувствует себя разбитой ещё больше, чем до того, как уснула. Эштона похоронили на том же самом кладбище, что и Люси, Грант краем глаза даже видела эту процессию, но не подошла тогда к одноклассникам. Да и не считала нужным это делать. С Люси они никогда особо не общались, закадычными подругами не были, да и так от силы парой слов перебросились. Аманда почти не знала свою одноклассницу, и это не казалось чем

то постыдным. В конце концов, какая разница, что происходит в жизни человека за пределами школы? Школа – это место, где получают образование, а не клуб по интересам, каковым его считают некоторые.

Пожалуй, чуть сильнее Аманда заинтересовалась личностью Люси в тот момент, когда по школе поползли слухи о личной жизни дочери директрисы. Казалось чем

то невероятным сообщение о том, что такая примерная девочка, как Люси Лайтвуд ушла из родительского дома и отправилась жить к своему любовнику. Отчего