— Не уверен, что тебе понравится Англия зимой.

— Почему? На что она похожа?

— Дни очень короткие. Светает только в восемь ут­ра, а к четырем часам дня уже темно. Постоянная об­лачность. Иногда ты сутками не видишь солнца.

— Звучит заманчиво, — сказала Иоланда. — Мне до смерти надоело это чертово солнце. Мы можем задер­нуть шторы и разжечь в камине огонь.

— Боюсь, у меня нет камина, — сказал Бернард. — На самом деле у меня всего одна комната в колледже с одной секцией электрического обогревателя и газо­вой плиткой. Нам придется поселиться в какой-нибудь гостинице.

— Это будет просто великолепно. Одна из этих сельских гостиниц, где справляют традиционное анг­лийское Рождество. Я видела рекламу.

— Боюсь, тебе придется платить за себя.

— Ничего страшного. Ты опять начал говорить «бо­юсь». Ты точно хочешь, чтобы я приехала?

— Конечно, я хочу, чтобы ты приехала. Я просто не хочу, чтобы ты разочаровалась. Дело в том, что у меня нет достаточно денег, чтобы обеспечить тебя долж­ным образом. И никогда не будет, если только...

— Если только что?

— Ну, говоря откровенно, если я не унаследую их после Урсулы.

— Что ж, это вполне возможно, не так ли? В конце концов, именно ты нашел акцию «Ай-би-эм».

— До этого случая она действительно собиралась что-то мне оставить. Но теперь, когда тут такие день­ги, ситуация кажется мне более деликатной. Я чувст­вую, что мои родные сплачиваются вокруг Урсулы. Залечиваются старые раны. Мы наконец-то открыто говорим друг с другом. Я не хочу, чтобы враждеб­ность из-за Урсулиного завещания поставила все это под угрозу. Ты же знаешь, что такое семья. Папа — ближайший родственник. И теперь вот Тесса хочет, чтобы я убедил Урсулу создать трастовый фонд для Патрика.

— Не надо, Бернард, — с силой произнесла Иолан­да. — Не делай этого. Не превращайся в коврик для вы­тирания ног. Пусть Урсула сама решит, как ей посту­пить с деньгами. Если она захочет отдать их Патрику, прекрасно. Если захочет отдать их твоему отцу, хоро­шо. Если она отдаст их на исследования в области ра­ка, тоже замечательно. Но если она захочет отдать деньги тебе, прими их. Это ее выбор. С Патриком все будет в порядке. С Тессой все будет в порядке. Она справится в любом случае. Она рассказала мне, как взяла и уехала от мужа, кажется, его зовут Фрэнк? Ви­димо, с помощью ребенка-инвалида Фрэнк все эти годы держал ее дома как на привязи. Ей нужно было сбе­жать, и она это сделала. У нее хватило смелости. И я ее за это уважаю. Но с другой стороны, в чем там дело с Фрэнком? Почему у него шуры-муры с этой юной учи­тельницей? Может, Тесса недостаточно уделяла ему внимания. Она одержима этим ребенком. Чтобы за­щитить его интересы, она готова сразиться с целым миром. Она не посчитается и с тобой, если ты дашь слабину. И если, пока я тут разливаюсь, ты сидишь и думаешь, что между ее семейной ситуацией и моей на­блюдается некое сходство, то знай, что и мне это при­ходило в голову.

На следующий день они пообедали вместе пораньше, и Тесса взяла до больницы Св. Иосифа такси, а Бернард направился в Макаи-мэнор. План был таков: он оста­вит там свой автомобиль и поедет с Урсулой в нанятой санитарной машине, а Тесса тем временем составит компанию отцу. Санитарная машина оказалась не на­стоящей, полностью оборудованной «скорой», как та, в которой Бернард сопровождал отца в больницу после несчастного случая, а специальным транспортным средством, предназначенным для перевозки пациен­тов в инвалидных креслах. Сзади у нее был электриче­ский подъемник. Урсула волновалась и нервничала. Этим утром ей вымыли и уложили волосы; изможден­ное, пожелтевшее лицо густо напудрили, а губы отте­нили помадой; действовали из лучших побуждений, но эффект получился несколько жутковатый. Облачили Урсулу в шелковое, голубое с зеленым муму, а на руку наложили свежую повязку. Янтарные четки на сереб­ряной цепочке обвивали ее исхудалые пальцы.

— Они принадлежали моей матери, — сказала Ур­сула. — Она дала их мне, когда я уезжала из дома, что­бы выйти за Рика. Мне кажется, она считала их чем-то вроде поводка, который когда-нибудь приведет меня назад в отчий дом. Она очень верила в Божью Матерь, как и твоя мама, Бернард. Я подумала, что, может, Джек захочет их взять.

Бернард спросил, не лучше ли ей оставить четки себе.

— Я хочу, чтобы у Джека было что-нибудь, что на­помнит ему об этом дне, когда он вернется в Англию. Ничего другого не придумала. В любом случае они мне скоро уже не понадобятся.

— Чепуха, — с напускной бодростью заявил Бер­нард. — Сегодня ты выглядишь несравненно лучше.

— Да, неплохо для разнообразия выбраться за пре­делы Макаи-мэнор, каким бы прекрасным он ни был. Океан такой красивый. Я скучаю по океану.

В этот момент они как раз ехали мимо Алмазной головы — по той дороге, что шла по верху скал. Бер­нард предложил Урсуле остановиться и полюбоваться видом.

— Может, на обратном пути, — сказала она. — Не хочу заставлять Джека ждать. — Ее пальцы нервно те­ребили четки. — Где мы с ним увидимся? У него отдель­ная палата?

— Нет, с ним лежит еще один мужчина. Но там есть уютная терраса, где пациенты могут прогуливаться или сидеть в тени. Я так думал, что мы пойдем туда. Там нам никто не помешает.

Когда они прибыли в Св. Иосифа, водитель опустил пристегнутую к инвалидному креслу Урсулу на землю и повез по пандусу к больничному лифту. Приехав на нужный этаж, Бернард попросил водителя подождать их внизу и взялся за кресло. Сначала он заглянул в па­лату к отцу, но его кровать пустовала. Мистер Уинтерспун, оторвавшись от своего мини-телевизора, сказал, что мистер Уолш с дочерью на террасе. Бернард повез кресло дальше по коридору, миновал пару раздвижных дверей, вышел наружу, завернул за угол — и тут, в кон­це террасы, и нашел их. Мистер Уолш тоже сидел в ин­валидном кресле, а Тесса, нагнувшись, поправляла ему на коленях халат.

— Джек! — хрипло произнесла Урсула, слишком ти­хо, чтобы он услышал, но мистер Уолш, должно быть, почувствовал ее присутствие, потому что резко огля­нулся и что-то сказал Тессе. Улыбнувшись, она привет­ственно помахала рукой и начала толкать кресло к Бернарду и Урсуле, так что все они встретились, чуть не столкнувшись, в середине террасы — со смехом, слезами и возгласами. Мистер Уолш, без сомнения, ре­шил держать эмоциональную сторону ситуации под контролем с помощью непоколебимой веселости.

— Эй! — вскричал он, когда два кресла съехались. — Не так быстро! Мне не нужна еще одна авария.

— Джек! Джек! Как чудесно наконец-то увидеть тебя, — воскликнула Урсула, наклоняясь над сцепившимися ко­лесами, чтобы пожать ему руку и поцеловать в щеку.

— Мне тоже, Урсула. Однако ну и видок у нас с то­бой в этих штуковинах — как пара чучел Гая Фокса [96].

— Ты прекрасно выглядишь, Джек. Как твое бед­ро?

— Говорят, срастается хорошо. Заметь, я не знаю, буду ли я снова таким, как прежде. А как ты, моя доро­гая?

— Сам видишь, — пожала плечами Урсула.

— Ну да, ты сильно похудела. Я очень сожалею о твоей болезни, Урсула. Ну, не плачь. Не плачь. — Взяв в руки ее костлявую кисть, он нервно похлопал по ней.

Бернард и Тесса поставили кресла в тихом, тенис­том уголке террасы, напоминавшем аркаду, увитую вьющимися растениями в цвету, которые перекину­лись через решетчатую крышу, как раз и давая тень. Для мистера Уолша прелесть этого места заключалась в том, что здесь можно было курить, и он немедленно распечатал пачку «Пэлл-Мэлла» и предложил присут­ствующим.

— Никто не хочет? — уточнил oн. — Что ж, буду над­рываться в одиночку, отгоняя от всех вас мух.

После оживленного обсуждения поездки Урсулы в санитарной машине, мнения мистера Уолша насчет больницы Св. Иосифа, вида, открывающегося с терра­сы, и подобных ничего не значащих вещей наступила тишина.

— Ну разве не глупо, — вздохнула Урсула. — Так мно­го нужно всего сказать, что не знаешь, с чего начать.