«Моя милая… — в упоении думала Тереска, медленно возвращаясь по тропинке от калитки к дому. — Он сказал «моя милая»… До свидания… Моя милая…»

Она вошла в дом, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной.

Он не стал смотреть фотографии. Сказал, что посмотрит в следующий раз. Не приходил, потому что думал, что ее еще нет. А теперь уж обязательно придет, придет, придет! Ведь не обнимает же человек на улице кого попало. Он сказал: «Моя милая».

Тереска стояла, прислонясь к двери, и упивалась своим счастьем. Это продолжалось очень долго, но потом упоение в сердце стало как бы гаснуть. Сперва оно слегка замутилось, потом словно бы лопнуло, а потом превратилось в вулкан беспокойства. Мрак затопил ее душу и залитую заходящим солнцем прихожую, на которую она смотрела невидящим взором. А почему, собственно говоря, он так спешил? Раз уж пришел, раз ее застал, раз все еще тянется тихий воскресный вечер… Почему он не захотел остаться и побыть подольше? Он не выказывал никакого энтузиазма, был прямо-таки недоволен, смотрел на нее как-то критически… Он наверняка разочаровался! Ну да, она же вела себя как законченная кретинка!

Тереска почувствовала, что ей стало попросту плохо, в горле вдруг выросла огромная дыня и принялась ее душить. Ее охватило отвращение к самой себе. Она поняла, что неминуемо задохнется, если не поделится с кем-нибудь этим чудесным, кошмарным, таким сложным переживанием. Она упадет в обморок или начнет биться головой об стенку.

Единственным человеком на свете, с кем можно было бы поделиться и этим, и другими переживаниями, была Шпулька, любимая подружка Терески. Шпулька, наверное, пока не вернулась из деревни…

Разумеется, имя Шпулька было дано не при крещении, это было уменьшительное от Аниты. Все получилось в школе, где естественным путем Анитка превратилась в Нитку, а потом для разнообразия дразнили ее и Катушкой, и Клубком, и Шпулькой. Так и осталось — Шпулька. Это произошло так давно, что сама Шпулька временами забывала, как ее в действительности зовут.

Шпулька собиралась вернуться с каникул в последних числах месяца и на самом деле пока должна была еще сидеть в деревне. Приехать она могла, наверное, послезавтра. Тереска про это знала, знала, что Шпульки нет, что никого она в их доме не застанет, но сила, которая толкала ее излить душу, была столь велика, что, рассудку вопреки, Тереска решила проверить. Слово «решила» тут не очень подходит. Ничего она не решала, просто обыкновенно выбежала из дома, захлопнув за собой парадную дверь.

Шпулька жила на окраине города во временном бараке, вроде двухкомнатных односемейных домиков, предназначенных на слом. Жители барака уже три года со дня на день ждали получения настоящих квартир и уже три года сидели на чемоданах.

Ждать трамвая или автобуса Тереска абсолютно не могла. Она помчалась к подруге прямиком, дворами, через поля, бездорожья и огороды, на задворки железнодорожного вокзала на Служеве. Она была настолько уверена, что Шпулька еще не вернулась и визит к ней совершенно лишен смысла, что при виде открытых дверей и нераспакованного багажа Тереска остолбенела от изумления и едва не забыла, зачем пришла.

— Какое счастье, что ты уже приехала! — воскликнула она с безграничным удивлением. — А я- то думала, что тебя еще нет! Когда ты приехала?

Шпулька, увидев Тереску, невероятно обрадовалась и подумала, что ту привела сюда не иначе как телепатия.

— Минуту назад, — ответила Шпулька. — Видишь, что тут творится… Хорошо, что ты пришла, потому что иначе мне пришлось бы бежать к тебе с кровяной колбасой. Помоги мне!

Из-под ящиков, узлов и чемоданов она с усилием выволокла какой-то громадный мешок. Счастливая и обрадованная неожиданной встречей Тереска, не задумываясь, пришла на помощь подруге, хотя и не поняла смысла ее слов.

— Что это такое? Слушай, мне нужно с тобой немедленно поговорить! Это мягкое? Что ты собираешься с этим делать? Оставь ты все это, обязательно сейчас мучиться? Пошли отсюда!

— Не могу, я должна помочь мамуле. Возьми эту корзинку… Осторожно, это яйца! Погоди, ты мне поможешь все это отнести.

— А что это вообще такое?

— Перо. Для одной пани. Она живет тут недалеко. Я помогу мамуле все распаковать, и потом мы пойдем с этим пером. И с яйцами. И со сметаной. И с маслом.

Тереска с большим сомнением посмотрела на вьюки и узлы, а потом на Шпульку. Проза жизни жестоко и презренно врывалась в поэзию высоких чувств.

— А с чем еще? — спросила она ехидно. — С молоком, с простоквашей, с салом, с колбасой? А целого быка ты для этой пани не привезла?

— С колбасой — обязательно, — рассеянно подтвердила Шпулька, пытаясь развязать толстую веревку. — Дьявол, как же этот дурак Зигмунт все запутал… Дай мне что-нибудь! Я себе ноготь сломала!

— Перережь! — нетерпеливо посоветовала Тереска.

— Исключено, это же бельевая веревка.

— Ну и что? Потом свяжешь узлом.

— Нельзя, я ведь тебе уже сказала: веревка бельевая!

— Ну и что из этого, Господи помилуй?! Что, на бельевой веревке нельзя завязать узел?!

— Нельзя.

— Почему?

— Не знаю. Но нельзя. Дай что-нибудь длинное и твердое. Гвоздь, проволоку, что-нибудь в этом роде.

— Ниточка, переложи сюда наши яйца, — сказала пани Букатова, заглядывая в прихожую с кошелкой в руке. — А, Тереска! Ты откуда взялась? Добрый вечер. Ты прямо как по заказу, я привезла кровяную колбасу из деревни, возьмешь для мамы.

Шпулька вырвала у матери кошелку из рук и сунула ее Тереске, которой наконец удалось распутать бельевую веревку.

— Переложи сюда яйца. Сорок… нет, пятьдесят… нет… Мамуся, сколько тут наших?

— Пятьдесят. Чемодан оставь, я сама распакую.

Тереска начала терять терпение.

— Святая Мадонна, вы что, кулака какого-то ограбили?! За каким чертом столько всего?! Целый «Агропром»! Ты что такая заполошенная, пешком, что ли, шла со всем этим грузом?!

— А ты как думаешь? Ты себе можешь представить такое путешествие? С этими вьюками! С пересадкой! Все люди едут домой в Варшаву, в поезде ад кромешный! Билеты можно было достать только в общий вагон!

— Так зачем было все это везти?

— Потому что все свежее, — наставительно сказала Шпулька. — В городе такого не достать. Такая колбаса бывала только до войны, а яйца — прямо из-под коровы… И перо — настоящее гусиное. Подожди, надо вынуть сметану для этой пани…

Тереска смирилась и капитулировала. Шпулька не придет в себя, пока не закончится эта катавасия с багажом. Тереске ничего другого не оставалось, как принять в этом участие, чтобы все как можно скорее кончилось. Распирающие ее чувства ждать, однако, не хотели и должны были хоть как-нибудь проявиться.

— Богусь приходил, — сказала она с показным равнодушием, придерживая огромную сумку.

Шпулька, которая на турбазе была свидетельницей начала романа, выронила сверток с колбасой.

— Что? Господи, как ты меня напугала! — сказала она нервно. — И что?!

— Вот именно, что не знаю что, — ответила Тереска, на лице которой были написаны сразу и блаженство и отчаяние. — Мне нужно с тобой об этом поговорить. Он сегодня был. Только что ушел.

— Как это только сегодня? Я-то думала, что уже давно! Подожди, тут перо вверх ногами, оно же разлетится…

Даже самые худшие пытки когда-нибудь кончаются. Навьюченные тюками Шпулька и Тереска отправились к соседке, которая жила неподалеку, и отдали продукты. Потом вернулись. Тереска получила здоровенное кольцо колбасы, которое она взяла с абсолютным безразличием, исключительно чтобы от нее отстали. Шпулька решила проводить подругу. Потом Тереска провожала Шпульку. Потом Шпулька — Тереску…

— Ты все-таки как-то странно поглупела, — сказала недовольно Шпулька, услышав отчет о событиях. — Не знаю, в чем тут дело, но, если тебе кто-нибудь страшно не нравится и тебе на него наплевать, ты делаешься такая восхитительная, что прямо плохо делается. Интеллигентная, соблазнительная и Бог знает что еще. А рядом с Богусем ты показательно глупеешь. Я это еще на турбазе заметила, только сказать тебе не успела. Сначала ты была совсем нормальная, а потом явно поглупела.