— Если она согласится, то да. Но на самом деле я не знаю, что она ко мне чувствует. Я не осмеливаюсь обсуждать наше будущее — боюсь, она скажет, что у нас его нет.
— Я так поняла, что она разводится.
— Да.
Тесса медленно покачала головой.
— Ты прошел долгий путь от главного ответственного за кадило в церкви Божией Матери Неустанной Помощи, Бернард.
— Да, верно, — согласился он.
Когда они приехали, Энид да Сильва ждала их в вестибюле Макаи-мэнор, и ее обычно гладкий лоб пересекала морщинка.
— О, мистер Уолш, я все утро пыталась дозвониться до вас. К сожалению, миссис Ридделл не очень хорошо себя чувствует. Сегодня утром ее стошнило кровью. Приезжал доктор Джерсон. Он просил вас обязательно ему позвонить. Миссис Ридделл боится, что он запретит ей поехать завтра к брату. Она очень волнуется. Вот номер.
Бернард сразу же позвонил.
— У нее было небольшое кровотечение, — сказал Джерсон. — Я решил, что нет необходимости снова класть се в больницу. Крови она потеряла немного. Но это плохой признак.
— Ей можно завтра съездить в Гонолулу на санитарной машине? — Бернард рассказал, какие были сделаны приготовления, и объяснил важность этой встречи для Урсулы.
— А ваш отец не может приехать к ней?
— Я могу спросить у доктора Фигеры, но сомневаюсь в этом. Ему только-только позволили вставать с кровати на несколько минут в день.
— Возможно, вы правы. — Джерсон ненадолго задумался. — Строго говоря, мне следует сказать «нет». Завтра ей не помешало бы отдохнуть. Но насколько я понимаю, она лишь разволнуется, если не увидит своего брата, так?
— Правильно, — подтвердил Бернард.
— Тогда мы с таким же успехом можем рискнуть и разрешить ей поехать.
Именно об этом первым делом спросила Урсула, как только поздоровалась с Тессой. Бернард заметил шок, отразившийся в глазах Тессы при виде изможденного лица Урсулы; и подумал, что сам он уже привык, хотя сегодня она выглядела особенно хрупкой и пожелтевшей и едва смогла оторвать голову от подушки, чтобы ответить на поцелуй Тессы.
Когда он спросил ее о самочувствии, она прошептала:
— Не очень. Сегодня утром меня немного стошнило кровью. Вызвали доктора Джерсона, чтобы он меня посмотрел. Боюсь, мне не позволят поехать завтра к Джеку.
— Все в порядке, Урсула, — успокоил ее Бернард. — Я только что справлялся у доктора Джерсона, и он говорит, что ты можешь поехать.
— Слава Богу за это, — вздохнула Урсула. — Думаю, я бы не перенесла еще одной отсрочки. — Здоровой рукой она сжала ладонь Тессы. — Теперь я могу расслабиться и порадоваться твоему присутствию, Тесса. Это чудесно. Когда я видела тебя в последний раз, ты была с косичками и в школьном платье в складку.
— Жаль, что вы так долго жили вдали от нас, тетя Урсула, — сказала Тесса, не отнимая своей руки. — Вам надо было приехать к нам...
— Пока не стало слишком поздно? Да, конечно. Но я не была уверена, что меня встретят с распростертыми объятиями. Мой последний приезд закончился не очень удачно. По правде говоря, он закончился грандиозной ссорой между мной, вашей матерью и Джеком. Я уже забыла, с чего все началось, с какого-то пустяка, воды для ванны или чего-то подобного. Точно, я нечаянно израсходовала всю горячую воду в титане... понимаете, к тому времени я уже американизировалась и считала постоянную горячую воду само собой разумеющимся, но в вашем доме в Брикли она нагревалась с помощью какой-то сложной системы...
— Кухонный бойлер на твердом топливе, — сказала Тесса. — Он никогда не работал как надо. В конце концов мы поставили спираль для нагревания воды.
— Ну, в общем, я купалась каждое утро, потому что привыкла к этому — ежедневный душ или ванна, а в вашей ванной комнате душа не было... Моника прозрачно намекала, что считает эти мои замашки излишними — вы все принимали ванну раз в неделю. Я делала вид, что не понимаю, о чем она говорит, а ее эти мысли, видимо, точили, обида накапливалась, пока однажды утром я, набирая ванну, случайно не оставила кран открытым и вся эта драгоценная вода не вылилась через предохранительную сливную трубу в огород на заднем дворе, и когда я закончила, оказалось, что стирать нечем. А был день стирки. Для Моники это стало последней каплей. Она взорвалась. Оглядываясь назад, я ее не виню. В те дни ей приходилось туго, она изо всех сил пыталась свести концы с концами, а я, должно быть, казалась избалованной, ничтожной девчонкой, приехавшей всего лишь погостить. Но сцена разыгралась безобразная, и обе стороны наговорили непростительных вещей. Вернувшийся с работы Джек ничего не сделал, чтобы как-то сгладить ситуацию. Более того, только ухудшил ее. На следующее утро я уехала, на неделю раньше, чем собиралась, и больше никогда не приезжала. Думаю, была слишком гордой, чтобы извиниться. Разве не грустно, как подумаешь, что несколько галлонов горячей воды могли на всю жизнь разобщить семью.
Изнуренная долгим рассказом, Урсула закрыла глаза.
— Разумеется, дело было не только в горячей воде, правда, Урсула? — осторожно подсказал Бернард. — Было и другое, что отрезало тебя от дома. Другие обиды. Как та, о которой ты рассказала мне вчера — про тебя, папу и дядю Шона, когда вы были детьми.
Урсула кивнула.
— Мы гадали... кстати, я рассказал об этом Тессе, надеюсь, ты не против...
Урсула покачала головой.
— Мы гадали, собираешься ли ты завтра поднимать этот вопрос в разговоре с папой.
Урсула открыла глаза.
— Ты считаешь, что не надо?
— Я считаю, что ты имеешь полное право. Но не слишком нападай на него.
— Он старый человек, тетя Урсула, — пояснила Тесса, — и все это случилось так давно.
— Для меня все это было словно вчера, — сказала Урсула. — Я до сих пор ощущаю запахи того старого сарая позади нашего дома: скипидар, деготь и кошачья моча. Это возвращается все время, как воспоминание о дурном сне. И Шон улыбается мне, но только одними губами, не глазами. Понимаете, я не могу простить Шона, потому что не могу поговорить с ним об этом, как не могу попросить у Моники прощения за то, что израсходовала воду. Я слишком затянула. Они оба мертвы. Но мне кажется, если я смогу поговорить с Джеком, если я смогу рассказать ему, как много горя то лето в Корке причинило мне в дальнейшей жизни, и почувствую, что он понимает и принимает на себя часть ответственности, тогда я освобожусь от этого воспоминания раз и навсегда. И смогу умереть в мире.
Неохотно соглашаясь, Тесса молча похлопала Урсулу по исхудалой руке.
— Разумеется, всегда остается возможность, что он совсем забыл об этом, вытеснил из памяти, — сказал Бернард.
— Не думаю, — возразила Урсула.
И, припомнив, с какой неохотой все это время отец воспринимал мысль о воссоединении с Урсулой, Бернард подумал, что она права.
— И еще одно, — попросила Урсула, когда они собирались уходить. — Мне, наверное, следует получить последнее причастие.
— Хорошая мысль, — сказала Тесса. — Только мы больше так не говорим. И соборованием тоже не называем. Это называется елеопомазанием больного.
— Ну, как бы это ни называлось, мне кажется, я могла бы это получить, — сухо произнесла Урсула.
— Я поговорю с отцом Люком в Святом Иосифе, — пообещал Бернард. — Уверен, он с радостью сюда приедет.
— Может, сделаем это завтра днем, в больнице, — предложила Тесса. — Когда мы все соберемся вместе как семья.
— С удовольствием, — согласилась Урсула. Поэтому Бернард тут же позвонил в кабинет священника в Св. Иосифе и обо всем договорился.
— Боже мой, Бернард, — сказала Тесса, когда они вышли из Макаи-мэнор, — она выглядит ужасно. Кожа да кости.
— Да. Просто я уже привык. Но это страшная болезнь.
— О жизнь, жизнь! — Тесса покачала головой. — Что до всех этих умственных и физических страданий... — она не договорила. — Мне нужно искупаться, — неожиданно изменила она тему разговора, расправляя плечи и поднимая лицо к солнцу. — Мне нужно искупаться в океане.