Как сложилось у меня с Мицуру? Она, как и планировала, поступила в Тодай на медицинский. Но потом ее жизнь пошла совсем в другом, непредсказуемом направлении. Мицуру здорова, с этим все в порядке, но… сейчас она в тюрьме. На Новый год присылает мне исчирканные цензурой открытки, но я ни разу ей не ответила. Хотите, чтоб я рассказала? Обязательно, только давайте все по порядку.
Несколько дней назад произошло странное событие. Я никому не хотела о нем говорить, но раз уж начала – надо все выкладывать.
Это случилось примерно за неделю до суда. Два преступления были сведены в «дело об убийствах в квартирах». Сначала журналюги навалились на «дело Кадзуэ», подняв шум вокруг «убийства офис-леди из преуспевающей фирмы», но когда заговорили о том, что Чжан убил еще и Юрико, отношение газетчиков изменилось. И хотя Юрико убили первой, она была всего-навсего немолодой проституткой, поэтому ее дело никто раздувать не захотел.
Бюро погоды сообщило, что на Токио надвигается тайфун, хотя для них не сезон. Денек выдался шумный – теплый шквалистый ветер с воем метался по городу. Из окна офиса в муниципальном управлении я видела, как порывы ветра раскачивают платаны, грозя оставить их без листьев. Велосипеды на площадке перед зданием валились друг на друга, как косточки домино. Настроение было какое-то нервное, агрессивное, внутри закипало раздражение – видно, погода действовала.
Как обычно, я заняла свое место у окошка на запись детей в детские сады. Посетители до меня еще не добрались, и я была предоставлена сама себе. Раздумывала, как бы успеть домой до того, как обрушится тайфун. Тут перед моим окошком возникла женщина в скромном пепельно-сером костюме, явно от портного, и очках от дальнозоркости, в серебряной оправе. Седеющие волосы собраны в пучок. На вид ей было лет пятьдесят пять. Степенными манерами напоминала немку. Я привыкла видеть у своего окна молодых мамаш с детьми и, подумав, что женщина пришла посоветоваться насчет устройства внуков в детсад, равнодушно спросила:
– Чем могу помочь?
Женщина фыркнула, показав на секунду зубы. Что-то в ней было знакомое.
– Ты меня не узнаешь, деточка?
Я взглянула на посетительницу внимательнее, но имени так и не вспомнила. У нее была темная кожа, абсолютно без косметики, на губах – ни следа помады. Женщина в возрасте, ненакрашенная рыба. Ничего выдающегося. Понятно, что я сразу не сообразила, кто передо мной.
– Это я – Масами. Масами Джонсон.
Я так и ахнула. Никогда бы не сказала, что Масами превратится в такую простушку. Масами, которую я помнила, всегда выглядела ярко, выделялась на общем фоне. Носила бриллианты в горном захолустье, на лыжах каталась с ярко накрашенными губами. Напялила на Юрико свою пушистую белую мохеровую шапку. Пугала маленьких детей, разгуливая в дизайнерской майке с мордой леопарда на груди. Бросала английские словечки, нарочито щеголяя произношением. А теперь вот пришла узнать про детский сад? Стараясь скрыть замешательство, я достала регистрационную книгу.
– А я и не знала, что вы здесь живете.
– Да нет, – серьезно отвечала Масами. – Я живу в Йокогаме. Ведь я снова вышла замуж, ты знаешь?
Значит, они с Джонсоном развелись? Кто бы мог подумать. Я и представить не могла, что когда-нибудь снова встречусь с Масами или ее мужем. И желания такого у меня не было.
– Я не знала. Когда же вы разошлись?
– Да уже лет двадцать. – Она достала стильную карточку из серебряной визитницы и вручила мне. – Вот чем я сейчас занимаюсь.
На карточке было написано: «Частные уроки английского языка. Координатор-консультант». И вместо Масами Джонсон – Масами Басами.
– Я вышла за иранца. У него торговая фирма. А я, пользуясь старыми связями, занялась организацией уроков английского. Интересная работа, скажу я тебе.
Сделав вид, что изучаю визитку, я пыталась сообразить: зачем ее принесло сюда спустя двадцать шесть лет? Да еще в такой день. Черт знает! А Масами смотрела на меня и ностальгически улыбалась.
– Как давно мы не виделись, деточка! Последний раз говорили, когда Юрико тебе звонила. Помнишь? Сказать, что ее приняли в школу. Больше двадцати лет прошло!
– Да, похоже на то.
– Ну как ты живешь?
– Ничего, спасибо, – дипломатично ответила я и горько подумала: «А чего – ничего?» К чему это вдруг она здесь появилась? Во всяком случае, вряд ли рассказывать мне, чем занимается. Уловив в моем тоне плохо скрытую подозрительность, Масами наконец выпалила:
– После того как мы расстались, Джонсон покатился под гору. Такие операции на бирже проворачивал и до чего дошел? До никчемного учителишки английского. А потом еще Юрико убили…
Голос Масами удивил меня. Он дышал ненавистью. Я бросила на нее недоуменный взгляд, а она продолжала:
– А ты не знала, деточка? Мы с Джонсоном развелись из-за Юрико.
Мне вспомнилось лицо Джонсона, сидевшего у камина у них на даче. Он решил побаловать маленькую Юрико (та еще училась в начальной школе) и посадил ее себе на колени. Всегда серьезный, даже на прогулке в горах, такой стройный, красивый и строгий. В вылинявших джинсах, с взъерошенными каштановыми волосами. Однако рядом с Юрико даже его почти совершенный облик казался недоделанным. Я вдруг представила, какой бы получился ребенок, если бы их кровь смешалась. Такой прелестный, такой славный – у меня даже сердце захватило. Юрико уже не было на свете, но она по-прежнему цепко держала меня. Невыносимое чувство!
Заметив мою скрытую неприязнь, Масами сказала:
– Ты действительно ничего не знаешь. Я так ее любила, так к ней относилась… И за все хорошее – нож в спину! Это было такое потрясение, я даже какое-то время лечилась в психиатрической клинике. Сколько сил отдала, чтобы устроить ее в школу Q. Каждый день готовила бэнто, самое лучшее, чтобы ей перед одноклассницами не было стыдно. Денег ей отец переводил не много, и я всегда ей давала на карманные расходы. А за группу поддержки сколько пришлось заплатить! Хотела бы я вернуть эти деньги.
Так вот, оказывается, в чем дело! Неужели она с меня их рассчитывает получить? Я растерянно опустила голову, стараясь не встречаться с ней взглядом.
– Мне очень жаль, что так вышло.
– Ну что ты! Ты здесь ни при чем. Ты же с ней не ладила. Молодец! Сумела ее раскусить.
Отдав должное моей дальновидности, Масами извлекла из большой сумки тетрадь и положила передо мной. На тетрадочной обложке была девчоночья наклейка с белой лилией. Края картинки отклеились, потемнели и засалились.
– Что это?
– Ее тетрадка. Дневник. Похоже, Юрико вела его до самого конца. Извини, что сваливаю на тебя, но мне держать его неприятно. Пусть будет у тебя. Мне кажется, так лучше всего. Он почему-то оказался у Джонсона, который недавно прислал его мне. Заявил, что по-японски читать не умеет. После того как Юрико убили, Джонсон, наверное, чувствовал себя виноватым, однако он вряд ли думал, что она писала о нем в дневнике.
Масами говорила с видом оскорбленного достоинства, поджав губы. Теперь передо мной стояла подозрительная, сомневающаяся особа, а не скромная и уверенная в себе женщина.
– Вы его читали?
– Нет, конечно. – Масами затрясла головой. – Какое мне дело до чужого дневника? Тем более что там полно всякой гадости.
Она и не заметила, что сама себе противоречит.
– Хорошо. Оставьте его мне.
– Слава богу! Мне кажется, было бы странно сдавать его в полицию. Я переживала, ведь скоро начнется суд, как я слышала. Значит, я его оставляю? Будь здорова, деточка.
Масами помахала мне загорелой рукой и бросила взгляд на окно. Ее лицо напряглось – видимо, ей хотелось успеть домой до тайфуна, как можно скорее оставить это незнакомое место. Или же она больше ни минуты не хотела говорить с человеком, имеющим хоть какое-то отношение к Юрико.
– Что? Какие-то претензии? – Масами еще не успела уйти, как я услышала голос шефа, начальника нашего отдела. Он заглянул мне через плечо и увидел тетрадь. – Что-нибудь не так?