— Тереска! — окликнула снизу пани Марта. — К тебе гость!

Решительным жестом Тереска сорвала с головы платок. Проехалась расческой по волосам. Потоптавшись на месте, рванула молнию на юбке, потом снова застегнула ее, сняла с ноги один ботинок, снова его надела, и, не отдавая себе отчета, что делает, косо застегнула пуговицы жакета. Неизвестно для чего она схватила платок, похожий больше на грязную тряпку, чем на головной убор, и выскочила из комнаты.

Богусь стоял внизу, облокотившись на перила лестницы и насмешливо смотрел вверх. Долгожданное зрелище оказало на Тереску такое сильное впечатление, что ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть, и медленно сойти вниз на подкашивающихся ногах.

— Ну и везет же мне на тебя, — сказала она расстроенно, но в голосе звучала пылкая радость. — Ты что, не мог раньше позвонить и предупредить, что придешь?

Богусь с интересом смотрел на платок.

— А что, я снова не вовремя? — спросил он с вежливой иронией. — Эта штука кажется мне не такой опасной, как топор… Позвонить я не мог, потому что совершенно не знал, что приду. Просто был тут поблизости и мне пришло в голову, что я мог бы использовать момент и на секундочку заскочить. А ты что, куда-то отправляешься? Не стесняйся, я зайду в другой раз.

Тереска почувствовала, что ей делается холодно изнутри, а душа как-то странно каменеет. Она мгновенно приняла решение.

— Ну что ты, — уверенно ответила она. — Никуда я не собираюсь. Пошли наверх, поговорим спокойно.

Комната выглядела довольно прилично, туда можно было привести гостя. Наученная страшным опытом, Тереска категорически отреклась от всяких генеральных уборок, пока наконец не установятся вымечтанные контакты. Она быстро кинула в шкаф разбросанные кое-где на стульях детали туалета и положила платок на письменный стол. Богусь с любопытством огляделся вокруг и уселся на тахту.

— Как вижу, тут у тебя вполне сносное жизненное пространство, — заметил он снисходительно. — Ты тут что-нибудь устраиваешь, а?

Комнату родственников Тереска заняла всего лишь несколько месяцев назад, поэтому ничего до сих пор не устраивала, но смысл вопроса, который прозвучал неоднозначно, она поняла правильно.

— Ах, в последнее время почти ничего, — небрежно ответила она — Некогда мне этим заниматься, что-то хлопот прибавилось.

Богусь внимательно посмотрел на этажерку, письменный стол и шкаф.

— А музыка какая-нибудь у тебя есть? Поставила бы что-нибудь…

— Что? Ничего у меня нет. Радио внизу.

— Как это? У тебя нет магнитофона? Или хотя бы проигрывателя?

В голосе у него прозвучало изумление, смешанное с презрением и недовольством. В глубине сердца Тереска почувствовала страшное унижение. У нее не было ни магнитофона, ни проигрывателя, ни даже транзисторного приемника. И до сих пор ей не приходило в голову, что у нее должны быть такие вещи. Семья Кемпиньских не могла вкладывать в детей сказочных сумм, а атмосфера в семье вынуждала мириться с существующим уровнем жизни. Только в этот момент Тереска почувствовала себя хуже, беднее, зауряднее остальных. Богусь привык к определенному уровню жизни, а она что?..

— Я вот как раз и думала что-то купить, — сказала она, пытаясь говорить небрежным тоном и создать впечатление, что отсутствие элементарных предметов культурного быта — всего лишь результат ее рассеянности, а не отсутствия денег.

— Я вижу, что к тебе надо приходить не только готовым к сюрпризам, но и с собственным транзистором, — издевательски сказал Богусь и вынул сигареты. — Закуришь?

Тереска подскочила на стуле.

— Как это, ты куришь?!

— Конечно. А ты нет?

На миг характер Терески взял верх над чувствами.

— То, что все курят и что это модно, на меня не производит впечатления, — презрительно сказала она, — я не курю, потому что мне не хочется, а мода в данной области меня не интересует. Действия стада баранов для меня не аргумент. На турбазе ты не курил…

Богусь пожал плечами.

— Турбаза для меня была последними минутами детства, — снисходительно объяснил он. — В детстве я действительно не курил. Я решил, что не стану начинать ничего, пока из детства не выкарабкаюсь. Теперь я не вижу поводов для ограничений. Пока я был школьником… сама знаешь, как это бывает. Не люблю прятаться по сортирам.

Тереска кивнула головой. Чувства вернулись на свое место. Богусь казался ей невероятно гордым, невероятно мужественным, страшно взрослым и еще более желанным, чем раньше. Что бы он там ни делал, что бы ни говорил, он вызывал только восхищение и уважение.

— Естественно, теперь у тебя нет оснований ограничивать себя, — поддакнула она.

Богусь довольно критически на нее посмотрел.

— Слушай, а ты точно никуда не собиралась? У меня такое впечатление, что я тебе помешал и теперь ты сидишь как на иголках.

— Ну что ты! Почему?

— Ну, разве только, то, что на тебе, — это твоя домашняя одежда. Признаюсь, что в качестве пеньюара она очень оригинальна.

Счастливое чувство, что он рядом, под рукой, что она с ним вместе, что на него можно сколько угодно смотреть, слушать его слова, было так сильно, что все остальные дела отошли на второй и третий планы. Теперь, как гром с ясного неба, на нее свалилась выкинутая из головы противная действительность в виде Шпульки, которая ждала на насыпи со столешницей на колесиках. А также ее собственный внешний вид. Переодеться, снять жакет, сменить эту трижды проклятую юбку, омерзительные чоботы, показаться ему как-нибудь по-человечески… Потом станет страшно поздно, Шпулька по темноте не поедет, а это уже последняя поездка.

Тереска заколебалась.

— Честно говоря… — сказала она мужественно.

Богусь немедленно вскочил на ноги.

— Ну и почему ты сразу не сказала?

Тереска медленно и неохотно встала со стула.

На свете было очень немного дел, которые могли бы оставаться важными в присутствии Богуся. Надо же такому случиться, что он пришел, как раз когда ей надо ехать за саженцами… Надо ему как-то объяснить, рассказать, а то ведь он может обидеться, подумает, что его считают тут назойливым, в конце концов, сколько можно наносить неудачных визитов?! Надо показать ему, что помимо ее воли обстоятельства гнетут и велят свое… Почему-то в глубине души она смутно понимала, что общественная работа и сад для несчастных детей, — не такие вещи, чтобы Богусь мог это понять, наоборот, он скорее высмеет, отнесется к этому издевательски… Да ведь дело даже и не в саженцах, тут другие моменты играют роль…

— Искренне говоря, — сказала она в приливе внезапного вдохновения, — мне действительно нужно выходить, потому что я еду за город, а по темноте мне нельзя возвращаться.

— Тебе предки запрещают?

— Нет, милиция.

Богусь, уже в дверях, изумленно обернулся.

— А что случилось? Ты что-нибудь натворила?

— Дурацкая история, — ответила Тереска, счастливая, что в ее неинтересную серую жизнь впуталась такая восхитительно интригующая история. — Я же тебе говорила, что у меня идиотские проблемы. Пара подозрительных личностей пытается нас укокошить, Шпульку и меня. Помнишь Шпульку? Это бандиты, они замышляют преступление, и так получилось, что только мы можем их опознать. Вчера вечером они следили за нами…

Богусь недоверчиво и с легким любопытством пристально на нее смотрел.

— Вы, случайно, не страдаете манией преследования?

— Если даже и так, то в хорошей компании. Вместе с нами ею страдает все местное отделение милиции. Нам запретили шляться по темным местам. Я не так уж особенно и боюсь, но Шпулька дико перепугана, и мне приходится с этим считаться. Она как раз меня ждет.

— Интересно, — сказал Богусь, спускаясь по лестнице. — Ясное дело, не стану создавать дополнительных проблем. А что это за афера такая?

— Понятия не имею. Мы знаем, что речь идет об убийстве, но точно не знаем о каком. Этим занимается милиция, мы не вмешиваемся.

— И правильно, это их дело. Значит, теперь с наступлением темноты ты под домашним арестом?