Впрочем, на этом приключения не закончились. Вместо отдыха сразу после учений корпус совершил бросок на Будапешт, где в темпе вальса погрузился в эшелоны и отбыл за пределы гостеприимной Венгрии. Маршрут пролегал через Прессбург (Братиславу), Остраву и Краков в Южную Польшу. Вернее, в южную часть генерал-губернаторства, располагающегося теперь на землях бывшей Ржечи Посполитой. Выгрузились в Тарнуве, неподалеку от предгорий Карпат. Тут дивизия и пребывала в настоящий момент, расположившись в летних лагерях, благо природа ничего против этого не имела – на улице стояла обычная июньская теплынь.

Пользуясь затишьем, Ганс загорал на берегу заросшего кувшинками пруда, развалившись на постеленной на земле плащ-палатке, заложив руки за голову и лениво жуя травинку. Палаточный лагерь батальона разместился на противоположном от пруда склоне холма. Полуприкрыв глаза, Ганс считал проплывающие над ним в небесной лазури самолеты. Самолеты шли тройками, в идеальном строю и на относительно небольшой высоте, небо было безоблачным, так что считать было нетрудно, но скучно.

«Тридцать девять. Целая группа. Кстати, уже третья за сегодня. И все идут с запада, что характерно. А нас привезли с юга. И не только нас. XLVII корпус прибыл прямо из Берлина. Теперь вот рядом с нами стоит».

Мысли текли лениво и неторопливо. Солнышко пригревало, далекий мерный гул самолетов навевал спокойствие, шелест высокой некошеной травы – убаюкивал, легкий теплый ветерок ласкал кожу, думать ни о чем не хотелось. Ганс сквозь полуприкрытые веки покосился в сторону маняще поблескивающей глади пруда.

– Сходить, что ли, окунуться? Вода вроде чистая, дно песчаное. Поплавать особо не удастся, слишком там много ботвы всякой, но окунуться можно.

Осторожные шаги и шуршание травы отвлекли от мыслей о купании.

«Кого там еще несет? Явно не посыльного, тот бы бегом примчался».

Черешневая косточка, щелкнувшая Ганса по пузу и отлетевшая в траву, развеяла все сомнения.

– Что скажешь, Геро?

– Как догадался?

– Элементарно. Никто из солдат не будет подкрадываться ко мне с целью обстрелять косточками, а из офицеров только ты уже второй день жрешь черешню, которую непонятно где берешь. Оценил работу мысли? Теперь рассказывай, зачем пришел.

– Угощайся. – Ланг уселся на плащ-палатку и поставил рядом с Гансом маленькую плетеную корзинку с крупной черешней.

– Угу. – Ганс приподнялся на локте и взял несколько ягод.

Некоторое время посидели молча, жуя черешню и лениво сплевывая косточки.

– Как думаешь, скоро начнется? – нарушил наконец молчание Ланг.

– Неделя. Максимум две.

– Точно. И на этот раз это не будет прогулкой, как в Югославии. Слишком серьезно все готовится. Я столько войск видел только перед вторжением во Францию. Да и не только войск, тут всего понапихано.

– Угу. Я за три дня без малого три сотни самолетов насчитал.

– Да самолеты – ладно. Прилетели, улетели. Из штаба дивизии только что приказ пришел: отправить в распоряжение начальника тыла корпуса по два опытных унтер-офицера от каждой роты и еще одного офицера от батальона к ним в придачу. Я Руста и Крамера отправил. А офицером с ними отрядили нашего батальонного адъютанта.

– Нормальный ход. Зачем тылу корпуса опытные унтера, да еще и надерганные из разных подразделений?

– Догадайся!

– Зачем? У меня ты есть. Вот и докладывай своему командиру: куда ты двух лучших взводных услал?

– Их регулировщиками назначат. Временно. А то штаб начальника снабжения корпуса не справляется с потоком машин – на Краковском шоссе не протолкнуться.

– Регулировщиками – это хорошо. К тому времени как будем выступать, они вернутся. Мы явно во втором эшелоне стоим. Основной поток схлынет, нам вернут регулировщиков, ну а там уж и сами двинемся. Как во Франции, в общем. Хотя со сверхштатными регулировщиками это что-то новое.

– Я ж говорю: столько войск еще не видел.

– Ну и хорошо! Чем нас больше, тем им хуже.

– Русским?

– Естественно. Больше тут и нет никого. А, кстати, знаешь, какую я байку слышал? Советы пропустят нас через свою территорию, и мы пойдем прямо на Индию!

– Класс! Интересно, в это хоть кто-то поверил?

– Без понятия. Еще говорят, что мы тут внимание отвлекаем, а в это время готовится десант в Англию.

– Уже лучше. Но все равно как-то слабо верится.

– А еще поговаривают, что в Красной армии служат не только русские. Есть еще много украинцев, татар и еще каких-то кавказцев. Возможно, с ними будет та же история, что и с хорватами в Югославии.

– Ого! Вот это действительно интересно. Если половина Красной армии разбежится, то нам будет меньше работы.

– А если не разбежится – им же хуже. Ладно, пошли в лагерь. Бестманн в восемнадцать ноль-ноль собирался провести брифинг. Может, как раз расскажет про украинцев подробнее.

Примерно в это же самое время один из обсуждаемых украинцев, гражданин Советского Союза Роман Александрович Марченко, был неприятно озадачен полученными известиями – обещанное возвращение домой опять откладывалось. Романа призвали на большие учебные сборы резервистов еще в марте, и с тех пор он тянул лямку в 189-й стрелковой дивизии 55-го стрелкового корпуса Киевского Особого военного округа. Одним, отнюдь не прекрасным, утром, ни с того ни с сего пришла повестка, порушив, как водится, все надежды и планы на будущее. Пришлось расстаться с завоеванной в упорной борьбе невестой, а заодно и с твердо обещанным «в самое ближайшее время» повышением на работе. В прошлом остались уютное жилье, теплая постель, домашняя еда и прочие житейские радости.

Вместо всего этого пришлось болтаться по сборным пунктам и переполненным казармам с трехэтажными (!) нарами, жевать осточертевшую перловку и трястись под тонким одеялом в отсыревшей от майских ливней палатке. А разъяснить, зачем и почему все это нужно, никто так и не удосужился. Слухи, правда, все это время ходили. Причем самые разные, на любой, так сказать, вкус. Поговаривали и о возможном нападении гитлеровской Германии, и о происках британских империалистов, и даже о новом освободительном походе. В последнее Ромке верилось больше всего.

С чего бы, в самом деле, немцам на нас нападать? Ведь еще двух лет не прошло, как с Гитлером подписали договор. А немцы – они хоть и фашисты, а своего не упустят, в смысле, выгоду свою знают – это Рома твердо усвоил еще в детстве, из рассказов отца, который сталкивался с германскими солдатами во времена Империалистической, да и потом, в восемнадцатом году, когда они, оккупировав Украину, ненадолго пришли в его родной Тростянец. Серьезный, основательный народ – таково было мнение родителя, и Роман был с ним вполне согласен.

С англичанами тоже все было ясно – империалисты, они и советской власти враждебны. Но вот только нападать на СССР им сейчас совсем не с руки, как бы ни хотелось этого ихнему буржуйскому правительству. А все потому, что их лупят смертным боем те самые немецкие фашисты, с которыми Советский Союз подписал договор о ненападении. Так что по всему выходит, что немцы с англичанами сейчас сильно заняты друг другом и нападений от них ожидать вроде как и не стоит.

Вот освободительный поход – это другое дело. Пару лет назад, находясь еще на срочной службе, Марченко довелось поучаствовать в польском походе. Тогда, как говорил их ротный политрук, от гнета польских панов были освобождены миллионы украинцев и белорусов, влившиеся в дружную семью советских народов. А к СССР присоединились новые территории, вставшие на путь социалистического развития. Роман политруков, вообще-то, не сильно жаловал, причем не за какие-то конкретные дела, а так – взагалі [25]. Ну вот не нравились они ему и все тут.

Скорее всего, эта нелюбовь к политсоставу проистекала от того, что они являлись представителями советской власти, с которой у семейства Марченко отношения поначалу как-то не сложились. Отец у Романа в Гражданскую оказался в Добровольческой армии Деникина, после разгрома которой осел в небольшом городке Невинномысске на Кубани, где и прожил еще несколько лет, вернувшись на родную Сумщину лишь в середине двадцатых. Хоть и был он в белой армии всего лишь полковым писарем и о своей судьбе в те неспокойные времена нигде не распространялся, но осадок, как говорится, остался.