— Если ты автобуса ждешь, так сегодня его не будет. Вот так. Если хочешь, могу тебя подвезти. Тебе куда надо?
Лейла так замерзла, что влезла в машину, не успев придумать, куда направляется. Водительница, похоже, намеревалась следовать по маршруту автобуса-призрака. Сзади была сложена огромная гора корзин и ивовых птичьих клеток. Новенькие, пустые, громоздившиеся одна на другую, они издавали очень сильный, кислый и резкий запах, так что у Лейлы даже глаза защипало.
— Это ивовые побеги так воняют. Мой муж плетет корзины. А я их продаю. Корзины всем нужны. Еще мы делаем серпы, садовые ножи и ножики вроде этого, они для многих дел пригодны. — Продолжая держаться за руль левой рукой, дама в черном выхватила нож с серебристым лезвием в форме полумесяца. — С ними надо поосторожнее, режут как бритва. Такой ножик любому рано или поздно понадобится.
За окном бежал однообразный пейзаж. Старуха положила нож рядом с собой и больше ни слова не сказала. Лейла тоже. Всю дорогу корзины терлись одна о другую с раздражающим скрипом. Уже засыпая, Лейла внезапно вскрикнула:
— Остановите! Остановите немедленно!
Она только что заметила на узкой заснеженной дорожке, под прямым углом отходившей от шоссе, машину Шульца: темное пятно в бескрайнем унылом пространстве.
Вцепившись в ручку двери, Лейла умоляла остановить, но дама в черном бесконечно долго замедляла ход. Выскочив из машины, Лейла побежала назад по шоссе, потом свернула и понеслась через поле, под ногами у нее, под неглубоким слоем мягкого снега, с треском ломались травинки. До автомобиля, который безошибочно узнала, она добежала запыхавшаяся, поскользнулась и сильно стукнулась о кузов. Дверца была не заперта. Салон пуст, но и все, чем была завалена и загажена машина, тоже исчезло. Плитка, мешки, остатки еды, одеяла, одежда, посуда — все, должно быть, где-то брошено. Багажник тоже совершенно пуст. Ничего не осталось. Сиденья вычищены. Ключ зажигания на месте.
Лейла огляделась, напрягая зрение, стараясь высмотреть что-нибудь в этой белизне. Бледное, очень низко стоявшее солнце силилось разогнать туман. По снегу ползли едва-едва золотившиеся пятна, но ни одной фигуры, ни одной тени, ни единой живой души. И там, на дороге, уже не было большой машины, битком набитой корзинами. Лейла прибежала сюда с рюкзаком, и теперь он ей мешал. Она уже собиралась вернуться на шоссе, но вдруг увидела на снегу отпечаток грубой подошвы. Потом второй. Ровная цепочка следов тянулась через поле. Чувствуя в горле комок, она пошла по следам, по пологому склону, который уводил ее все ниже и ниже, к затянутому тонкой коркой льда побелевшему пруду, на поверхности которого стеблями тростника был выведен загадочный текст.
Вскоре Лейла увидела в самом низу каменное строение с провалившейся крышей, поросшей белым кустарником. Совсем маленький сказочный домик, словно на старинной гравюре. А рядом с ним две белые лошади, замершие в морозном воздухе морда к морде. Из ноздрей клубами вырывался пар, гривы и хвосты неприметно шевелились. Пара лошадей-мечтателей. Пара лошадей-часовых.
Следы, разумеется, вели к хижине. При виде лошадей Лейла остановилась. Она была уверена в том, что Шульц там, в домике. Она уже приготовилась бежать туда, к нему, ворваться внутрь, молить его сделать еще одно усилие, уйти отсюда вместе с ней. Его вылечат. К нему еще вернутся силы и вкус к жизни. Ей предстало видение. Она отчетливо видела сквозь камень этого незнакомого человека, лежащего на неровном дощатом полу. Он подстелил одеяло и лег. Его окружили дрожащие стрелы скудного зимнего солнца. В этом каменном укрытии, под защитой соломы и отсыревшего дерева, было не так холодно. Шульц лежал совсем неподвижно, с открытыми глазами, вытянув руки вдоль тела. Он уходил в небытие. Он себя отменял. Смирно лежал, ни о чем не думая.
Лейла сделала еще три шага и остановилась. Лошади почуяли ее присутствие, но по-прежнему стояли неподвижно, уткнувшись друг в друга лбами. Лейла долго оставалась рядом с этими двумя белыми существами. Они все трое были сообщниками, связанными тайным соглашением. Под вечер, когда стало смеркаться, девушка подняла воротник куртки, повернулась спиной к двум стражам каменного укрытия с лежащим человеком и снова отправилась в дорогу.
«Ты увидишь, дорога ничего не значит», — сказал ей Шульц.
Какая дорога?
Хватит! Я мог бы остановиться здесь. По крайней мере, думал я, складывая листки, я избавил Лейлу от необходимости присутствовать при нескончаемой агонии, а главное… «трогать мертвое тело». Между этой девушкой, такой юной, и этим мужчиной, чей путь подошел к концу, я установил если не понимание, то, во всяком случае, согласие или тихое сообщничество. Ну ладно, так оно и лучше.
Затем я два дня и две ночи, не отрываясь, перекраивал остальную часть истории до тех пор, пока волшебная рукопись не была готова принять Лейлу.
Сидя в одиночестве на этой террасе среди вечерней прохлады или дневной теплыни, я сражался с бумажным спрутом, липнущим словами, с его щупальцами возможностей и невозможностей, которые опутывают вас, изматывают и убивают.
Эллен, поначалу говорившая, будто радуется, видя, что я занимаюсь сочинительством, пока она сидит с книгой неподалеку от меня, под пыльной оливой, или совсем одна гуляет по городу, в конце концов заскучала, я прекрасно это видел. Она кое-как скрывала это от меня, но было очевидно, что она скучает. Как-то, сделав очередной перерыв в работе, я застал ее на другом конце террасы с прижатым к уху мобильным телефоном, который она забрала из грузовичка. Озабоченное, беспокойное лицо. Почувствовав, что я вступил в «финальную стадию», она подошла к моему столу.
— У некоторых книг столько врожденных пороков, — сказал я ей, — что лучше их прикончить!
Но Эллен было не до смеха. Она размахивала своим поблескивавшим на солнце телефончиком.
— Послушай, Жак, муж засыпал меня сообщениями. Он говорит, что скоро вернется из поездки. Дети заезжали домой и не могут понять, куда я подевалась. Они волнуются. Так что я возвращаюсь, Жак, я вернусь домой. — И, в последнем ярком приливе чувственности обвив обеими руками мой торс, сочла необходимым прибавить: — Ты ненормальный. Ты совсем с ума сошел. Я не знаю, что с тобой станет, но думаю, что сейчас ты и сам этого не знаешь. Ты заставил меня совершить глупость, о которой я не пожалею никогда. Я хотя бы это прожила вместе с тобой. Но теперь мне надо остановиться.
— И поставить точку в конце! — прибавил я, опустив голову и постукивая по столу указательным пальцем, словно заодно приканчивал и наше короткое приключение. — Знаешь, Эллен, это была всего лишь запоздалая попытка переработки текста. Ничтожная вставка. Недоделанная бумажная филигрань. Я отвезу тебя домой. Конечно, я ненормальный?
Эллен, несомненно, хотела бы немного поплакать, сидя у меня на коленях и уткнувшись мне в плечо. Ее способ со всем этим покончить. Но слезный слой залегал слишком глубоко, а эмоциональный насос был слишком слаб. Ее глаза лишь слегка затуманились. Ей не терпелось уехать.
И в это мгновение, расталкивая и срывая мирно полоскавшееся на ветру белье, ворвалась Лейла с перекошенным от страха лицом. У меня давно не было от нее никаких вестей. Она была в таком волнении, что не могла говорить. («По крайней мере, с ней ничего не случилось», — невольно подумал я).
— Вам нельзя оставаться здесь! Нам надо уехать, и поскорее! Или плохо нам придется.
С ней был тот самый мальчик, который в первый день проводил нас в номер. Он выглядел сонным и перепуганным одновременно и поминутно перегибался через перила, наблюдая за улицей. Лейла, путаясь в словах, сумела все же мне объяснить:
— Только что в бар пришли мужчины. Они в ярости, совершенно бешеные. Они избивают дядю Джо. Знаете, в тот день, когда вы разломали товар в гараже, люди вызвали полицию. Все забрали.
— А эти звери, Лейла, они из полиции?
— Нет, они как раз прятали все эти вещи, явно ворованные, а теперь кричат, что дядя Джо во всем виноват. Я боюсь. Он им скажет, что это я… Что это для вас.
