А как пример идеального использования песни Высоцкий называл кинофильм режиссера Станислава Говорухина «Вертикаль» (Одесская киностудия, 1967), где они звучат не как вставные номера и являются не фоном, а частью действия. По мнению Высоцкого, все было сделано очень аккуратно и тактично: с одной стороны, песни имеют самостоятельную ценность, а с другой — «работают на фильм, а не против». Там действительно изображение не мешает восприятию песни и ее содержания, а песня не только не отвлекает от действия фильма, но порой даже усиливает его динамичность: «Вот я начинаю петь „Песню о друге“ — на экране альпинисты выходят на восхождение, а заканчиваю — они уже на вершине. То есть прошло десять часов, а песня шла всего две минуты: вы получили какую-то информацию— совсем постороннюю, казалось бы, — но это не мешало песне, и действие шло своим чередом. А когда изображение идет вместе с песней и одно подкрепляет, поддерживает другое, тогда и смотреть интересней» [76].

Музыку к фильму писала композитор Софья Губайдулина. Режиссер С. Говорухин дал ей полную свободу действий, и поэтому работать в этом фильме ей было приятно: «Говорухин так и сказал: „Я ничего не понимаю в музыке, сделай так, как ты хочешь“. Я и делала так, как я хотела.

Причем я видела, что включается еще один план, совершенно отличающийся от того, как я вижу и как я слышу, и в это другое видение фильма включается такое совершенно необыкновенное явление, как песни Высоцкого.

Эти песни под гитару играли в фильме очень большую роль. Одну из песен Высоцкого мне пришлось обработать, чтобы мог участвовать оркестр. Это было наше единственное соприкосновение, чисто музыкальное. Сама музыка была совершенно другого рода. Включение в кинофильм двух противоположных звуковых планов — один социальный и совершенно другой — природный, — на мой взгляд, было продуктивным» [77]. Действительно, аранжировка получилась очень удачной, ибо были сохранены такие важнейшие качества песен Высоцкого, как драматизм и романтизм, а также соблюдено главнейшее его условие— «чтобы музыка не мешала словам, а слова — музыке». Это случилось потому, что, как справедливо заметила С. Бирюкова, «Губайдулина, оставаясь профессионалом, приняла систему бардов. Бережно, не разрушая структуру живой речи, она сумела увести музыкальный ряд на дальний, на свой план, как бы в дымку. Композитор в аранжировке чужой песни дает свое понимание романтизма: не разухабистого, удалого, а именно романтизма в его классическом понимании» [78].

Кроме того, по воспоминаниям композитора, работа в этом фильме была очень приятной еще и потому, что «было много встреч с хорошими художниками и хорошими людьми, в том числе и с Владимиром Высоцким, который одухотворял всю атмосферу при создании этого фильма. Я была среди публики, когда он у костра, где-то в горах, пел свои песни. Его искусством я восхищалась не как композитор, который будет писать музыку в тот же фильм, а просто как слушатель» [79].

Говоря о музыкальной стороне творчества Высоцкого, Губайдулина не выделяет «какого-то качества, которое бы служило музыке без текста, без этой социальной актуальности» [80]. По ее мнению, «именно синтез двух составляющих создает потрясающее культурное явление, оказывается очень значительным эстетическим событием, которое к тому же очень актуально и нужно с точки зрения социума» [81]. Кроме того, С. Губайдулина считает, что именно «простота, которая свойственна этому типу искусства, играла положительную роль» и привнесение в эту музыку элемента сложности повлекло бы за собой значительные потери [82].

В 1973–1975 годах Высоцкий работает над циклом песен для дискоспектакля по сказке Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» (1977, инсценировка О. Герасимова). То, что проделал здесь Высоцкий, — очень сложная и кропотливая работа. Ведь сказка Кэрролла сама по себе очень непростая, в ней много мудрости и мудрености. Что-то добавить к ней — задача не из легких. Высоцкому же удалось поэтически ее иллюстрировать, сохранив при этом ее собственный стиль и дополнив своим. К математике он прибавил поэзию, некоторым героям, схематически намеченным Кэрроллом, он придал очень выразительные, рельефные формы (орленок Эдд, попугай Лори и другие).

Попугай Лори Высоцкого невольно вызывает в памяти «попугая с Антильских островов» Николая Гумилева:

И хотя появление персонажа в песне Высоцкого продиктовано сюжетом сказки, реминисценция из Гумилева здесь вполне возможна, ибо у Льюиса Кэрролла Попугай без «биографии», а у Высоцкого — это «пират морей»:

Правда, сам поэт иногда говорил, что это продолжение истории того попугая, который в песне «В желтой жаркой Африке» кричал: «Жираф большой — ему видней!» Но там, похоже, и Жираф «гумилевский»… [84]

Наблюдательность и способность мыслить и говорить от лица своего персонажа очень помогли Высоцкому в создании этого цикла. Сложность состояла еще и в том, что автору предстояло изобразить мир глазами ребенка. Но поэт и тут находит единственно правильный тон: он словно рассказывает всевозможные увлекательные истории (опять-таки в рамках сюжета сказки Кэрролла), избегая каких-либо нравоучений и наставлений, предоставляя своим слушателям возможность самим разобраться, что хорошо, а что плохо, где добро, а где зло: