Для того чтобы колоть дрова, нужны были какие-нибудь старые перчатки. Где могут лежать старые перчатки? Поглощенная только этой мыслью, спеша так, словно через минуту дом должен был взорваться, Тереска открыла шкаф и сбросила на пол все содержимое верхней полки. Затем точно так же она опорожнила ящик. Потом минуту подумала и достала перчатки из кармана старого пиджака, висевшего в шкафу на вешалке.

Затем она помчалась вниз. На полпути вернулась назад и из чулана в кухне достала страшных размеров палаческий топор. С топором в руке она сбежала в подвал, поставила топор у стены, вытащила из ящика с инструментами ручную пилку и маленький топорик и снова побежала наверх.

Садовая лестница оказалась чуть короче, чем надо. Тереска влезла на дерево и уселась на соседней ветке, порвав при этом подкладку юбки. Здоровенный кусок, выдранный из подкладки, образовал нечто вроде шлейфа, доходившего до середины икры. Не обращая внимания на несущественные мелочи, Тереска с жаром приступила к работе.

Отпилить отломанную ветку оказалось довольно легко. Ветка упала на землю, а за ней соскользнула по лестнице Тереска, слегка поцарапанная, со следами близкого знакомства с корой дерева, оставшимися на руках и на лице. Она доволокла ветку до сильно изрубленного березового чурбака, снова бросилась в подвал и стала выносить оттуда коротенькие буковые поленца, смутно подумав, что при такой хорошей погоде приятнее будет колоть дрова на свежем воздухе. Вытащив на улицу все поленья, она вернулась еще раз за топором, поставила чурбак поудобнее, на него водрузила первое буковое поленце и остервенело бросилась в атаку.

Буковая древесина — штука твердая, но хрупкая, и рубить ее довольно легко. Ровные гладкие чурочки летели во все стороны. Острие палаческого топора сверкало на солнце, зимние запасы таяли с каждой минутой.

«Не хватит, — с тревогой подумала Тереска. — И что я потом сделаю? Буду пилить этот сучище на кусочки или рубить как есть?»

Она увлеченно рубила с нечеловеческой яростью. День был жаркий, топор жутко тяжелый, некоторые поленья — суковатые, но Тереске всего было мало. Она грязной рукой стерла пот со лба, размазав по нему грязь темной полосой, и решила рубить ветку как она есть, не распиливая. У нее появилось было сомнение, достаточно ли она устала бы, если бы порубила на кусочки весь дом, и ей стало очень жаль, что нельзя порубить хотя бы двери. Ну, если не двери, то хоть паркет.

«Поперек. Все рубить поперек… — думалось ей смутно и неведомо почему мстительно. — Вдоль — не фокус. Только поперек…»

Буковых поленцев уже не хватало. Остановленная на скаку, Тереска оперлась о топорище и мрачно посмотрела на свою последнюю надежду, огромную суковатую ветку, спиленную с дерева. Она снова вытерла пот, откинула спадающие на лоб пряди, отложила топор и отправилась в кухню. Из кухонного шкафчика она вытащила огромный мешок со старыми нейлоновыми чулками, которые у нее дома не выкидывали, а отдавали дальней родственнице: та плела из них половички. Из мешка она вытянула один чулок и подвязала лезущие в глаза волосы как можно выше. После чего с неослабевающей яростью приступила к сражению с веткой.

Побеги поменьше удалось оттяпать без особого труда. Оставшаяся часть была самой здоровенной, длиной в полтора метра и очень толстой. Она была слишком тяжела, чтобы вонзить в нее топор и потом, приподняв, разрубить. Слишком свежа, чтобы ее можно было легко перерубить поперек. Тереска установила ветку одним концом на чурбачке, придержала ногой и изо всех сил рубанула вдоль. Топор прочно завяз в древесине.

«Ну погоди, скотина ты этакая, — вытаскивая топор, подумала Тереска с настоящей ненавистью. — Уж я тебе задам…»

Занятая подавлением в душе мучительных чувств, она не услышала звонка у ворот с другой стороны дома. Калитка была открыта. Молодой человек, который звонил, — светловолосый, голубоглазый, загорелый и невероятно красивый, — подумав, толкнул калитку и вошел в сад. Идя на звук топора, он обошел дом вокруг, вышел во внутренний дворик и в остолбенении замер.

Тереска представляла собою редкостное зрелище: вспотевшая, красная, перемазанная корой с дерева и пылью из подвала, с волосами, подвязанными бантом из драного чулка, в юбке с оригинальным неровным шлейфом, в длинных белых, некогда бальных перчатках и с палаческим топором в руках, стонущая от усилий и бормочущая себе под нос оскорбления в адрес упрямой ветки. От самой толстой части отщепилась длинная лучина. Обрадованная успехом, торжествующая Тереска на миг остановилась, подняла голову и увидела перед собой предмет своих чувств, который она так долго и с такой тоской ждала…

С минуту эта живая картина неподвижно стояла на солнышке. С одной стороны пришедший в гости юноша, безукоризненно элегантный и изысканный, с другой — Тереска, похожая на жертву стихийного бедствия, а между ними — березовый чурбак и огромная куча дров. Юноша пришел в себя первым. С легкой насмешкой в глазах он преодолел разделявшие их препятствия и подошел к онемевшей Тереске.

— Добрый день, — сказал он насмешливо. — Как дела? Ты что, добровольно занимаешься этой гимнастикой?

До сознания Терески медленно и постепенно доходило, что она видит. Услышав голос, она поняла, что это не галлюцинация. Еще секунду она не верила собственным глазам и собственному счастью, а потом почувствовала, что с ней происходит нечто странное с точки зрения физиологии. Кровь отхлынула к ногам, сердце подскочило и остановилось в горле, а потом все стало наоборот. Кровь резко вернулась в голову, сердце же немедленно забилось где-то в коленках. Пытаясь вернуть на место непослушные внутренние органы, Тереска не в состоянии была ответить на несложный вопрос гостя. Она неподвижно стояла, широко открыв глаза, держа в руке палаческий топор и бездумно глядя на собственное счастье.

Молодой человек улыбнулся снисходительно, но насмешливо.

— Скажи хоть что-нибудь, — предложил он ей. — Ты меня не узнала, что ли? Или я не вовремя?

Содержание его слов до Терески, разумеется, не доходило, но это не имело ни малейшего значения. Ей абсолютно хватало одного звука этого голоса. Она с величайшим трудом поймала себя на туманной мысли, что нужно как-то ответить. Да, конечно, она обязательно должна что-то ответить, по мере возможности, умное, иначе он догадается, что происходит, что она переживает…

— Ты откуда тут взялся? — слабо спросила она, смутно понимая, что сказать надо бы что-нибудь совсем другое. — Ты меня нашел?..

— Ну что ты, — иронически ответил юноша, не задумываясь. — Сама видишь: до сих пор ищу.

В этот момент к Тереске снова вернулось ощущение реальности. Она вдруг сообразила, как она выглядит, и ей стало плохо при мысли о том, какое впечатление она должна была произвести на своего долгожданного гостя. Нет, не так она представляла себе момент встречи!

Мысль о том, что она должна теперь сделать, окончательно ее заморочила. Нужно немедленно умыться, одеться, причесаться, пригласить его куда-нибудь, чтобы он переждал все эти процедуры, стереть как-нибудь первое, такое ужасное впечатление, выдавить из себя какие-нибудь умные мысли, вообще принять его как следует, побороть в душе эту нервную дрожь и перестать стучать зубами… От такого количества первоочередных дел Тереска окончательно потеряла голову.

— Пошли, — сказала она поспешно. — Пошли в дом!

Она повернулась, перелезла через дрова и, не выпуская при этом из рук топора, решительно направилась к черному ходу, ведущему в кухню. Ее беспокойное счастье, поколебавшись, последовало за ней, от души протестуя:

— Да зачем же в дом-то, Господи, давай останемся в саду, ведь такая хорошая погода, что ты вытворяешь… Ты же со мной даже не поздоровалась.

До Терески по-прежнему ничего не доходило. Не оглядываясь, она вошла в дом, взбежала по лестнице и открыла дверь в свою комнату. И тут только до нее дошло, что она оставила после себя, когда выбегала рубить дрова.

«Святые угодники!!» — в ужасе подумала Тереска.