— Плохая новость, Бадди.
Остальные ученики школы сочились между ними. Кто-то из них оттолкнул Бадди локтем. Автобус отъехал, оставив после себя облако зловонного дизельного перегара.
Пытаясь сосчитать разновидности плохих новостей, он остановился на имени — Гарри Фловерс. Вялая головная боль перешла в острую, затем от нее у Бадди начало сводить скулы. Солнце его слепило. Он смотрел на Ренди, и вместо лица видел освещенное солнцем пятно.
— Вчера полицейские задержали Гарри, — сказал Марти. — Где-то в четыре ему позвонили в дверь, а затем отвезли его в полицейский участок. Его арестовали за вандализм — тот дом в Барнсайде, который мы…
Из Бадди вырвался стон. Он, наконец, понял, что случилось, лишь, когда автобус уже выехал с территории школы. «Мы вляпались и нам конец», — подумал он.
— Не волнуйся, — продолжил Марти, его лицо уже слишком приблизилось к лицу Бадди, и прыщ около носа на его лице начал напоминать лунный кратер. — Гарри не рассказал. Он никого из нас не выдал.
«Рассказал… выдал…» — слова для пятиклассников.
— Все выдают, — сказал Бадди, но он имел в виду: «Я могу выдать — даже если не захочу кого-нибудь выдавать, то все равно выдам. Я сломаюсь и признаюсь во всем».
— Смотри, Бадди, — голос Марти стал еще глубже, чем прежде. — Я знаю Гарри всю свою жизнь. Мы были вместе еще в детском саду. Гарри никогда не предавал друзей.
«Я ему не друг и никогда ему другом не буду», — снова подумал Бадди.
— Ты с ним уже разговаривал? — спросил Бадди.
— Недолго. Он позвонил поздно вечером, потому что домой вернулся лишь после восьми. Он говорил, чтобы мы не волновались, потому что всю вину он взял на себя. Сегодня его не будет в школе, ему снова нужно будет явиться в полицию. С отцом. Он сказал, что отец собирается выплатить всю компенсацию за ущерб, чтобы не раздувать дело, которое могло бы быть предано ненужной огласке. Что позволяет нам выйти из воды сухими. Гарри сказал, что позвонит вечером, чтобы изложить детали.
Ренди издалека кивнул в подтверждение, будто слышал то, что только что сказал Марти.
«Кажется, пора выпить». Даже если было лишь десять минут девятого утра, даже если от ранней выпивки его снова должно было бы «развезти», и снова бы пришлось «пугать унитаз».
— И как полиция его нашла? — спросил Бадди, попросту, потому что первый предупредительный звонок уже прозвучал, обычно это самый громкий звонок в мире, обращающий большинство учащихся во внезапное бегство в сторону входной двери.
— Гарри сказал, что в тот вечер кто-то заметил его машину.
— Кто заметил? — спросил Бадди. — И чего он так долго ждал? Целых три недели — три недели и три дня, — Бадди хорошо помнил, когда они крушили все в этом доме.
— Я не знаю, — ответил Марти, следуя за Бадди к двери парадного входа, где их ожидал Ренди, он поприветствовал их вялой улыбкой, напоминающей пластырную повязку, закрывающую рану. — Все, что я знаю — Гарри сказал, чтобы мы не волновались. А он — человек слова.
«Во-первых, он — не человек. Да, старшеклассник. И что еще я о нем могу знать?»
Бадди оглянулся через плечо, будто ожидая, что в сторону школы уже мчится полицейская патрульная машина, на которой обязательно включится сирена, если сидящие внутри полицейские их заметят.
— А если заметивший Гарри видел еще и нас? — спросил Бадди.
— Мы даже не знаем, свидетель это был или свидетельница, — наконец подал голос Ренди.
— Да, хватит рвать на себе волосы ради всего святого, — фыркнул Марти на Ренди. — Какая разница, и кого это волнует, свидетель это или свидетельница? — это было похоже на еще один глупый спор между Марти и Ренди: «Кто это был: он или она?», — Какая разница, кто видел машину? Кто записал номер? Полицейские пришли в дом к Гарри, — в голосе у Марти был сарказм, будто он пытался растолковать это маленьким детям. — Они же не подумали, что отец Гарри разворотил все в том доме. Это делали подростки-старшеклассники, которые обычно таким и занимаются. И вот они арестовали Гарри.
Марти фыркал и тряс головой.
Уже звенел второй предупредительный звонок, отдаваясь эхом в голове у Бадди. Через две минуты дверь парадного входа должна была закрыться на ключ, после чего их присутствие на первом уроке ставилось под сомнение.
— Расслабься Бадди, — крякнул Марти голосом большущей лягушки. — Гарри нас не выдаст.
«Знаменитые слова», — Бадди подумал о том, каким образом им удалось втиснуться в школу. У него в шкафчике были припрятаны пол пинты джина, которые он держал на экстренный случай. Он уже не знал, когда у него будет достаточно времени, чтобы сделать пару глотков. Он нащупывал в кармане куртки маленькую жестяную флягу, которую берег для экстренного случая. Если не брать в расчет раскалывающуюся голову и ядерную войну в животе, то ему нужно было облегчить напряжение и страх в ожидании полицейских, которые придут и заберут его в тюрьму, для чего и нужен был джин.
В тот же вечер, когда он услышал стук в дверь его спальни, то он подскочил в тревоге. «Копы», — подумал он, и, осторожно приоткрыв дверь, увидел мать с загримированным лицом, которая поприветствовала его неуверенным жестом.
«Можно на одно слово тебя, Бадди?» И он подумал, что она знает, почему его лицо налилось жаром, будто стыд был виден. — Ади уже у меня в комнате, ждет…
Он последовал за ней и увидел Ади, сидящую в плетеном кресле у прикроватного столика матери. Ади послала ему удивленный взгляд, будто сказав: «Я не знаю, к чему еще все это».
Руки на бедрах, плечи собраны, будто в полном внимании, мать глубоко вздохнула и сказала: «Думаю, что уеду на несколько дней…»
Бадди аж просел, съехав спиной по стене. Внутри него хлынул поток облегчения, будто его лихорадило и затем вдруг резко полегчало. Затем он в панике подумал: «Она тоже собирается нас оставить?» Он вопросительно посмотрел на Ади, но в ее глазах ответа не нашел.
Будто прочитав его мысли, мать сказала:
— Нет, я не ухожу надолго, это не то, что вы, наверное, подумали, и я даже не беру отпуск… пока. Я думаю, мне нужно немного уединиться.
Последнее слово эхом отдалось в сознании у Бадди — что-то связанное с религией или молитвами. Но он решил спросить:
— Что это значит — уединиться? — и тут же почувствовал себя глупо, как и всегда, когда встревал в разговоры матери и Ади.
— Место, куда отправляются для медитации и молитв, — начала объяснять Ади, но не голосом плохого парня, а лишь пытаясь разрядить атмосферу неясности.
— Именно. Это — уединение на пять дней, длинный выходной, начиная с пятницы и по вторник включительно. Место, напоминающее монастырь, на юге от Ворчестера, — она села на кровать. — Я вся ушла в себя. Полагаю, я лишь двигаюсь, езжу на работу и возвращаюсь домой к вам двоим. Через уединение я найду возможность подумать, заняться медитацией, помолиться. С нами будет консультант. Я отправляюсь с группой женщин, чтобы на время устраниться от всех перипетий жизни.
— В этом есть только хорошее, мама, — с одобрением сказала Ади.
— Хорошее, — повторил Бадди, попытавшись добавить в это слово хоть немного энтузиазма.
— Мы справимся, — продолжила Ади. — Мы будем размораживать продукты, заказывать еду в китайском ресторане, и еще я буду готовить что-нибудь особенное…
— Говяжий стек или печеную курицу, — с веселым упреком добавил Бадди, желая быть частью ее поддержки решения матери. В то же самое время он поглядывал на мать, пытаясь увидеть в ней не мать, а женщину. Тревожную, несчастную женщину. Он видел сеть морщин, собравшихся в уголках глаз и тонкие, завернутые внутрь губы. Всегда ли ее губы были такими, и всегда ли она выглядела так? Его начала заедать печаль, и он отвел глаза в сторону, на что-нибудь стоящее на ее прикроватной тумбочке. После ухода отца мать лишь присутствовала в доме, будто это была не она, а ее тень. Каждый день он просыпался, думая, что в этот день им как-то удастся поговорить. Он спрашивал, что она делает, что она на самом деле делает, и после всего будет ли у них откровенный, но при этом добрый разговор, когда они смогут открыто обо всем поговорить? Но каждый новый день был все тем же застарелым кошмаром, выпивка брала свое, и утреннее намерение снова переносилось на следующий день. Мать снова была поглощена своими мыслями, она отдалялась от стола и от тех, кто за ним сидел, хотя она все говорила и говорила… это был машинальный разговор, о работе, о погоде, вопросы о школе, и она будто бы не воспринимала ответов, не будучи способной их воспринять.
