Но к сожалению, Юрико была отпрыском моих посредственных родителей. Не потому ли она превратилась в чудовище, наделенное сверхсовершенной красотой? Юрико с торжествующим видом посмотрела на меня. Чего уставилась, уродина? Настроение испортилось. Я опустила голову и вздохнула. Мать обожгла меня пристальным взглядом, и я вдруг услышала ее внутренний голос: «На Юрико ты ни капли не похожа».

Меня ни с того ни с сего разобрал истерический смех. Я никак не могла остановиться, и все, кто был на кухне, в изумлении посмотрели на меня. «А может, это не я не похожа на нее, а она – на меня?» Вот что, пожалуй, надо было ответить матери. Из-за Юрико мы с матерью воспылали взаимным отвращением. До меня вдруг дошло, поэтому я и рассмеялась. Походил ли смех тогдашней школьницы на мой нынешний надтреснутый смех, о котором говорил Нонака из отдела санитарного контроля? Понятия не имею.

Пробило двенадцать, все выпили и стали поздравлять друг друга с Новым годом. Потом отец отправил нас с Юрико домой. Мать так ни разу и не вышла из кухни. У нее был такой дебильный вид, будто она собралась вечно сидеть на этой самой кухне, если припрет. Глядя на нее, я вспомнила черепаху, которая жила у нас в классе. Она ползала в аквариуме с мутной водой на своих кривых лапах и, шевеля большими ноздрями, тупо принюхивалась к пропахшему пылью воздуху.

По телевизору завели нудятину – «Год минувший, год наступивший». Из кучи обуви, сваленной в просторной прихожей, я выудила свои запачканные грязью резиновые сапоги. Как только начинал таять снег, дороги в горах развозило, поэтому иностранцы взяли на вооружение японский обычай снимать обувь, входя в дом. Я сунула ноги в старые красные сапоги, холодные как лед. Юрико приуныла и надула губы:

– Ну что у нас за дача! Ерунда! Так, обычный дом. Вот бы нам такой камин, как у Джонсона. Супер!

– Зачем это?

– Масами-сан сказала: может, в следующий раз у вас дома соберемся?

Юрико любила повыпендриваться.

– Ничего не выйдет. Отец жадный.

– Знаешь, как Джонсон удивился? Не поверил, что мы ходим в японскую школу. И живем как японцы, хотя от всех отличаемся. Правильно он говорит. Меня все время дразнят, обзывают иностранкой, вопросы идиотские задают, типа: ты хоть японский-то знаешь?

– Зачем ты мне это говоришь? Какой в этом толк?

Я сильно толкнула дверь и первой вышла в темноту.

Не знаю почему, но я тогда сильно разозлилась. Холод покалывал щеки. Снег прекратился, кругом темнота хоть глаз коли. Горы были совсем близко, обступали нас со всех сторон, но оставались невидимыми – растворялись в бархатно-черном ночном небе. Единственным источником света был карманный фонарик, так что глаза Юрико наверняка опять сделались бесцветными и тусклыми, как болото. Подумав об этом, я не могла себя заставить смотреть на нее. От мысли, что рядом в темноте шагает чудовище, сделалось страшно, и ноги сами понесли меня вперед. Сжав в руке фонарик, я бросилась бежать.

– Постой! Куда ты? – закричала мне вслед Юрико, но у меня не хватило духу оглянуться.

Мне чудилось, что за моей спиной жуткое болото, откуда бесшумно возникает нечто и преследует меня.

Испугавшись, что я ее бросила, Юрико кинулась за мной. Найдя все-таки в себе силы обернуться, я увидела ее лицо прямо перед собой.

Белое, с точеными чертами, оно смутно рисовалось в слабом сиянии снега. Только ее глаз я не могла разглядеть. Мне стало страшно, и я выпалила:

– Кто ты? Кто ты такая?

– Ты что?!

– Ведьма!

– А ты уродина! – воскликнула разъяренная Юрико.

– Чтоб ты сдохла! – выкрикнула я, срываясь с места.

Но Юрико успела схватиться за капюшон моей куртки и дернула его назад. Я со всей силы толкнула ее. Не ожидая такого, Юрико, которая была гораздо легче меня, не удержалась на ногах и упала навзничь в сугроб на обочине.

Без оглядки я помчалась к нашему дому, захлопнула за собой дверь и заперла на ключ. Через пару минут раздался робкий стук в дверь – как в сказочных мультиках. Но я притворилась, что не слышу.

– Открой. Мне страшно, – плачущим голосом проговорила Юрико. – Я боюсь. Открой, пожалуйста. Я замерзаю.

«Это мне от тебя страшно. Так тебе и надо». Я кинулась к себе в комнату и прыгнула на кровать. Юрико барабанила в дверь так, что, казалось, та не устоит под ее напором. Чтобы ничего не слышать, я забралась под одеяло. «Хоть бы ты там окоченела от холода!» – пульсировало в голове. Честное слово! Тогда я и вправду ничего другого не желала.

Потом я провалилась в сон. Разбудил меня противный кислый запах алкоголя. Сколько времени прошло? На пороге комнаты стояли родители и спорили о чем-то. Из-за лившегося из прихожей света я не смогла разглядеть их лиц, но поняла, что отец крепко под градусом. Он собирался устроить мне выволочку, но мать его остановила.

– Она же хотела ее заморозить.

– Да ладно. Обошлось, и слава богу.

– Нет, я хочу знать, зачем она это сделала.

– Она завидует сестре. У нее из-за этого комплекс неполноценности.

Я слышала, как мать полушепотом увещевает отца, кляла жизнь за то, что меня угораздило родиться в такой семье, и заливалась слезами.

Вы спросите, почему я это проглотила, почему ничего не сказала матери? Не знаю, просто нечего было сказать. Я не понимала, что со мной творится. Быть может, не хотелось признаваться, что я уже давно ненавижу Юрико. Ведь в меня так долго вдалбливали: раз она младшая – значит, я должна ее любить.

После случая в горячем источнике и той вечеринки я словно разом избавилась от давившего на меня чувства долга. Как будто ничего другого не оставалось, только высказаться, показать, что терпение мое лопнуло, что мне очень паршиво. Без этого, наверное, я не смогла бы жить дальше. Скажете, я ошибаюсь? Все может быть. И не надо думать, будто никто не в состоянии понять того, что я испытала.

На следующее утро, когда я проснулась, Юрико нигде не было. Мать с недовольной физиономией хлопотала внизу – заливала в обогреватель керосин. Сидевший за столом отец, увидев меня, поднялся.

– Ты сказала Юрико: «Чтоб ты сдохла»? – спросил он, дыша на меня кофе.

Я не ответила, и отец вдруг влепил мне пощечину своей тяжелой пятерней. От звонкого удара запылали уши, боль пронзила щеку. Я закрыла лицо руками – он запросто мог врезать еще. Мне от него доставалось, даже когда я была еще совсем маленькой. Сначала телесное наказание, потом – взрыв эмоций. Поэтому я всегда старалась быть наготове.

– Ведь ты виновата! Признавайся!

У отца было довольно примитивное представление о вине. Ругая меня, Юрико или мать, он всегда требовал, чтобы мы признались, что виноваты. В детском саду меня научили говорить «извините», когда сделаешь что-то плохое. Тогда в ответ тебе скажут: «Ничего». Но у нас дома это не работало. Таких слов в нашей семье не водилось, из всего раздувалась целая история. Юрико – неизвестно кто, а я должна в чем-то признаваться? С какой стати? Наверное, отец увидел в моем лице вызов и снова со всей силы хлестнул меня по лицу. Я упала на пол, перед глазами промелькнул застывший профиль матери. Она и не думала заступаться за меня; притворилась, будто ничего не замечает, только и думала, как бы не пролить керосин. Я быстро вскочила, взбежала по лестнице на второй этаж и заперлась у себя.

Через какое-то время внизу все смолкло. Отец, похоже, куда-то ушел, и я на цыпочках вышла из комнаты. Матери тоже не было видно. Пользуясь моментом, я пробралась на кухню и стала есть рис из рисоварки, прямо руками. Залпом выпила пакетик апельсинового сока из холодильника. Там стояла кастрюля с оставшимся после обеда бигосом, в котором плавал белый застывший жир. Я плюнула в кастрюлю. Слюна, смешанная с апельсиновым соком, прилипла к ошметкам разварившейся капусты. Мне стало весело. Отец ужас как любил бигос с разваренной капустой.

Открылась дверь в прихожей, я подняла голову. На пороге стояла Юрико. В том же свитере, что и накануне, а на голове – белая мохеровая шапка, которой я раньше не видела. Не иначе, Масами-сан дала. Шапка, пропахшая духами хозяйки, была немного велика сестре и сползла на лоб. Я еще раз взглянула ей в глаза, чтобы убедиться: я вижу перед собой то же, что и вчера. Красивого ребенка с глазами, от которых мороз пробирает по коже. Не сказав мне ни слова, Юрико поднялась на второй этаж. Устроившись на диване, я включила телевизор и стала смотреть новогоднюю юмористическую программу. Через некоторое время на пороге показалась Юрико с рюкзаком за плечами. В руках она держала свою любимую игрушку – плюшевую собачку Снупи.