Оливия фыркнула в кулак.
— Хорошенькое чтение для начала дня! Ты не видела Джейми? Его нет в комнате. — Очень хотелось узнать, что снова привело кузину Саймона в Шерраби, но, как всегда, ее первой заботой был сын.
Эмма отложила газету.
— Да. Он съел три куска этой вонючей копченой селедки, которую вы, англичане, так любите, и Энни повела его в школу.
— Уже?
— Он сказал, что до уроков у них будет репетиция рождественского представления.
— Ах, да, конечно. — Как она могла забыть об этом? Должно быть, на нее сильно подействовало отчуждение Саймона. Кроме того, в последнее время она стала чересчур привыкать к помощи Энни. — Джейми играет мудрого волхва, — объяснила она Эмме.
— Да. Так он и сказал, — пряча глаза, ответила Эмма.
Оливия улыбнулась.
— Я знаю, о чем ты думаешь: тот, кто поручил ему эту роль, сам далеко не мудрец.
Эмма улыбнулась в ответ, но улыбка ее была бледной; казалось, девушка готова заплакать.
— Да, так я и подумала.
— Я тоже. Но учительница сказала мне, что он до сих пор не поджег ясли Христа и не подбил пастухов на мятеж. — Оливия села в кресло и принялась за завтрак. — Однако я на всякий случай держу пальцы скрещенными… Эмма, так что тебя привело к нам? Не подумай, что я не рада тебя видеть.
— Сама не знаю. Просто удрала. Мама и папа опять уехали путешествовать, а я всегда пользовалась Шерраби как убежищем. — Она взяла треугольный тост, подумала и положила его обратно.
— Но ведь теперь у тебя своя квартира, — напомнила Оливия. — Разве можно убежать от самой себя?
— Я отказалась от апартаментов. Какой в них смысл, если у меня больше нет работы?
— Ох… — Оливия поняла, что допустила бестактность. — Ты… гм… уволилась?
— Не совсем. — Эмма ткнула вилкой в жареный помидор. — Это сделал Зак. Он позвонил в офис и сказал, что я переезжаю в Англию.
— Что?! — Ошарашенная Оливия налила себе кофе вместо чая. — Так ты переезжаешь?
— Ох, Оливия… — Эмма оставила помидор в покое и принялась за яйцо. — Я сама не знаю, что делаю. Я чувствую себя такой… потерянной.
— Это мне знакомо.
— Правда? — Эмма подняла глаза. — Да, конечно, тебе пришлось пережить тяжелые времена…
Оливия не стала объяснять, что тяжелые времена далеко не закончились. Золовка, отчаявшаяся решить собственные проблемы, вряд ли была в состоянии помочь кому-нибудь другому.
— Хочешь поговорить? — участливо спросила она.
— Сама не знаю. Может быть. — Эмма отвлеклась от статьи и отложила газету.
— У вас с Заком что-то случилось? — подсказала Оливия.
— Да уж. Случилось. Короче говоря, он прилетел в Нью-Йорк, велел мне бросить работу и заявил, что женится на мне. Вот и все.
— И ты согласилась?
Эмма покачала головой.
— Нет. Как я могла? Он не любит меня, а просто хочет командовать мной.
— Думаю, это было только начало, — сухо заметила Оливия.
— Нет. Он провел у меня ночь, а когда я проснулась, Зак уже ушел, оставив записку. Оказалось, он позвонил в фонд и сказал, что я больше не буду у них работать.
— О господи… И что же ты сделала?
— Я позвонила в офис и сообщила, что это ошибка. Но там заявили, что срок моего контракта истек и они решили не продлевать его. Мои призывы оказались настолько эффективными, что теперь они будут пользоваться ими несколько месяцев — возможно, с небольшими изменениями. Кроме того, они сказали, что я стала для них… помехой. Так что Зак оказался абсолютно прав, — трагически закончила она.
Оливия подумала, что именно эта правота и задела Эмму больнее всего.
— Ну что ж, — осторожно сказала она. — Разве это не значит, что ты можешь выйти за него замуж? А работу ты найдешь и здесь.
— Только если его высочество ее одобрит, — горько ответила Эмма.
— Ты не должна осуждать его. На тебя дважды напали. Никакой любящий тебя мужчина не смирился бы с этим.
— Да, конечно. — Эмма взяла вилку и набросилась на беззащитную жареную картошку. — Но я сомневаюсь, что он действительно любит меня. Он просто чувствует свою ответственность. И хочет командовать…
— Не очень похоже на Зака. Конечно, я знаю его хуже, чем ты…
— Просто ты на его стороне, — рассердилась Эмма.
— Нет. Я пытаюсь понять обе стороны. Что он сказал, когда вернулся? Извинился?
— Нет. Он сказал: "Что я тебе говорил?"
Как всякий мужчина, со вздохом подумала Оливия. Если бы Заку хватило мозгов сказать, что он виноват, но поступил так, потому что любит ее, Эмма тут же упала бы в его объятия, чего, как она сильно подозревала, жаждали оба. Она видела, как Зак смотрит на Эмму. Дело там было далеко не в постели.
Когда-то на нее саму так же смотрел Дэн…
Она намазала тост маслом и деловито спросила:
— А что было потом?
— Я сказала, что он ублюдок, и ушла. Но… ох… Оливия… — Эмма положила вилку и прикрыла рукой рот. В ее глазах — на сей раз бирюзовых — заплясали искорки смеха. — Когда я дошла до Пятой авеню, то поняла, что ушла из собственного дома. Поэтому я вернулась, чтобы прогнать Зака.
Оливия безуспешно попыталась подавить смешок. Но когда Эмма опустила руку, оказалось, что она тоже смеется.
— Знаешь, Эмма, — спустя несколько минут выдохнула Оливия, когда обе они вытерли глаза салфетками с монограммой Шерраби. — По-моему, тебе не о чем волноваться. Ничто не в состоянии надолго испортить тебе настроение.
— Кроме Зака, — становясь серьезной, ответила Эмма. — И ничего смешного, — сурово добавила она, когда у Оливии снова поползли вверх уголки губ.
Оливия взяла себя в руки и участливо кивнула.
— И что же, он ушел, когда ты прогнала его? — спросила она.
— Нет. Его уже не было. И с тех пор я его не видела.
— Гмм… — Оливия поглядела на нее с прищуром. — Поэтому ты и приехала?
— Нет! Конечно нет! Он невозможный! — Эмма говорила с такой горячностью, что Оливия испытала искушение процитировать фразу Шекспира о тех, кто слишком громко протестует. Но тут в холле пробили часы. Она встала и сказала, что должна поговорить с миссис Ли насчет обеда.
Миссис Ли не нуждалась ни в каких указаниях и прекрасно знала, что будет готовить на обед. Но Эмма снова взялась за газету и углубилась в рассказ о женщине, которая убила своего любовника цветочным горшком.
Оливия поднялась к себе в спальню и минуту-другую задумчиво смотрела в окно, глядя на луговую траву, колеблемую ветром. Затем она сняла трубку стоявшего у кровати телефона и набрала номер.
— Доброе утро, "Себастьян и Кент", — неприветливо произнесла Диана, недовольная тем, что ее оторвали от дела.
— Доброе утро. Мистер Себастьян у себя? Это миссис Себастьян. — Ей все еще было странно называть себя так.
— Да, на месте. — Оливии показалось, что секретарша сквозь зубы пробормотала "к несчастью". — Минутку, пожалуйста.
После короткой паузы раздался голос Саймона:
— Да? В чем дело, Оливия?
Холоден и вежлив, как всегда. Оливия вздохнула.
— Здесь Эмма, — сказала она.
— Да? Ну что ж, раз так, скучать тебе не придется.
— Да, но я звоню не поэтому. Зак на месте?
— В данный момент нет.
— Но он вернется?
— Очень надеюсь. Оливия…
— Подожди. — Оливия подняла руку, как будто он мог ее видеть. — Я подумала… Она выглядит ужасно смущенной и несчастной. Зак… тоже смущен?
— Если быть смущенным значит злиться больше обычного и изводить Диану, то да. Но тогда и я тоже смущен. По крайней мере, так она говорит.
— Бедная Диана. Саймон…
— Да? Оливия, ты звонишь по делу или?..
— Конечно, иначе я бы не стала отнимать у тебя время. Саймон, как ты думаешь, Зак любит Эмму?
— Возможно. Но не думаю, что тебе удастся заставить его признаться в этом. Он на собственном опыте убедился, чем кончается любовь.
О боже, каким мрачным и горьким стал его тон… Глядя в окно, Оливия следила за Кактусом и Перекати-полем, рысью скакавшими вдоль ограды дальнего луга. Какая мирная картина…