— Я не вижу ничего смешного, — холодный голос Б. А. восстановил тишину. — Подобная глупость может стоить нам чемпионского звания. И десятков тысяч долларов.

Он прокрутил сцену пять раз. Она начала походить на отрывок из балаганного спектакля.

Просмотр фильмов завершился, и в зале зажёгся свет.

— Теперь, — Б. А. вышел вперёд и повернулся к нам, — внимание! Всем быть на поле в трусах и шлемах. Разминка и силовые упражнения через десять минут. Сталлмон, останься, я хочу поговорить с тобой.

Мы пошли к своим шкафчикам, а Сталлмон, полузащитник, игравший в команде третий год, остался сидеть.

В раздевалке заведующий снаряжением очищал шкафчик Сталлмона. Мы молча переглянулись.

— Карта и сэндвич на дорогу, — пробормотал кто-то едва слышно.

Когда мы вернёмся в раздевалку после тренировки, Сталлмона уже не будет.

— Начали! Раз… два… три…

Двадцать лиц налились кровью от напряжения (точнее, девятнадцать — я притворялся). Команда принялась за парные упражнения. Процедура была простой: десять секунд упора или тяги с преодолением сопротивления, чтобы истощить отдельные группы мышц, затем ещё десять секунд движений для укрепления мышц. Всего было пятнадцать различных упражнений. Подобная разминка использовалась перед тренировками во многих командах национальной футбольной лиги.

— восемь… девять… десять… закончили!

Максвелл отпустил канат, и я, изображая, что напрягаюсь изо всех сил, начал проделывать серию движений. Мы с Максвеллом на разминках и тренировках чаще всего были партнёрами и давали друг другу возможность сачкануть, лишь делая вид, что затрачиваем огромные усилия.

Раньше Б. А. использовал другую систему разминки и укрепления мышц. Мы работали с тяжестями и глотали кучу разных витаминов и стероидных препаратов для наращивания мышечной массы. Но после того как у двоих игроков обнаружили камни в почках, а третий начал мочиться кровью, тренер отказался от этой системы.

— Следующее положение. Приготовились… Начали! Раз… два… три…

Мы с Максвеллом сдерживали дыхание, отчего кровь приливала к лицам, со стороны казалось, что мы вот-вот лопнем от напряжения. Когда эта часть разминки завершилась, мы даже не вспотели.

Затем были гимнастические упражнения. Затем перебрасывание мячей ногами и несколько ускорений. Тренировка во вторник была короткой. Её целью было размять и разогреть мышцы после воскресного матча. Завершалась тренировка отработкой пасов и их приёмом для защитников и игроков второй линии, тогда как линейные занимались постановкой заслонов. Мне доставляло удовольствие получать пасы, и я до изнеможения работал над пробежками с мячом.

— Прорыв направо. Внутренняя атака. На счёт два…

Я подбежал к пятнадцатиярдовой линии, стараясь не смотреть на то место, где мяч должен опуститься мне в руки.

— Четыре, три. — Максвелл называл воображаемое расположение защитной линии.

Я предпочитал широкое поле зрения более быстрому старту с трёх точек и стоял выпрямившись.

— Раз… два…

Я сорвался с линии, глядя защитнику прямо в глаза и уклоняясь вправо, стараясь заставить его защищать свою позицию, перемещаясь вместе со мной. Он поддался на мой финт и сделал пару шагов к боковой линии.

Три, четыре, пять шагов. Я продолжал смещаться, он отступал и двигался к краю поля.

Я уследил толчок правой ногой и без всяких финтов, резко повернулся и проскочил внутрь под углом в сорок пять градусов. Внешний линейный, старающийся закрыть свою зону, промелькнул рядом. Ещё четыре шага, и я буду рядом со средним линейным. Я оглянулся, ища мяча — Максвелл уже бросил его, — через мгновение он опустился мне в руки, за целый шаг до линейного, бесполезно размахивающего рукой, поднятой вверх. Чёрт побери, до чего мне нравится ловить мяч!

— О’кей! — Глаза Максвелла сияли. — Сейчас сделаем шестёрку и прорыв в зачётное поле. Прорываемся справа. Правым крылом наружу. На счёт раз!

Когда я занял исходную позицию, всё тело моё дрожало от нетерпения. Да, в напряжении нервов, сил, воли есть радость, оно может пьянить почище алкоголя и наркотиков.

— Раз! — Опустив голову, я рванулся с линии, слыша только свист воздуха в прорезях шлема. Один шаг… второй… третий… Я снова смещался вправо. На этот раз защитник отступал назад, защищая свою позицию с внутренней стороны и отдавая мне боковую линию.

Ещё два шага — и я провёл ложный финт, делая вид, что намереваюсь прорываться с внутренней стороны. Защитник сместился внутрь поля и наклонился, готовясь рвануться к мячу.

На третьем шаге я повернул голову и оглянулся, ища мяч. Максвелл поднял его высоко над головой и сделал ложный замах в моём направлении. Мгновенно я оттолкнулся левой и помчался к боковой линии, проскочив мимо защитника, старающегося закрыть мне дорогу по центру.

Три стремительных шага к боковой линии, и я снова оглянулся на Максвелла. Мяч был уже в воздухе, я поднял руки и принял его на кончики пальцев, прижал к боку одной рукой и небрежно пробежал в зачётную зону. Мне хотелось прыгать, колесом ходить от радости. Я уже много лет проделывал это — прорывался в зачётную зону, — но никак не мог привыкнуть, для меня это не становилось обыденным тренировочным упражнением.

Даже в массажной чувство этакой телячьей радости не покидало меня. Я знал, что, как только действие кодеина кончится, снова наступит депрессия. К тому же я вспомнил, что не включён в стартовый состав. Я походил вокруг шкафчика с медикаментами, но он был заперт. Эдди Рэнд наполнял ванну, только что продезинфицированную.

— Ноги?

— И нос, — ответил я.

— Заниматься твоей красотой уже поздно. Забирайся в ванну, погрей ноги в горячей воде минут двадцать, потом двадцать минут контрастной ванны, и, если останется время, я обработаю твоё подколенное сухожилие ультразвуком.

— Эдди, у меня болит кисть, когда я делаю вот так. — Я продемонстрировал кольцевое движение кистью. — Иногда очень болит. Что мне делать?

Рэнд внимательно посмотрел, как я вращаю кистью, и нахмурился. Покачал головой.

— Не делай, как ты показал. Лезь в ванну.

Через полтора часа я вышел из массажной. Я чуть не сварился в кипятке, промёрз до мозга костей в контрастной ледяной ванне и попал под стерилизующий ультразвук. Все двадцать четыре удовольствия.

Я свернул за угол и вошёл в сауну. Все полки маленькой комнатушки со стенами из кедра и температурой в сто двадцать градусов были заняты массивными бело-розовыми потными телами. Я поднял руки и, взмахнув, запел «Благослови вас Господь, весёлые господа», делая отчаянные жесты в стиле Фреда.

Никто даже не улыбнулся. Я откашлялся и сел на пол около двери. Откинувшись на кедровую стенку, я почувствовал, как обжигающий сухой жар понемногу открывает мои забитые поры. Горячий воздух входил в носовые пазухи, облегчая дыхание. Я сделал несколько глубоких вдохов. Казалось, воздух проникает в лёгкие и тут же исчезает через открывшиеся поры. Мне не хватало кислорода. Я вцепился зубами в полотенце. Первые минуты в сауне всегда были самыми трудными.

— Мне в голову пришла мысль, — сообщил всем Медоуз. Ему в голову каждую неделю приходила мысль, и она зависела от результатов предыдущей игры и его личных успехов. — Мы слишком мало работаем на тренировках — потому сдыхаем уже в третьем периоде.

Неделей раньше ему пришла мысль, что, наоборот, мы устаём на тренировках и поэтому не выдерживаем до конца игры высокий темп.

— Чёрт бы тебя побрал, Медоуз, к тебе в башку всегда забираются самые идиотские мысли, — донеслось с верхней полки. Там расположился Тони Дуглас, центральный линейный.

— Нужно сделать по крайней мере десять ускорений для постановки дыхания в конце каждой тренировки, — закончил Медоуз.

— Туфта! — раздражённо отозвался Дуглас.

Наступила тишина. Игроки, исходя потом, о чём-то думали.

Ларри Костелло, который, по словам Б. А., «любил сидеть на скамейке», сидел на нижней полке, подперев голову руками и глядел вниз.

— Что случилось, Ларри, неужели ты превысил вес? — в голосе Дугласа звучало злорадство.