– Я хочу пожелать путешественнику, чтобы он как можно скорее добрался до китайской границы, ибо такова его собственная воля…

Я, в свою очередь, поблагодарил за оказанное мне гостеприимство. Один из послушников показал мне, как следует поклониться на прощание, и мы с ним покинули зал.

Когда мы направлялись в сторону лежащих за стеной кварталов (храмы расположены на огороженной территории), послушник улыбнулся детской улыбкой и сказал:

– Бонпо просил, чтобы я сказал: пока вы в Тибете, лучше вам остаться мистером Вудом. – И он засмеялся. Я удивленно посмотрел на него.

– Но ведь Аухнайтер и другие мои товарищи, которые живут здесь, еще несколько месяцев назад сказали вам, кто я. Я Вальтер Вернер, я немец.

– Бонпо сказал, что вы Роберт Вуд. Вам придется остаться мистером Вудом. Шерпы дали нам это имя, когда вы приехали. Иначе бонпо вынужден будет сообщить о вашем присутствии через вестника, который отправляется в Лхасу.

Вздор какой-то, но я понял, что логика послушника и его начальника неколебима. По моим планам, я должен был снова воспользоваться английским именем и документами, только если попаду на советскую территорию.

Похоже, придется вытерпеть еще одну шутку этого призрака.

Спустя два дня после того, как я обосновался в доме, который отвел для меня бонпо, я принялся за свою работу. Аухнайтер предоставил мне нужные химические реактивы, и вот вечером, в одиночестве, как можно надежнее установив керосиновую лампу, я взял в руки английское издание Нового Завета (предмет, совершенно необходимый тому, кто едет в Индию под именем Роберт Вуд) и подверг его предусмотренной обработке. За три вечера я покончил со святыми Марком и Лукой, и проступил текст «Агартского бревиария», подготовленный специалистами из Аненэрбе. Теперь были четко видны все путевые заметки, выводы из них и, что самое важное, наброски.

Передо мной лежала настоящая лоция для удивительнейшего плавания, в конце которого меня ожидал не порт, а скорее миф или магическая реальность. Мало кто из моряков сумел бросить якорь в этом порту, и порой им приходилось платить за это безумием или смертью.

Я отметил на большой карте пункт, где назначена встреча, – Тателанг, крошечная точка на краю пустыни Такла-Макан. Чтобы добраться туда, придется пересечь весь Тибет по самым труднопроходимым плоскогорьям.

Я был готов принять вызов, энтузиазм переполнял меня. Никогда не забуду эти утренние часы, овеянные чистым горным воздухом, когда после завтрака, который готовила для меня старательная монастырская вдова, я принимался за работу, отмечал на карте пути и расшифровывал парадоксальный язык тех немногих, кто проделал путь в Агарту.

Хотя я и до того неплохо представлял себе весь этот материал, перечитанный уже в разгар путешествия, он приобретал совсем иную глубину.

Одним из самых интересных был рассказ Гурджиева. Этот удивительный русский с восточными корнями, любитель приключений, посвященный, торговец коврами, соблазнитель декадентствующих интеллектуалов, живет сейчас в эмиграции в Париже, проворачивая темные делишки в некоем фонде или «Институте гармоничного развития человека» – не более и не менее. Это заведение располагается в полуразрушенном замке на окраине Парижа, в Фонтенбло. При всем том нет никаких сомнений, что этот человек обладает непостижимыми способностями. С ним, по приказу Хиршера, вступил в контакт один из самых подготовленных агентов Аненэрбе, агент Э. Ю., находящийся сейчас во Франции. Несмотря на тяжелое состояние после автомобильной аварии, Гурджиев сообщил множество сведений и открыл тайны, о которых, возможно, умолчал бы, будь он совершенно здоров.

В период между 1897 годом и Первой мировой войной Гурджиев совершил несколько поездок по Центральной Азии, но, наверное, самое существенное – путешествие по Гоби в 1989 году. Всякий раз, когда я перечитываю его воспоминания об этом, меня охватывает чувство неуверенности и тревоги, словно речь идет о чем-то, что колеблется между чистым вымыслом и областью заветного. Э. Ю. готов предположить, что именно во время этой поездки Гурджиев побывал «в районе Агарты» (сказать «в Агарте» он не отваживается). Гурджиев умолчал об этом, будучи не в силах или не желая рассказывать о пережитом. Он сообщил лишь, что экспедиция закончилась, когда один из его товарищей, «искателей истины», геолог Соловьев погиб, укушенный в затылок диким верблюдом.

Я перечитываю фрагмент рассказа Гурджиева, посвященного этой одиссее:

Гурджиев лжет или же развлекается, намеренно все запутывая. Символы вырастают из действительности, а действительность тонет в символах. Видимое и умозрительное переплетаются.

Судя по всему, самая достоверная часть его рассказа заканчивается на описании некоей области в Тибете, о расположении которой он едва упоминает. [71]

Но главное, что в какой-то им самим не обозначенный момент Гурджиеву удалось преодолеть невидимую преграду. И тогда время в его рассказе сменяется отсутствием времени, а топография – утопией. Здесь он становится особенно многословным, и кажется, будто слова поднимаются над строками «Бревиария», словно желтый песок пустыни, затуманивающий всякое правдоподобие.

Я пью чай в одиночестве, передо мной стоит лампа и разложены странные карты. Я охвачен радостным волнением, подобным тому, что чувствует ученый или путешественник-первооткрыватель. За этими порой символическими или полубезумными речами таится нечто, настолько меня увлекающее, что часы летят с невероятной скоростью. Лишь изредка из храмов доносится звон колокольчиков, бой барабанов или гудение деревянных труб, с помощью которых монахи сзывают друг друга на свои ритуалы.

Вслед за записками Гурджиева я постарался прояснить и свести воедино тексты членов Общества Туле. Фон Зеботтендорф не оставил описаний, были только косвенные свидетельства, в том числе свидетельства профессора Хаусхофера и тех, кому довелось общаться с ним в его редкие появления. Известно, что он был крепкого сложения, невысокий. Происходил он из низшего сословия, в молодости был железнодорожным рабочим. Настоящее его имя было Рудольф Глауер. Очень рано в нем проснулась тяга к приключениям, и он принялся путешествовать по самым невероятным странам. Был золотоискателем. В 1900 году обосновался в Турции и завязал дружбу с бароном фон Зеботтендорфом, знаменитым востоковедом, который усыновил его, передал свой титул и послал учиться тайному знанию у друзов, суфиев и дервишей. [72]Вернулся он в Германию при больших деньгах и наделенный «необычными способностями», по словам Хаусхофера. Он был одним из основателей мюнхенского Общества Туле, стоявшего у истоков нашего движения, национал-социализма.

В 1919 году они вместе с Дитрихом Экартом, тоже членом Общества Туле, совершили чрезвычайно важное путешествие. В Аненэрбе о нем принято говорить как о «магическом путешествии». В самый разгар революции они добрались до полной опасностей Москвы, откуда с тысячей приключений доехали до Иркутска. Их могли расстрелять и красные, и белые: лихорадка насилия захватила тогда всех. Они спаслись благодаря английским фунтам. В конце концов они выбрались из районов боевых действий и организовали экспедицию для перехода границы. В Монголию пробирались по ущельям Цаган и Селенги. [73]Перенеся все возможные невзгоды, какие выпадают на долю путешественников в тяжелые, неспокойные времена, они добрались до монастырей, где, судя по всему, фон Зеботтендорф уже бывал раньше.