— Зачем ты это сделала?
— Потому что хочу умереть.
— Какая у тебя причина умирать?
— А какая у меня причина жить?
— Вы большая эгоистка, милочка, — сурово говорит Кэролайн.
К этому времени Анна почти без сознания, она раскачивается и невнятно бормочет. Мы обсуждаем, куда ее везти. Поблизости живет частный врач, но мы решаем ехать в государственную больницу, вероятно, там располагают большими возможностями. В больнице мы взваливаем ее на каталку. Пока мы объясняем врачу, что она сделала, появляется таксист и дергает меня за рукав: семьсот рупий. Это в пять раз больше обычных расценок, но я швыряю ему деньги, спорить некогда. Анна делает мне какой-то слабый знак и, когда я наклоняюсь к ней, почти неслышно что-то шепчет.
— Что ты говоришь? Я не понимаю тебя.
Она прилагает усилия, и на этот раз я слышу.
— Скажи им, что я приняла.
— Уже сказал, — отвечаю я.
И в этот момент она проваливается в беспамятство.
Я прихватил с собой ее медицинские предписания, чтобы показать врачу, он читает их, качая головой.
— И она приняла все это.
— Да, все.
— Придется делать откачивание, — говорит он и объясняет мне условия лечения в их больнице. Они неслыханны, он вынужден повторить еще раз, прежде чем я все до конца понимаю. Лечение и содержание бесплатны, а инструменты и лекарства нет. Но недостаточно просто заплатить за них, их нужно самим купить. Доктор пишет список необходимого на клочке бумаги, с которым я должен проследовать по коридору, выйти из здания, пересечь внутренний двор и по другому коридору, в другом здании, дойти до аптеки.
Перед прилавком стоит небольшая толпа, каждый размахивает своим листком и вопит, стараясь перекричать других. Я врезаюсь в толпу, прокладывая себе путь локтями.
— Моя подруга умирает! — рычу я. — Пожалуйста, пропустите меня!
Вероятно, тон моего голоса производит впечатление, потому что мою бумажку берут сразу же. Я жду, пока усталый продавец бродит между полками, снимая с них то, что требуется. Длинный отрезок резиновой трубки, солевой раствор, марлю. Потом подводит баланс, берет у меня деньги и тщательно отсчитывает сдачу. От чувства нереальности происходящего воздух словно густеет, ощущаешь себя как во сне, в котором не можешь двигаться, и сквозь этот туман я бегу обратно по коридору, через двор, по следующему коридору, на второй этаж.
Врач сообщает мне, что если промывание желудка не поможет, то придется перевести Анну в большую больницу в Панаджи, где есть аппараты искусственного дыхания и кровообращения. Существует опасность, что у больной начнут отказывать внутренние органы, а здесь, в Маргао, необходимого оборудования нет.
Когда я и врач приходим к Анне, в палате, где она лежит, разыгрывается сцена. Палата набита индианками, и иностранка вызывает у них жгучее любопытство. Они с простодушным любопытством смотрят на то, как у спящей женщины выворачивает желудок. Пятна расползаются по ее ночной рубашке, воздух наполняется отвратительным запахом. Я озираюсь в поисках медсестры, но не тут-то было. Врач сурово говорит нам:
— Вы устроили этот беспорядок, вам и убирать.
— О Боже, — говорю я, — не могу поверить.
И это один из немногих в моей жизни случаев, когда заявление соответствует истине. Утром я гулял по пляжу, а теперь должен убирать блевотину за моей умирающей подругой.
Хорошо знающая свое дело Кэролайн снова все берет в свои руки:
— Нам нужны резиновые перчатки, дезинфицирующее средство и хлопчатобумажная тряпка.
Врач записывает все это на бумажке, а я, сбежав на два этажа, снова мчусь через двор в аптеку. Когда я возвращаюсь, Кэролайн уже сняла с Анны ночную рубашку и купальный костюм, разрезав их. Мы перекатываем ее на бок. Она представляет собой абсолютно инертную массу, мертвый груз. Соседки по палате находят все это очень забавным; прикрывая рты руками, они весело хихикают.
Когда мы начинаем мыть Анну, я не выдерживаю и признаюсь, скорее себе, чем кому бы то ни было:
— Не знаю, смогу ли я.
Кэролайн смотрит на меня.
— Я сама все сделаю.
Оказывается, в Англии она как медсестра ухаживает за престарелыми больными, часто прикованными к постели, этим и зарабатывает деньги на поездки в Индию. И снова меня охватывает прилив благодарности к Кэролайн за готовность сделать и эту работу за меня.
Наблюдательницы падают со смеху, пока Кэролайн обтирает Анну. Я выхожу в коридор. Я ощущаю себя так, будто нахожусь далеко от себя самого и от окружающих меня поверхностей, как если бы я смотрел в дальний конец длинного темного тоннеля на солнечный мир, находящийся за ним.
Врач, толстый и ленивый на вид мужчина, возвращается.
— Мы собираемся перевести ее, — говорит он. — Но нельзя.
— Что вы имеете в виду?
— Она голая. Так нельзя. Нужно ее одеть. Мы не можем переносить ее в машину «скорой помощи» в таком виде.
— Но у меня нет для нее одежды. Нет ли здесь больничного халата или чего-то в этом роде?
Он качает головой:
— Вы сами должны найти одежду.
Трудно поверить, что в подобной ситуации приоритет может быть отдан скромности. Мне хочется схватить этого толстого самодовольного мужчину, который почти наслаждается моей бедой, и тряхнуть его так, чтобы у него клацнули зубы и он понял, что одежда в такой момент, как сейчас, не имеет никакого значения, совсем никакого. Но я понимаю, что выбора у меня нет.
И вот он снова бросается вниз по лестнице, выбегает из больницы, мчится на главную улицу. Он влетает в магазин, но там не продают платьев. Для этого нужно ехать на базар. Он выбегает на улицу, останавливает автобус и едет через весь город на базар. Это единственные минуты неподвижности в сегодняшней бурной круговерти. Потом он мечется по базару; платье, мне нужно платье. В конце концов находится какое-то одно, сует деньги и, не дожидаясь сдачи, выбегает из магазина. У входа восседает без дела на своем мотороллере мужчина, я хватаю его за руку. «Пожалуйста, пожалуйста, отвезите меня в больницу, я заплачу, только отвезите!» Почуяв мою панику или просто желая заработать, мужчина везет меня на своем маленьком механизме, лавируя в потоке машин.
Возле больницы он расплачивается с водителем мотороллера и несется вверх по лестнице. Ничто не изменилось, Анна лежит в той же позе, голой спиной к комнате. Мы натягиваем на нее платье, и, как только заканчиваем, ее рвет снова. Женщины разражаются дружным смехом.
«Скорая помощь» ждет у подъезда. Дорога в Панаджи займет около часа, и, наверное, час прошел с момента нашего прибытия сюда. Эти отрезки времени представляются как огромные расстояния, как пустынный простор, раскинувшийся в обоих направлениях. Теперь правила мне знакомы, в Панаджи придется все покупать самому, поэтому нужны деньги и одежда. Не успевает он высказать пожелание, как Кэролайн сама поднимается в машину.
— Позвольте мне поехать с ней, — говорит она, — а вы возвращайтесь в гостиницу и возьмите все, что нужно.
У него такое чувство, будто в последний раз он видел эту комнату давным-давно, а вовсе не несколько часов назад. Он запихивает в сумку какую-то одежду, берет деньги и собирается уходить, когда его взгляд падает на дневник Анны, лежащий на кровати. Она одержимо вела его с первого дня путешествия, документируя каждое событие, и ему интересно узнать, есть ли в нем какое-нибудь финальное послание. Со страхом открыв последнюю страницу, он находит его, оно нацарапано неровным, рваным почерком. «Дэймон, НЕ чувствуй себя виноватым. Я знаю, что, если вернусь, буду принята. Но предпочитаю умереть на пике жизни». На противоположной странице еще одна запись: "Дорогие мои. Все, кого я Люблю, я больше не могу жить со своей болезнью. В этом нет ничьей вины. Я всех вас люблю, увидимся в другой жизни».
Есть еще кое-что, указания относительно того, что делать с ее телом, деньгами и вещами, несколько слов ее подруге, семье, а также Жану. Все это накарябано тем же лихорадочным почерком, слова уходят за край страницы. Несомненно, она писала это уже после того, как проглотила таблетки, вероятно даже, когда он сидел и читал на балконе, а ее мозг начинал заволакиваться туманом.
