– Иди сюда, – Мок открыл дверь, – в бывшей лавке дяди Эдуарда есть слив. Я даже подозревал, что шум производят крысы, когда пробираются в лавку по трубе.
Рютгард прошел за прилавок, приподнял решетку, выбросил окурок в дыру и поднялся по ступенькам наверх. Мок запер дверь на засов, закрыл изнутри деревянными ставнями витрину, подлил в лампу керосина и повесил под потолком. Теперь света было достаточно. С упирающейся собакой на поводке, Мок взобрался на второй этаж. Крышка люка лежала на полу – Эберхард не стал ее закрывать. Отстегнув поводок, он прикрутил фитиль лампы, и комната погрузилась в полумрак, Рютгард лежал с закрытыми глазами на деревянной кровати отца. Со спинки кровати свисали старательно сложенные брюки, пиджак, сорочка и галстук. Отец спал в нише, повернувшись лицом к стене. Мок разделся до кальсон, так же тщательно, как и его фронтовой товарищ, сложил одежду и повесил на стул. Ботинки стояли у кровати по стойке «смирно». Мок сунул под подушку маузер, лег рядом с отцом и смежил веки. Сон не приходил. Вместо сна явилась Эрика Кизевальтер, склонилась над Моком и, вопреки обычаям проституток, поцеловала его в губы – так же нежно, как сегодня вечером.
Бреслау, суббота, 6 сентября 1919 года, полночь
Разбудил Мока смех. В нем звучало злорадство – словно кто-то над кем-то мерзко подшутил. Мок вынул из-под подушки маузер и сел на кровати. Отец спал, из беззубого запавшего рта доносился астматический свист. Рютгард похрапывал. Поджавшую хвост собаку била мелкая дрожь. Крышка люка по-прежнему была открыта. Мок потряс головой, не в силах поверить, что слышит смех, снял оружие с предохранителя, подошел к люку и лег на пол. Собака завыла и спряталась под стол. Под потолком старой лавки мелькнула тень, пес заскулил, что-то пробежало мимо распростертого на полу Мока – оно было больше крысы, больше собаки, – увернулось от удара и нырнуло под кровать. Мок схватил керосиновую лампу и приподнял свисающую до пола простынь, мокрую от пота. Под кроватью сидела маленькая девочка и улыбалась, раздувая ноздри. Из носа у нее вылезла зеленая мясная муха. Снизу снова донесся злобный смех. Мок бросился к люку, зацепился ногой о стул с одеждой, стул рухнул прямо на таз. Металлический звон еще не смолк, а Мок уже ехал по лестнице вниз на пятой точке, в дым раздирая кальсоны. Внизу никого не было. Со стороны слива слышался какой-то шорох. Мок одним прыжком оказался за прилавком и поднял решетку. В трубе что-то двигалось. Мок прицелился и затаился. Из отверстия показалась голова Иоханны. Чешуя у нее на шее тихонько шелестела, из глаз торчали две спицы. Мок выстрелил. Вся квартира содрогнулась, и Мок пробудился по-настоящему.
Бреслау, воскресенье, 7 сентября 1919 года, четверть первого ночи
С пистолетом в руках Мок стоял у кровати Рютгарда и смотрел тому прямо в глаза.
Доктор разлепил веки.
– Слышал? – спросил Мок.
– Ничего я не слышал. – Со сна язык повиновался Рютгарду с трудом.
– Так почему же ты не спишь?
– Когда тебе смотрят в лицо, поспишь, пожалуй. – Доктор протер пенсне и насадил на нос. – Так можно разбудить кого угодно, уверяю тебя. Порой именно так пробуждают пациента после сеанса гипноза.
– Ты на самом деле ничего не слышал? Ведь я опрокинул на таз стул, я стрелял Шелудивой в голову… – Мок втянул носом воздух. – Запаха пороха не чувствуешь?
– Это был всего лишь сон, Эббо. – Рютгард сел на кровати, спустил на пол тощие ноги, взял из рук у Мока пистолет и понюхал дуло. – Порохом не пахнет. Понюхай сам. От выстрела твой отец проснулся бы. Видишь, как крепко он спит? И стул стоит на месте.
– Да ты погляди, – в голосе Мока послышалось удовлетворение, – как странно ведет себя собака…
– И впрямь. – Доктор посмотрел на пса; тот сидел под столом, поджав хвост, и тихо рычал. – Но кто знает, что ему снилось? У собак тоже бывают кошмары. Как и у тебя.
– Ладно, – не уступал Мок, – но ты хоть заметил, что мой отец глуховат? И он всегда крепко спал, даже когда был помоложе. Его пушкой не поднимешь, не то что выстрелом из пистолета!
– Понюхай свое оружие, – утомленно повторил Рютгард. – А теперь проделаем опыт.
Доктор встал, подошел к крышке люка и с треском захлопнул ее. Отец вздохнул во сне и открыл глаза.
– Что тут происходит, черт побери? – Для человека, только что крепко спавшего, голос был громкий. – Это ты буянишь, Эберхард? Опять напился, что ли? Вот скотина-то…
Кровать затрещала. Отец от всей души пустил ветры, выражая сыну свое презрение.
При одной мысли о том, что придется лечь рядом со стариком, Мока затошнило.
– Прошу прощения. – Рютгард не мог удержаться от смеха. – Ты получил незаслуженный нагоняй. Только сам видишь, выстрел бы его разбудил…
Мок натягивал брюки.
– Я ухожу.
– Послушай, Эббо. – Доктор вынул из кармана пиджака портсигар и блокнот. – Никаких духов нет, они существуют только у тебя в голове. После нашего утреннего разговора я велел своему ассистенту произвести небольшое разыскание по поводу так называемых паранормальных явлений. И вот что он обнаружил. – Закурив, Рютгард открыл блокнот. – Не хотелось говорить тебе раньше… Такой веский аргумент надо было оставить на сладкое…
– Ну говори же, говори.
– Духи существуют в возбужденной коре головного мозга, в правом полушарии, на участке, ответственном за зрение. Если с корой в этом месте что-то не так, появляются разные видения, фантомы… А есть еще участок мозга, который отвечает за слух. Если бы я сейчас вскрыл тебе череп и коснулся коры в этом месте, ты бы услышал голоса, может быть, музыку… Одному композитору достаточно было наклонить голову – и можно записывать мелодию. Если к этому прибавить еще и нарушение функций правой лобной доли, которая призвана различать субъективное и объективное, то получится сущий ад. Собственные мысли покажутся реальными людьми и событиями. Скорее всего, у тебя какие-то легкие нарушения в работе мозга, Эббо. Это все поправимо. Я помогу тебе. Приглашу лучшего специалиста в этой области, профессора Бумке из университета…
– Твои научные измышления меня не убедили, – задумчиво произнес Мок. – Как твоя неврология объяснит, что все страхи и кошмары проявляются у меня только в этом доме? Проклятье! Надо отсюда уезжать…
– Так уезжай! Смени место жительства и отца возьми с собой. Найдешь себе квартиру с ванной…
– Отец не соглашается. Говорит: хочу жить и умереть здесь…
– Тогда сними другую квартиру на какое-то время! – Рютгард погасил окурок в пепельнице и положил руки на могучие плечи Мока. – Послушай меня! Поживи в другом месте недели две-три. Возьми отпуск, отдохни от трупов и духов. Наберешься сил, выспишься… Съезди к морю. Ничто так не успокаивает, как шелест песка и однообразный шум волн. Хочешь, поеду с тобой? Прокатимся в Кенигсберг и вдоволь поедим камбалы! Я тебя подвергну гипнозу. Уж мне-то ты можешь доверять. И мы доберемся до источника всех твоих затруднений…
Мок в молчании застегивал пуговицы сорочки. Когда очередь дошла до запонок, больно укололся, зашипел и посмотрел на Рютгарда с неприязнью, хотя тот был совершенно ни при чем.
– Одевайся и поехали…
– Куда еще? – В голосе Рютгарда звучала обида.
– Прошу тебя, одевайся и едем… В твой госпиталь.
– Зачем это?
Мок усмехнулся своим мыслям.
– За передником и наколкой сестры милосердия…
– Что?! – Доктору с трудом удалось овладеть собой.
Мок опять усмехнулся:
– Наша встреча с ней все-таки состоялась…
Бреслау, воскресенье, 7 сентября 1919 года, два часа ночи
Мок стоял у дверей квартиры номер двадцать и во второй раз выстукивал ритм «Песни силезца».
– Кто там? – послышался сонный детский голос.
– Эберхард Мок.
Дверь приоткрылась. Длинная ночная рубашка была Эрике явно велика. Девушка сразу удалилась в глубь квартиры.
Мок захлопнул за собой дверь и потянул носом. Никакого неприятного запаха. На кухонном столе, прикрытом простыней, стояли перевернутые тарелки и стакан, под ними расплывались мокрые пятна. Влажным был и пол.