Я целый день провожу с ними на пляже. Мои сверстники, бывшие почитатели Микки-Мауса и активные участники конкурсов на лучший замок из песка, бросают общество мамашек с семействами ради занятий парусным спортом. А у меня есть отличный предлог, чтоб этим не заниматься. Моя сестра, которой присущ дух авантюризма и риска, уже давно занимается парусным спортом, но ее увлечение не требует от родителей никаких затрат: с четырнадцати лет она работает инструктором в парусной школе. Я же не только не требую особых затрат, но еще и помогаю родителям экономить.

Папа с мамой мне не платят. Получать зарплату за то, что занимаешься со своими собственными братьями, — это никак не соответствует нравам и обычаям моей еврейско-католической буржуазной семейки. В конце лета родители дарят мне подарок. Новомодный пуф из оранжевого дерматина — такой моя сестрица получила на свой день рождения, мне за мои услуги вручается такой же, только зеленый. Я обожаю мой пуф — в точности как у сестрицы, но я его заработала. И все же настоящей наградой для меня остаются дифирамбы, расточаемые мамой в мой адрес: «Она замечательная. Лучшей няньки просто не найти. Она обожает детей. У нее столько выдумки, как и чем их занять!»

Не знаю, обожаю ли я детей. Я люблю игры, деньги и мамины похвалы.

Впервые мне заплатили за работу нянькой в тринадцать лет. Я отдыхала в горах вместе с родителями и сестрой. И наконец-то получила разрешение не кататься на лыжах. Я боюсь всего: и ехать на лыжах, и падать, но больше всего — подъемников, которые ни на секунду не останавливаются, когда на них садишься или за них цепляешься. Сестра рассказала мне, что познакомилась на трассе с клевым американцем, весьма озабоченным тем, что его дочка заболела гриппом и нужно срочно найти няньку. Сестра подумала обо мне и дала ему наш номер телефона.

Я жду звонка. Встретиться с американцами, заработать денег и таким образом сделать рентабельными эти дурацкие каникулы — это мне по душе. Я сто раз переспрашиваю сестру: «Ты действительно сказала ему, что я свободна и умею обращаться с детьми?»

Он звонит. На следующий день я иду к нему. Квартира очень большая, и в ней царит страшный беспорядок. Везде валяются лыжи, ботинки, носки и прочее барахло. Двое сыновей, уже подростков, требуют от отца денег на карманные расходы и сэндвичи в обед. Американец достает из кармана пачку стофранковых банкнот и, не считая, дает сыновьям несколько бумажек. Я с отвисшей челюстью наблюдаю за этой сценой. В жизни не видела, чтобы так швырялись деньгами. Сыночки чуть старше меня. Они, видимо, принадлежат к другой расе.

Я остаюсь с девятилетней девочкой. Она не говорит по-французски, а я не говорю по-английски. Она учит меня играм. На обед ее родители оставили нам огромную банку равиолей. Я не умею пользоваться консервным ножом: никогда раньше мне не доводилось открывать консервы. Еще я не умею зажигать спички. Но малышка все это умеет делать сама.

Не очень ясно, кто с кем нянчился, но именно мне в конце недели ее отец вручает баснословную сумму денег с кучей благодарностей в придачу.

Я храню самые теплые воспоминания об американцах. Ни одни зимние каникулы я не проводила так приятно и плодотворно. Мне возместились сторицей все прошлые унижения, когда меня заставляли спускаться на лыжах по трассе, обозначенной какими-то дурацкими флажками, и я тащилась, все время падая, по ледяному склону, ревущая, вся в соплях и зовущая маму, далеко позади группы детей, стрелой мчавшихся вслед за инструктором.

В пятнадцать лет я живу и работаю в одной семье крупных буржуа. За восемьсот франков в месяц ежедневно с семи утра до девяти вечера я сижу с четырьмя детьми. Когда самый маленький спит, я должна помогать трем девочкам делать летние домашние задания. Таким образом, ни одна секунда моего времени не пропадает зря. Мне запрещено отлучаться по вечерам, даже чтобы немного прогуляться в порту. Я не имею права на полдник, который готовлю для девочек. Мне все время хочется есть. Случается даже, что я краду кусочки хлеба или остатки супа у малыша. Я не должна отходить далеко от того места, которое определили для меня на пляже. Мать семейства все время в претензии: то я трачу слишком много туалетной бумаги, то слишком много времени посвящаю развлечению малыша за обедом или когда сажаю его на горшок и т. д., и т. п. От кузенов девочек я узнала, что девушка, нанятая сидеть с детьми прошлым летом, хлопнула дверью через неделю. В конце месяца мне снится сон, будто я сижу в туалете и чувствую, как по моим ногам струится теплая моча. Проснувшись, я обнаруживаю, что простыни мокрые: такого со мной никогда раньше не случалось. Я сообщаю о происшествии хозяйке дома. Она вопит и выставляет меня на посмешище перед всеми за то, что я испортила матрас. Я даю себе зарок: если когда-нибудь еще раз описаюсь, то скорее выброшусь из мансарды этого высокого нормандского дома, чем соглашусь еще раз выносить возмущенные вопли мамаши и презрительное хихиканье ее дочурок.

Но лучше умереть, чем сдаться и уйти. Я не умею говорить «нет». Мама всегда учила: взялся за гуж — не говори, что не дюж. Кроме того, меня удерживает мысль о восьмистах франках, от которых я не в силах отказаться.

Из-за того что мне самой доводилось выступать в роли прислуги, я не терплю, чтобы нанятая родителями женщина застилала мою постель или убирала мои вещи.

До сих пор я никак не могу взять себе домработницу — нанять кого-то вычищать мою грязь.

А возможно, это лишь отговорка, потому что у меня рука не поднимается платить кому-то за то, что я отлично могу сделать сама.

Я никогда не отказываюсь сидеть с детьми, даже если умираю от усталости. Соблазн подзаработать хоть немного слишком велик. С пятнадцати до девятнадцати лет я числюсь постоянной нянькой у молодой пары, проживающей в двухкомнатной квартире на шестнадцатом этаже нашего дома. У них нет совершенно никаких книжек, кроме дешевых бульварных детективов, некоторые из которых я прочла. Они оба очень спортивные и ведут здоровый образ жизни. Их холодильник всегда безнадежно пуст, если не считать йогуртов, огурцов и морковки. Я разглядываю их летние фотографии и пытаюсь представить себе жизнь современной молодой пары, здоровой, динамичной, милой и не обремененной интеллектом. Они много развлекаются по вечерам, возвращаются домой поздно, благодаря чему я обогащаюсь.

Мать семейства частенько зовет меня в последнюю минуту. Но я никогда не отказываюсь. Я кормлю детей и укладываю их спать. Около полуночи младшему снится кошмар, и его, сонного, в совершенно бессознательном состоянии, надо отвести пописать. Затем я засыпаю на хозяйской постели в идеально квадратной и очень современной спальне, где практически ничего нет, кроме застеленной белым покрывалом кровати. Хозяева разрешили мне ложиться на нее. Они классные ребята. Когда мне становится холодно, я забираюсь под тонкое покрывало. А мерзну я часто. Они возвращаются домой в час или в два ночи, будят меня и расплачиваются. Полусонная, я спускаюсь на лифте к себе домой, раздеваюсь и моментально засыпаю, чтобы в шесть часов встать и в семь пятнадцать уже выйти из дома.

Однажды я заснула так крепко, что не услышала звонка в дверь. Хозяева забыли ключи. Дверь им открыл их четырехлетний сын. Меня они растолкали с большим трудом. Мне было страшно неудобно, но они лишь посмеялись.

Они платят мне очень щедро, частенько округляя сумму.

Как-то раз — мне тогда уже было двадцать — они попросили меня посидеть с детьми в сочельник, предложив за это пятьсот франков. Они даже оставили мне копченой лососины. Мой друг пришел составить мне компанию и вместе встретить Рождество. Немного грустно проводить рождественскую ночь, нянча чужих детей. Но я не слишком расстроилась, ведь пятьсот франков за одну ночь — очень выгодная сделка. Уж, наверное, лучше, чем идти куда-то в гости. К тому же все равно никаких особенных планов на ту ночь у нас не было.