Он неожиданно понял, что у него нет ни малейшего представления, какими экстрасенсорными способностями может обладать Демарко, если они вообще есть. И это заставляло его чувствовать себя крайне неловко.

— У него не было никого, обладающего достаточным опытом, чтобы заняться его безопасностью. Раньше, Сэмюеля это не волновало, но к тому времени, как взяли меня, он был уже очень обеспокоен этим вопросом.

— Параноик.

Демарко в очередной раз кивнул.

— Полагаю, он чувствовал, что нажил себе врагов. Но не знаю, когда именно он сосредоточился на ООП.

Холлис взглянула на Бишопа, а затем сказала:

— Мы практически уверены, что он нацелился на одного из нас примерно восемнадцать месяцев назад.

— Он позволил нам найти твои фотографии у своего ручного монстра, — сказал Бишоп. — Фактически, я полагаю, что он сделал все, чтобы они попали к нам. Он хотел, чтобы мы знали — он наблюдает. Преследует. И готов спорить, что он оставил те фотографии только потому, что хотел, чтобы мы задавались вопросом: «Преследовал ли он тебя, как потенциальную жертву или потому, что ты член ООП?»

— Может быть любое из двух, — согласилась она. — Учитывая, где я оказалась.

— Где? — поинтересовался Сойер.

— Просто скажу, что я познакомилась с ручным монстром близко и лично. — До того, как кто-либо смог ответить, она, нахмурившись, посмотрела на Демарко. — Сэмюель часто покидает Резиденцию? Потому что у меня создалось ощущение, что он — отшельник.

— Сейчас — да. С прошлой осени. Раньше, он уезжал на несколько дней или на неделю, иногда случались более длительные поездки. Прошлым летом его не было около шести недель, хотя периодически он появлялся здесь. Для него было типично возвращаться с новым членом или двумя, и говорить, что его пригласили побыть проповедником в той или иной церкви или на молельном собрании. У нас не было причин подозревать, что он делает нечто другое.

— Его не сопровождали, когда он уезжал?

— Нет. В мои инструкции входило проникнуть в церковь и сделать все возможное, чтобы стать незаменимым для Сэмюеля и его операций. Это значило оставаться здесь и управлять делами, пока он отсутствует.

— И спровоцировать небольшой бунт? — предположила Холлис.

— Я не препятствовал ему. Хотя должен был предусмотреть последствия.

Он не извинялся и не жалел, а просто констатировал факт.

Она кивнула.

— Полагаю, ты ответственен за электронную безопасность Резиденции? — обратился к Демарко Сойер.

— Сэмюель хотел установить некоторые современные аппараты, и я немного знаю о подобных вещах. У меня так же есть связи. Военные связи. Ему это понравилось.

— Все это конечно хорошо, но как ты смог убедить его, что верующий? — спросила Холлис. — Если, конечно, ты не являешься таковым на самом деле.

Она внимательно посмотрела на него, очевидно, чем-то обеспокоенная.

— Ты не увидишь, — сказал ей Демарко.

— Не увижу что?

— Мою ауру.

Когда ее голубые глаза сузились, а взгляд стал острым, заговорил Квентин:

— Брось, Холлис, пока у тебя не разболелась голова. Или пока не хватил удар. У Риза двойной щит.

— Я никогда не слышала ни о чем подобном, — сказала Холлис, в ее голосе явственно слышалось сомнение.

— Я — единственный в своем роде, — растягивая слова, произнес Демарко.

— Господи, у меня одного начинается головная боль? — еле слышно спросил Сойер.

Квентин едва заметно улыбнулся ему.

— Перегрузка информацией? Тебе надо понять главное — Демарко, как и Тесса, не читается как экстрасенс. Но у него есть странная способность создавать… личность, которую можно прочитать, когда он позволяет этому случиться.

— Удобно, — заметила Холлис.

— Полезно, — поправил Квентин. — Любой экстрасенс, который сможет пробраться через его верхний щит вероятней всего не станет искать второй. Особенно когда обнаружит сфабрикованную личность — в данном случае — озлобленного бывшего военного, который готов убить или, возможно, умереть за наделенного божьим даром псевдорелигиозного лидера.

«Халат» на самом деле был больше похож на платье или на ночную рубашку без рукавов.

Длинный, но настолько тонкий, что казался практически прозрачным. Белого цвета.

— Цвет непорочности, — мягко сказала Эмма Кемпбелл, отступая назад и улыбаясь дочери.

Руби поежилась и снова задумалась — сможет ли она когда-либо снова почувствовать тепло.

— Мам, я ведь могу надеть твой плащ по дороге в церковь? На улице становится холодно.

— Думаю, да. Но сними его сразу же, как только окажешься внутри.

— Да, мама.

Руби была рада теплу черного плаща, длинной до лодыжек. И еще больше рада, что он прикрывает тонкую рубашку, но она всегда чувствовала тревогу, когда носила его. Руби не знала точно, но что-то говорило ей — ее мать была в пальто, когда, окончательно… ушла.

— Делай то, что говорит Рут, как и раньше, — улыбнувшись, проговорила Эмма Кемпбелл. — И конечно делай то, что говорит Отец. Я так горжусь тобой. И я, и твой папа — мы оба гордимся тобой.

В горле Руби вновь поднялся болезненный ком, поэтому она едва заметно кивнула и постаралась не думать об отце. Или о матери. Вместо этого, она двинулась к входной двери рядом с пустой оболочкой по имени Эмма Кемпбелл.

— Веди себя хорошо. Запомни.

— Да, мама.

Она вышла в холодный вечер, направляясь прямо к церкви и концентрируясь изо всех сил, стараясь укрепить свой щит настолько, чтобы даже Отец не смог пробраться сквозь него и дотронуться до девочки.

По крайней мере, до нее настоящей.

И она не оглядывалась, потому что знала — Эмма Кемпбелл уже вернулась в свою швейную комнату.

Для нее, это — рукоделие. Для матери Эми — шитье. Мать Терезы делает лоскутные одеяла. Мать Брук складывает пазлы… Я знаю, это все что-то значит. Может, он дает им задания. Поэтому у них нет времени подумать.

Поэтому они не хотят думать.

Может, он обнаружил то, что им нравится больше всего и позволяет им заниматься этим.

Только этим.

Руби шла прямо к церкви, смотря на других девочек, ждущих ее на ступенях. Смотрела и думала про себя о том, что Отец уже заменил Брук. И сделал это так легко, будто ее никогда и не существовало.

Мара. Маленькая Мара — ей всего одиннадцать. И она, очевидно, нервничала, ведь это был ее первый Ритуал. В отличие от двух других девочек на ней поверх халата был длинный свитер.

Эми и Тереза — обеим по тринадцать лет — несмотря на холод, надели только тонкие халаты.

Руби знала, что они чувствовали себя взрослыми в этих халатах. Чувствовали себя зрелыми и особенными, и важными для Отца.

Они чувствовали себя Избранными.

— Руби, поторопись, — нетерпеливо позвала ее Эми.

— Иду, — ответила она, слыша в своем голосе оживление — энтузиазм, который был таким же поддельным, как и улыбка, изогнувшая ее губы.

Руби начала подниматься по ступеням, чтобы присоединиться к девочкам.

Но она не торопилась.

— Уверен, что это просто «маска»? — пробормотала Холлис. — Как я слышала, люди, находящиеся под прикрытием слишком долго, могут действительно стать… затеряться в своей роли.

Демарко бросил на нее взгляд, а потом повернулся к Сойеру.

— Эта способность плюс несколько других особенностей делают меня идеальным кандидатом для работы под прикрытием. К такому мнению пришел Бишоп несколько лет назад.

— Значит, ты входишь в состав ООП?

— Он не агент ФБР, — ответил Бишоп. — Но мы поняли, что иметь… неофициальных детективов, в некоторых ситуациях полезно, а иногда и просто необходимо.

— Я думала, именно по этой причине ты помог основать Убежище, — сказала Тесса, наконец. Она смотрела на Бишопа. — Как гражданский отдел ООП, — добавила она.