Поскольку ''Теодицея'' написана в форме диалога, можно упомянуть еще один сходный текст, называемый ''Диалог о пессимизме''. В нем выведены господин и слуга. Они ведут явно комический разговор. Господин приказывает слуге то одно, то другое.

Последний отвечает поговорками, чтобы доказать мудрость желаний хозяина. Когда же господин, внезапно поменяв решения, отменяет приказы, слуга тут же находит другие поговорки, подкрепляющие новые распоряжения хозяина. Все это делается не только для того, чтобы развлечь читателя, но, по-видимому, и для того, чтобы доказать, что мудрость пословиц ненадежна. Чтобы оживить рассказ, слуга изображался гораздо более смышленым, чем хозяин, которого он терпеливо пытается умиротворить и умилостивить. Слуге предоставлено и последнее слово - проклятие господину, который угрожал убить несчастного: ''[Я желаю] тогда, чтобы мой господин пережил меня только на три дня!'' Так слуга спасает себя и ставит в тупик господина.

Подобный пример скрытой социальной критики можно обнаружить и в другом литературном произведении - рассказе о плуте, известном под названием ''Ниппурский бедняк'' [70]. Проделки этого бедняка рассказываются в поэтическом тексте из Султантепе, который дублируется маленьким фрагментом из библиотеки Ашшурбанапала. Место действия - старовавилонский Ниппур, но на самом деле мы находимся в сказочной стране, где любой человек может войти во дворец царя и потребовать за мину золота на день царскую колесницу. Бедняк, обманутый наместником Ниппура и лишенный своего последнего достояния - козы, трижды мстит бесчестному чиновнику. С помощью ловких трюков он проучил как следует наместника. История рассказана живо и содержит много ценных сведений о разговорной речи, нравах жителей Ниппура и фактов из повседневной жизни, которых не найдешь в обычных документах. Композиция рассказа продумана, все эпизоды искусно связаны между собой. Так, сначала бедняк торжественно появляется на взятой взаймы царской колеснице и держится так, словно он важная персона. Бедняк делает вид, что золото, которое он будто бы везет, украдено в доме градоправителя; под этим предлогом он избивает обидчика; - затем под видом врача бедняк появляется в доме градоправителя якобы лечить его раны, на самом же деле он причиняет наместнику новую боль; наконец, хитростью бедняк выманивает наместника из собственного дома и избивает за воротами городских стен. Рассказ написан сжатым и ясным языком. В нем почти нет повторов; некоторые детали теряются из-за быстрого развития действия. Создается впечатление, что в поэтическую форму облечена всем хорошо известная история и автор считает, что читатель дополнит сам места, которые слишком торопливо рассказаны. Если это объяснение соответствует действительности, то поэма - это дворцовый вариант народной повести. Характерно, что сатира направлена только против чиновника, а о царе говорится с большим почтением; к нему обращаются с полагающимся сложным церемониалом - ситуация, напоминающая египетскую ''Повесть о красноречивом крестьянине'' [72].

Характерный шумерский литературный жанр - ''споры'' - по-видимому, лишь в какой-то степени привлекал тех поздних писцов, которые были заинтересованы в сохранении шумерской литературной традиции и в разработке ее на их собственном языке. Оба оппонента выступают здесь перед божественным трибуналом с весьма стилизованными речами, отстаивая каждый свои собственные позиции. Спорят они из-за того, кто же более полезен обществу. В многочисленных шумерских текстах подобного жанра в споре принимают участие: Зима и Лето, Серебро и Бронза, Топор и Плуг [73]. В аккадской литературе встречается лишь несколько фрагментов подобного рода. В них упоминаются растения и животные: Тамариск и Пальма, Зерно и Пшеница, Бык и Лошадь. Тех же оппонентов мы видим и в баснях. Существует несколько фрагментов на аккадском языке, большая часть которых сохранилась неудовлетворительно. Утеряна, например, и только упоминается в каталоге табличек ''История Ивы''. ''История Лисы, Собаки и Волка'' сохранилась в нескольких фрагментах. Они кажутся весьма любопытными, но содержание их понять пока невозможно. Имеется несколько коротких басен или длинных пословиц о животных. Однако то ли из-за отсутствия интереса к этому жанру у писцов, то ли по простой случайности число имеющихся в нашем распоряжении образцов весьма незначительно.

Следует упомянуть также поговорки и пословицы и другие произведения этого жанра. Шумерские писцы оставили потомкам несколько больших сборников, которым на аккадском языке можно найти лишь скудные параллели, главным образом билингвы [74]. В них рассказывается о повседневной жизни и заботах жителей Месопотамии. Здесь мы находим яркие контрасты, риторические вопросы и загадки. Произведения полны едкого цинизма, лишены сентиментальности и сострадания. Практическая мудрость, суммированная в этих поговорках, нигде не противоречит идеалам правильного поведения, а полезные советы (без стремления поучать нормам поведения) в изобилии содержатся в небольшой группе текстов, посвященных наставлениям и запретам.

Образцы нелитературных текстов

Как я уже говорил, в обучение писцов входило ознакомление их с образцами, которых следует придерживаться при составлении определенных категорий текстов. Письма и юридические документы всех видов следовало писать в соответствии с определенными требованиями. Это относилось как к подбору слов, последовательности фраз, так и к расположению строк и даже к размеру и форме глиняных табличек.

Шумерская бюрократия оставила нам ошеломляющее число текстов. Трудно себе представить, сколько еще табличек, кроме тех (их свыше ста тысяч), которые находятся сейчас в распоряжении музеев, сокрыто до сих пор в земле Южной Месопотамии. Встречаются различные таблички: от почти пиктографических из Ура, Джемдет-Насра и Урука до огромных административных архивов империи III династии Ура. Последние происходят главным образом из раскопок двух холмов, Дрехема и Джохи, и городского комплекса Лагаша; в значительно меньшей степени из столицы империи - города Ура. Все они написаны исключительно хорошо. Каждая табличка датирована. На ребре часто ставили знаки, помогающие легко найти табличку в корзинах, в которых они хранились. Наружные ярлыки корзин точно сообщают об их содержимом. Понятно, что размер, форма и содержание табличек связаны между собой: система, которая заслуживает специального исследования. Во всех деловых операциях тщательно указаны предмет сделки и имена лиц, которые его передавали и получали: называлось и ответственное лицо. Те же правила соблюдались и в последующие периоды, причем одни виды текстов исчезали, а другие широко входили в употребление, как это видно по табличкам из Ура, Ларсы, Исина и Сиппара, сообщающим о деятельности старовавилонской дворцовой и храмовой администрации. Документы стали составляться по типу бухгалтерских отчетов, причем записи производились столбцами, под соответствующими заголовками. В начале старовавилонского периода (в отличие от периода III династии Ура) снова появляются такие же круглые таблички, как и во времена до Саргона. Можно отметить в отдельных случаях некоторую небрежность в палеографии, внешнем виде и расположении текстов. Более крупные изменения наблюдаются после ''Темного периода'' в административных документах, сообщающих о деятельности администрации дворца касситских царей (Ниппур и Дур-Куригальзу), а позднее - больших вавилонских святилищ, включая Эбаббар в Сиппаре, Эанну в Уруке, и ассирийской дворцовой администрации в Ашшуре, Калахе и Ниневии.

Подобные тексты обнаружены также в тех административных центрах вне Вавилонии, где характерные для Месопотамии бюрократические методы управления были приняты, модифицированы и приспособлены к нуждам дворцов. Например, в Мари, Чагар-Базаре, Сузах, Алалахе и Нузи, если принимать во внимание только основные города.