— Слышал, — сказал Туфа. — Только не знаю: должен я за это кого-то благодарить или кого-то презирать.

Было еще темно, когда Туфа пересек площадь и направился в Верхний город. Поднявшись в гору, он увидел, что край неба порозовел, и хотя никто никогда не слышал потом, чтобы Туфа делился воспоминаниями об этом утре, но, конечно, в ту минуту он был счастлив, потому что остался жив, и занимавшийся день явился для него нежданным- негаданным подарком.

Катерины, разумеется, он дома не нашел. Когда он подходил к дому, кое-кто из соседей уже поднялся, и он стал расспрашивать их о ней, по никто не мог ничего ему сказать. Прошло немало времени — два дня, а то и больше, — прежде чем у кого-то хватило духу открыть ему правду.

Когда рассвело и люди увидели, что Туфа отпущен на волю, город охватила паника. Ведь это могло означать только одно: кто-то донес про вино. Когда же стало известно, что вино цело, страх сменился радостью. Мало-помалу все узнали про Катерину Малатесту, про сделку, на которую она пошла, и все одобрили ее поступок. Это была хорошая, стоящая сделка.

— Когда она сделает свое дело, тело ее останется при ней, — сказал Баббалуче. — А вот с Туфой этого бы не получилось.

Кое-кто из женщин даже позавидовал Катерине Малатесте.

Но затем новое соображение пришло кому-то в голову, и тогда радость померкла.

— Теперь ведь возьмут кого-то другого, — сказал Пьетросанто. — Вместо Туфы должен будет умереть кто- то другой.

И все поняли, что это так.

Тут каждый начал заглядывать в глаза другому, словно ища в них предвестия близкой смерти. У нас здесь верят, что смерть поселяется в человеке, прежде чем умирает его тело.

— Немец не захочет взять такого, как я, — говорил кто-нибудь. — Зачем я ему нужен? Такой, как ты, например, куда больше ему подойдет.

После полудня уже почти никто не работал на виноградниках. Каждый молил бога, чтобы его миновал смертный жребий, и каждый готовился к смерти кого-то другого. К вечеру весь город пришел в такое волнение, что Бомболини вынужден был пересечь площадь и попросить капитана фон Прума выслушать его. Он был немало удивлен, когда его пригласили зайти в дом.

— Мне очень неприятно, что я вынужден беспокоить вас в такой день, — начал Бомболини и запнулся от смущения. Он едва не брякнул: в день вашего бракосочетания. Он рассказал капитану о том, что творится в городе.

— Если вы решили снова брать заложника — а это вы совсем плохое придумали, — сказал Бомболини, — так люди просят: выберите уж поскорее кого-нибудь. Пока вы не выбрали, весь город чувствует себя обреченным. А мы достаточно намучились и без этого.

По мнению Бомболини, его слова должны были рассердить немца, но он с удивлением увидел, что фон Прум смотрит на него и улыбается.

— Выбор, в сущности, должен был бы с самого начала пасть на другого, — сказал фон Прум. — На тебя, Бомболини.

Такая мысль — что он может стать заложником — ни разу не приходила мэру в голову.

— Нет, — сказал он. — Это совсем неумно придумано. — Капитан рассмеялся, но Бомболини был серьезен. — Город потеряет хорошего правителя. Без меня здесь могут начаться серьезные беспорядки.

И это действительно было так.

— А кого же ты тогда предлагаешь? — спросил фон Прум. — Есть у тебя такой враг, которого бы ты хотел подвести под расстрел? Может быть, ты хочешь получить право выбора?

Бомболини слышал шаги Катерины в соседней комнате, и ему было любопытно, долетает до нее их разговор или нет. «Понимает ли она, — думал Бомболини, — что следующая жертва будет на ее совести?».

— Я считаю, что сделать надо так, как мы делали прежде, — сказал он. — Передать все в руки господа бога. Пусть он сам выберет.

— Опять взять первого, кто выйдет на площадь?

— Нет, нет, теперь уж они на площадь носа не сунут, — сказал мэр. — Я думаю о другом. Пусть будет лотерея.

Он заметил, что эта мысль понравилась капитану.

— Надо положить записочки с именами всех граждан в бочку из-под вина, а священник пусть тянет жребий.

Участие в этом деле священника, по-видимому, понравилось немцу еще того больше.

— Можно назвать это «Лотереей смерти», — сказал он. Оба несколько раз повторили эти слова про себя: «Лотерея смерти!» Слова звучали очень волнующе.

— А ваш священник согласится на участие в таком деле? — спросил фон Прум.

— Да, да, — сказал мэр. — И тогда все будет в руках божьих. Не важно, кто станет тянуть жребий из бочки. — Господь сам решит, кому должен достаться выигрыш.

— Я хочу, чтобы этим занялся священник, — сказал капитан фон Прум. — Странное ты употребил слово: «выигрыш». А что, если выигрыш достанется тебе?

— Разве кто-нибудь верит, что можно выиграть в лотерее?

— А если все-таки тебе? — Бомболини пожал плечами.

— Что поделаешь? — сказал он. — Значит, такой правитель, как я, не угоден господу богу.

Немец повернулся к двери в соседнюю комнату.

— А что, если господь бог изберет Туфу? — громко, так чтобы Катерина могла его услышать, крикнул он. — Это будет забавно, не правда ли? Что ты тогда сделаешь?

— Тогда я поклянусь, что уйду от тебя.

Фон Прум улыбнулся, и Бомболини, к своему удивлению, почувствовал, что улыбается тоже.

Прежде чем покинуть капитана, Бомболини совместно с ним выработал правила лотереи. Женщин и детей решено было не включать. Почетное право участвовать в «Лотерее смерти» предоставлялось мужчинам от шестнадцати до шестидесяти лет, иначе говоря — мужчинам призывного возраста, в соответствии с указом итальянского правительства для северных областей Италии.

— А время?

— Завтра утром — так, чтобы люди могли потом пойти работать, — сказал Бомболини.

На том и порешили.

Когда мэр был уже у дверей, его окликнула Катерина. Бомболини вернулся и стал у порога ее комнаты.

— Он уже знает? — спросила она. — Как он это принял?

Бомболини сказал, что Туфа очень утомлен и измучен, но ему еще ничего не известно.

— Ты думаешь, он поймет? — спросила Катерина, и вопрос этот очень удивил Бомболини.

— Ты же знаешь Туфу. Знаешь, какой он, — сказал Бомболини.

— Не могла же я допустить, чтобы он умер, в то время как у меня была возможность спасти его.

— Все это не имеет значения, — сказал Бомболини, — Так или иначе ты наставила ему рога.

— Но он же взрослый человек, — сказала Катерина. — Побывал на своем веку в разных местах.

— Да, но родился он здесь, —сказал Бомболини. — Чтобы спасти ему жизнь, ты запятнала его честь.

— Я люблю его.

Бомболини просто рассмеялся ей в лицо — как может она так ничего не понимать?

— Это не имеет значения, неужели ты не понимаешь?

— И Туфа любит меня.

— И это не имеет значения, — сказал Бомболини. — Ты поступила не по правилам.

Когда Бомболини ушел, его место у порога занял фон Прум.

— По-твоему, мэр в самом деле верит, что бог укажет, какое имя вытащить из бочки? — спросил немец.

— Конечно, верит. Так уж здесь устроены люди.

— Они удивительно простодушны, верно? И удивительно ребячливы.

— Да, они очень простодушны и очень ребячливы, — сказала Катерина.

Не прошло и часу, как Бомболини уже созвал совещание Большого Совета. Они собрались в храме святой Марии Горящей Печи, и, чтобы не привлекать к себе внимания, все входили туда поодиночке, через боковой придел. Им предстояло избрать того, на кого должен будет пасть жребий.

— Мне неприятно это говорить, потому что я восхищаюсь тобой, Бомболини, — сказал один из стариков, — но в такое грозное время, как сейчас, разве не должен правитель оказать услугу своему народу?

Бомболини почувствовал большое удовлетворение, когда члены Большого Совета дружно забаллотировали эту идею, прежде чем он успел что-либо ответить. Не так-то просто отказаться от роли мученика, когда тебе ее навязывают.

Было прямо-таки удивительно слышать, как много людей, по мнению членов Большого Совета, были не только достойны того, чтобы отдать жизнь за свой город и за вино, но и готовы отдать ее, не возроптав.