На следующее утро Сейриан и Гамалиэль смотрели, как Эйлса выгоняла цыплят во двор, а Люций при первых проблесках зари начал чинить изгородь выше по холму.
Сейриан пожаловалась Гамалиэлю:
— Он не разговаривает со мной.
Гамалиэль вздохнул.
— Он солдат, а не оратор. Если хочешь понять, что у него на сердце, присматривайся к его поступкам, а не к словам. Ты ведь знаешь, что ему совсем не хочется возвращаться в империю. Он только хочет отыскать сына — ради себя, ради Эйлсы и ради тебя. Смотри, как устало и тяжело шагает он по дороге, ведущей из долины. Не забывай, почему он это делает и с какой тяжестью на сердце снова покидает тебя. Никогда не сомневайся в нем.
— Я в нем и не сомневаюсь! — воскликнула Сейриан с неожиданной злостью, и ее глаза мрачно сверкнули. — И никогда не сомневалась! В нем нет ни капли трусости или вероломства. Именно это и приводит меня в отчаяние. Более слабый человек уже сдался бы, и остался дома, и… и…
— И вы бы жили долго и счастливо?
Она уставилась на булыжники двора и помотала головой.
— Нет. Ты прав. Я его потому и люблю, что он уходит.
Если бы он остался у домашнего очага и ухаживал за мной, с улыбочками, и поцелуйчиками, и милыми пустяками, как высокорожденный благородный любовник, я бы его слегка презирала. — И она улыбнулась, подумав о противоречивости человеческого сердца.
— Он хороший человек, — подтвердил Гамалиэль. — Хорошее — это противоположность слабому, таким людям редко достаются уют и довольство жизнью. Будь терпеливой и следи за Эйлсой, как орлица — я знаю, так и будет. И не забывай поглядывать, не появятся ли темные тени саксонских длинных кораблей, ведь никто не знает, когда они могут приплыть сюда в следующий раз. Мы вернемся. Мы вернемся скоро, с твоим сыном, и вы снова станете семьей.
Сейриан сердито смахнула слезы и коротко кивнула.
— Я знаю, знаю. Идем-ка. — Она повернулась и нырнула в дом. Гамалиэль последовал за ней, наклонившись, чтобы не удариться головой о притолоку, как уже не раз случалось. Она вытащила завернутый в холст сверток и сунула его в искривленные руки. — Я испекла медовых лепешек.
— А, знаменитые медовые лепешки Сейриан, дочери Марадока! — воскликнул Гамалиэль, поднимая сверток над головой. — Кто сможет причинить нам вред с такими могущественными талисманами в кармане? Наверняка даже боги смотрят вниз, чувствуют этот запах, поднимающийся к небесам, и отшвыривают подальше миски с амброзией и кубки с нектаром, и желают сделаться простыми смертными на земле, лишь бы вкусить радостей благословенных медовых лепешек Сейриан, дочери Марадока!
— Хватит уже, хватит, старый дурень! — засмеялась Сейриан и вытолкала старика из дома на солнышко.
Эйлса уже покормила цыплят и, очень довольная, подошла, остановилась перед высоким стариком и прищурилась.
— Кадок показывал мне цветы, и всегда ловил рыбу, — сказала она, — много-много рыбы. Он был умным.
— Он и сейчас очень умный, — ласково сказал старик.
Эйлса уставилась на него.
— Мы теперь завтракаем без него… Ты найдешь его, правда?
Он погладил копну кудряшек.
— Не бойся, малышка. Твой брат скоро опять будет здесь.
Они ушли на следующее утро, на рассвете. Сейриан и Люций без слов прижались друг к другу с такой отчаянной тоской, что Гамалиэль, печалясь за них, не выдержал и отвернулся. Его руку потянула маленькая ручка, и он посмотрел вниз, в яркие карие глазки Эйлсы.
— Ты тоже уходишь? — спросила она.
— Да, малышка, я тоже ухожу.
— У тебя руки сухие и морщинистые. Ты капитан корабля?
— Не совсем так.
— Но мне твои руки все равно нравятся, — поспешно добавила она.
— Спасибо, моя дорогая.
— И ты слишком старый, чтобы сражаться с плохими людьми.
— Это правда.
— Тогда что же ты будешь делать?
Гамалиэль улыбнулся.
— Иногда я и сам об этом задумываюсь, — пробормотал он. — Ну, я составлю твоему папе компанию во время долгих странствий и поисках твоего брата.
— Но ты же не знаешь, где он!
— Мы не знаем этого точно.
— И как же вы его найдете?
— Будем просто смотреть.
Эйлса ненадолго задумалась.
— Иногда я так нахожу свои вещи. Позавчера я нашла свой обруч в свинарнике, но я его там не оставляла, а свиньи не играют с обручем. Они слишком жирные, и он застрянет посередке. — Она нахмурилась. — А иногда я не могу найти и тогда сдаюсь, а они все равно возвращаются ко мне. Странно, правда? С тобой такое бывает?
— Ах, — вздохнул Гамалиэль, — постоянно.
— Гм, — сказала Эйлса и побежала играть.
Люций и Сейриан подошли к нему рука об руку, и Сейриан поцеловала Гамалиэля, и он говорил ей какие-то успокаивающие слова, а она кивала и с трудом улыбалась. А потом все трое соединили руки в треугольник.
Гамалиэль сказал Сейриан:
— Утешитель да будет с тобой. Да охраняет Он твои поля днями, а Она да сидит у твоего очага вечерами.
Сейриан подхватила:
— Да стелется путь вам под ноги, да покажется солнце, чтобы светить вам, да будет Господь третьим путником, что пойдет рядом с вами туда же, куда и вы.
Люций и Сейриан ничего не пожелали друг другу, и Гамалиэль понимал, почему. Глубокие чувства невозможно выразить словами.
Подбежала Эйлса и с негодованием разорвала треугольник, так что пришлось сделать квадрат. Она закрыла глазки и помолилась:
— Пусть папочка и этот старик никогда не ложатся в постель без ужина, пусть их не убьют и не съедят морские чудовища или еще кто-нибудь. — Подумала и добавила: — И даже пусть не откусят им руку или ногу, чтобы им не пришлось возвращаться домой в тачке.
И все серьезно заключили:
— Аминь, — и маленькая группка распалась.
Люций и Гамалиэль взяли свои кожаные мешки, а Гамалиэль еще и тисовый посох.
Эйлса подбежала к Люцию и обняла его за ноги.
— Ты побыл дома совсем недолго, — сказала она. — Я тебя даже не запомнила хорошенько.
Люций ответил недрогнувшим голосом:
— Я уйду еще только один раз и вернусь с твоим братом.
Девочка засияла от восторга.
Сейриан подняла ее на руки и, стоя у скрипучей деревянной калитки, они смотрели, как двое мужчин — высокий, сероглазый, широкоплечий молодой и сухопарый, стройный, старый, как эти холмы — шли рядом вверх по склону, к вершине и на восток.
16
Морские волки
На побережье, в маленьком порту Сейтонис, они уговорили местного торговца и его корабельную команду перевезти их через Кельтское море в Бельгику.
Они покинули побережье Думнонии на Gwyddo Ariana — «Серебряном Гусе» под ярким солнечным светом. Ветер дул сзади и лишь немного с траверза, и они могли сделать добрых сто миль в день, К ночи они должны были попасть в Бельгику.
После обеда ветер переменился и задул с юга так внезапно, словно кто-то закрыл дверь от сквозняка, и с марсовой площадки, которая на самом деле представляла собой просто старую бочку, наскоро привязанную к грот-мачте, предупредили о тумане впереди. Они дрейфовали вперед до тех пор, пока не увидели с палубы границы тумана: плотные облака, неподвижно лежавшие на плоском и безветренном море, зловещие и печальные.
Они потихоньку продвигались вперед, ловя ветер, и удары боковой волны казались жуткими в окружающей тишине, и они все приближались к туману, лежавшему на воде, закрывая собой белые утесы галльского берега. Море, до сих пор бывшее самым обыкновенным, с небольшими волнами и зыбью, сделалось спокойным, как деревенский пруд, и маленькое суденышко слегка покачивалось с левого на правый борт, а парус трепыхался тщетно.
Капитан, седеющий ветеран с двумя золотыми кольцами в левом ухе и левым глазом, поврежденным балкой, хмурился, вглядываясь в туман, и не отдавал никаких приказов.
— Почему мы не ставим весла? — рассердился Люций.
Капитан долго не отвечал, а потом проворчал:
— Не нравится мне это.
— Это просто туман. Сколько еще осталось до берега?