— Давай займемся любовью прямо здесь, на этой самой могиле!

— Холодно ведь! — Впрочем, мороз был не таким уж сильным, просто Александр сегодня много выпил и сейчас вдруг так разволновался, что побоялся опозориться.

— Ничего, я тебя согрею, — пробормотала она, приникая к нему. — Поцелуй меня…

Напрасно он думал, что только Долорес бывает бесподобна в таких делах! Что там мороз, тишина и кладбище — уже через минуту они оба дрожали от возбуждения, проникая холодными руками под одежду друг друга и согреваясь бесстыдно-ласкающими прикосновениями.

Никогда прежде Александр не испытывал такого адского, неимоверного, чудовищного по остроте и безумию блаженства. Куда там Долорес со всем их постельным сексом! Оказалось, что самые острые впечатления возникают только спонтанно и только в самых невероятных местах!

Распахнув шубу, Ирина легла на могильную плиту, небрежно разметав волосы прямо по снегу. Задрав на ней платье и положив ее ноги себе на плечи, он встал перед девушкой на колени. Белые чулки, пояс для резинок, тонкие, ажурные трусики… Александр так и не стянул их до конца, оставив на белом сапоге правой ноги. Несколько мгновений он жадно ласкал Ирину горячим и влажным языком, добиваясь сладострастных стонов с ее стороны, а затем приподнялся и вошел в нее, поразившись упругой силе своего возбуждения.

Задыхаясь и неистовствуя, он то прижимался раскаленной щекой к прохладно-гладкому чулку ее правой ноги, то кусал губы, стараясь передать ей рвущуюся наружу энергию. На какое-то мгновение он вскинул голову и сквозь прищур раскаленных век увидел склонившегося над ними ангела — тот снисходительно улыбался!

Прервав череду сдержанных стонов, Ирина вскрикнула так громко, что Александр очнулся и испугался. Он сделал еще несколько резких и сильных толчков, но она уже обмякла и перестала подаваться им навстречу, принимая их покорно и расслабленно. Александр содрогнулся, выгнулся и, заскрежетав зубами, изо всех сил прижал ее обнаженные бедра к своему разгоряченному лицу…

Через несколько минут, приведя себя в порядок, они молча направились к выходу, преисполненные самых торжественных чувств.

— У тебя волосы в снегу, — заметил он, когда они оказались под одним из фонарей. — Подожди, я отряхну, а то еще простудишься.

— Оставь, — мотнула головой она, — сейчас в машине согреемся.

Попрощавшись со сторожем, они вышли на улицу и сели в такси, за рулем которого дремал водитель.

«Какая фантастика, — думал Александр, глядя на Ирину и молча улыбаясь. — Нет, но такого приключения у меня не было даже в сельве! Интересно, о чем она сейчас думает?»

— Чему ты улыбаешься? — спросила она.

— Ты настолько великолепна, что этого не передать словами. И я тебя невероятно люблю! — Он потянулся, чтобы снова ее поцеловать, но Ирина вдруг отстранилась.

— Подожди, успеешь. Сначала ответь мне на один очень важный вопрос.

— Какой?

— Почему ты не женился на Долорес, а предпочел меня? Она же такая красивая и сексуальная…

Александр на секунду задумался, но ответ вдруг явился сам собой, и тогда он уверенно заявил:

— Зато ты — такая милая, романтичная и умная! И вообще поверь мне на слово — русские девушки прелестны своим лукавством, а иностранки в этом отношении гораздо более прямолинейны и примитивны. Это и понятно — им всего лишь предлагают заняться сексом, а мы-то своих родных девушек обольщаем!

— Но ведь ты же ее любил?

— Наверное, да, но сексуальная любовь — это совсем не то, что любовь романтичная! Первая угасает, входя в привычку, зато над второй время не властно! А что может быть романтичнее того, что мы сейчас пережили? Могу я, наконец, снова тебя поцеловать?

— И не один раз!

Они упоенно прижались друг к другу, пока машина мчалась по пустынным улицам. А в небе уже всходила полная луна, осторожно поглядывая на этот странный город, в котором ежедневно происходило столько событий и кипело столько страстей, порой бессмысленных и диких, но от этого еще более яростных. Днем этот город своей лихорадочной суетой напоминал осажденную крепость. И только ночью, когда стихало все и лунный свет вместе со светом неоновых фонарей заливал пустынные проспекты, умиротворенная древность осмеливалась напомнить о себе: романтично чернели зубчатые стены монастырей, оживали лунообразные купола и бронзовые монументы, перемигивались огнями старинные здания. И даже в самом слове «Москва», казалось, начинало трепетать спрессованное тысячелетиями время…