И все это была земля, которую она собиралась оставить. Ее сердце тосковало по тому раскинувшемуся перед ней английскому берегу, как будто он был живым существом.

Приблизилась ночь, огоньки домов стали мерцать тут и там, были видны яркие линии улиц, в окнах виднелись красные отблески огня в камине. Сердце ее сжалось при мысли о том, как много времени должно будет пройти, чтобы она вновь смогла увидеть уютный свет в домах, ведь недели и месяцы ее жизни будут освещаться только регулировочными огнями «Земли обетованной», а путь ее должен будет пролегать через бескрайние, монотонные просторы океана. Это должно было быть путешествие с незнакомыми людьми к незнакомой земле.

В течение дня на корабле побывало немало разных визитеров. Здесь находилась целая армия исследователей, погоняемых невинным любопытством, выражающимся в расспрашивании эмигрантов о причинах их отбытия. Леди из филантропических обществ умоляли, удивлялись и восклицали, пока некоторые из эмигрантов, уставшие от такой болтовни, вдруг не заявили, что лучшим облегчением после такого рода разговоров была бы морская болезнь. На борту стояло шумное веселье, распивалось спиртное, произносились речи, в основном столь сильная радость исходила от людей, не собирающихся плыть на другой конец земли и которые были склонны рассматривать «Землю обетованную» как плавучую таверну.

Гуляния приближались к концу, темнота, мягкая темнота летнего вечера опустилась на палубу. На судне зажгли лампы, гости, решившие, что они уже сделали на судне все, что могли, допивали чай перед тем, как покинуть корабль. Шлюпки стояли на воде с опущенными на них трапами, готовые к отправлению веселой компании обратно в Грэйвсенд, мягко раскачиваясь на морских волнах. Лу, стоя на корме, смотрела вниз на лодки и слышала голоса гостей, завершающих свое гуляние.

«Они-то не собираются оставлять Англии», — думала она печально, когда их смех звучал особенно громко.

На сердце у нее становилось все тяжелее по мере того, как оканчивался день. Она еще ни разу не подумала о возможности обратного своего возвращения, но боль в ее сердце становилась сильнее теперь, когда шаг, который она сделала, казался ей совсем непоправимым. Чиновник собирался обойти эмигрантов, чтобы собрать оставшуюся половину денег за проезд. Он должен был сейчас подойти к ней и затем у нее осталось бы лишь четыре фунта из, того прощального подарка Уолтера.

Ее глаза все еще были повернуты к той земле, которую она собиралась покинуть. Берег под покровом темноты постепенно исчезал, холмы таяли в сумраке, а огоньки в домах сверкали все радостнее.

«Милая, старая Англия, — сказала Лу, — подумать только, как я люблю тебя и Войси-стрит, которую я так часто ругала, когда жила там».

Гости стали выходить из кают и оказались слегка напуганными картиной снаружи, где слабый свет фонарей едва освещал мостики, а внизу корабля колыхалась с плеском темная вода, делая не такой уж безопасной посадку в шлюпки. Услужливые офицеры помогали визитерам спускаться по лесенкам. Немало конфузов со стороны гостей произошло в эти мгновения. Молодые леди кричали пронзительными голосами то ли забавы ради, то ли действительно от страха, сильные руки мужчин были готовы в любой момент помочь им. Мистер Свон цитировал Шекспира в необычайно быстром темпе.

В толчее, суматохе и веселье никто не заметил тонкую темную фигурку, которая оказалась чужой среди гостей. Провожающих было много и каждый полагал, что просто одетая молодая женщина с вуалью на лице пришла сюда с кем-либо еще. Ей помогли спуститься вниз по трапу без лишних вопросов и она заняла место среди других молодых женщин в переполненной шлюпке. Девушка взглянула на корабль, башней возвышающийся над лодкой, и услышала веселые крики, звучащие с тонущей в темноте палубы, и ответные прощальные возгласы со стороны шлюпок.

Мужчины были необычайно разговорчивыми и шумными в течение короткого путешествия. Леди сидели тихо и лишь иногда жаловались на морскую болезнь. Никто не обратил внимания на незнакомую молодую женщину до тех пор, пока шлюпки не причалили к берегу и как только девушка сошла на землю, она в тот же момент стала быстро удаляться, исчезнув в ночи.

— Кто это был? — спрашивал один из гостей, удивляясь столь быстрому ее уходу. Всем им нужно было попасть на железнодорожную станцию и они намеревались держаться вместе, пока не прибудут туда.

— Я не знаю ее, это точно, я думал, она была с вами, — ответил другой.

— Возможно, подруга одного из пассажиров, я полагаю.

— Похоже на то.

И никто больше не вспоминал о той странной молодой женщине.

А той незнакомой молодой женщиной был импульсивный ребенок — Луиза Гарнер. В самый последний момент, когда уже заканчивалась посадка, сильное желание вернуться обратно вдруг овладело ею. Она быстро сбежала по ступенькам с кормы и, подбежав к сходням, была услужливо подсажена на лестницу сильными руками моряка и, наконец, заняла свое место в лодке, и все это произошло так стремительно, что никто не успел спросить, кем, собственно, она является. Таким образом, она отказалась от всех благ, которые ей сулила эмиграция, и, оставив невостребованной половину своих денег, маленький узелок с одеждой, она покинула «Землю обетованную».

Лу некоторое время бежала после того, как высадилась на берег, боясь того, что она может быть силой возвращена на корабль. Тот билет, который она получила в обмен на свои восемь соверенов, мог каким-либо образом привязать ее к правительству Австралии.

Примерно в полумиле от берега она остановилась, запыхавшись, и осмотрелась кругом. Девушка находилась на темной дороге, рядом с Грэйвсендом, здесь не было видно ни одного живого существа, не было слышно звуков погони, она была совсем одна. Лу стала дышать спокойнее, почувствовав, что свободна, что не привязана ни к пансиону, ни к эмиграции, она могла идти туда, куда хотела, могла вернуться обратно на Войси-стрит.

Да, все шло именно к этому. Конечно, это был плохой, порочный дом, но ее тянуло туда всей душой, это была детская привязанность, кроме того, это был дом, где она впервые увидела Уолтера Лейбэна.

«Я увижу его снова, — сказала она себе, — ни один океан не сможет лечь между нами, ни один корабль не сможет увезти меня от него. Я забыла как сильно люблю его, если думаю, что смогу жить без него. Я хочу видеть его всегда».

Она думала об отце, который закрыл перед ней дверь, и, возможно, не самой лучшей была идея о возвращении к нему. Но Лу не была расстроена даже этой мыслью. Она помнила, что гнев Джарреда Гарнера хотя и был сильным, но, как правило, быстро проходил. У нее не было сомнений по поводу того, что он много раз раскаивался после той злополучной ночи. Вряд ли он еще раз закрыл бы перед нею дверь.

В худшем случае, если бы он так и сделал, она могла бы найти себе другое жилище на Войси-стрит. Она бы могла научиться жить, могла бы выполнять работу на дому, в общем, сделала бы что-нибудь, чтобы не остаться без хлеба. Никакой труд не казался бы ей недостойным ее. Если бы она находилась рядом со своим возлюбленным.

Было уже довольно поздно, ей не хотелось идти сейчас на железнодорожную станцию, чтобы не встретиться там с людьми, сошедшими с корабля, которые могли бы передать ее представителям австралийского правительства для отправки через океан, как поступали с теми людьми, которых похищали и отправляли на плантации в Индию много лет назад. Лу шла по дороге, думая о доме и Уолтере, и была счастлива. Когда взошла луна, девушка, была уже на вершине Гедшилла, откуда с восхищением смотрела вниз, на раскинувшийся перед ней прекрасный ландшафт и на широкую, быструю реку, сверкающую под лунным светом.

Она прошла много миль, но почти не чувствовала усталости и бодро шагала вперед, не замечая, правда, ни одного дома, в котором бы она могла попросить убежища, до тех пор, пока не дошла до Страуда. Было уже так поздно, что ее совсем не пугала возможность пробродить остаток ночи; они теперь были короткими и, к счастью, девушка могла вернуться обратно в Лондон утром самым первым поездом.