Он осмотрелся.

— А где твои чемоданы?

Она кивком указала на дальний угол кухни сельского типа.

— Всего один чемодан? Глазам своим не верю. Ты всегда набирала с собой вещей на месяц, даже если мы ехали на неделю. Надеюсь, ты взяла с собой достаточно сексуальных штанишек.

Половину одежды, действительно, составляло белье. В большинстве случаев, то, что купил ей он. Но на этот раз она нарочно отбирала самые простые хлопчатобумажные вещи, включая ночную рубашку в бабушкином вкусе.

— Ты будешь разочарован. Я взяла только вещи из хлопка. Чистого белого хлопка. Проще не бывает.

— Твое нижнее белье, Скай, простым быть не может. Ведь в нем ты.

Взгляд его скользнул по ее бедрам. Ей показалось, будто ему уже точно известно, какие на ней трусики. А не известно, так все равно узнает. Теперь она припомнила, что белые узенькие трусики-ленточки принадлежали к числу самых его любимых. И она едва сдержалась, чтобы не схватить с вешалки одно из кухонных полотенец и не прикрыться.

— Насколько я помню, у всех твоих штанишек кружева, даже у хлопчатобумажных.

Он уже схватил ее чемодан и направился к двери, не дав ей возможности произнести хоть слово. Она сняла со стола сумочку из гобеленовой ткани с фестончиками и перекинула через руку.

— Я же знал, что будет еще одно место багажа!

— Туалетные мелочи. — Никакого грима, только увлажнители для лица и мыло для очистки кожи, губная помада и пластиковая бутылочка загарно-защитной жидкости номер пятнадцать. Что ж, призналась себе она, там ведь лежит еще и маленький флакончик любимых духов. «Опиум». Для себя, не для него. Ему не требуется дополнительное возбуждение или гормональный стимулятор.

— Надеюсь, ты уложила свою кожаную куртку.

Подаренную им неуклюжую кожаную куртку? Штуку с фирменными харлеевскими крылышками на спине? Зачем ей брать с собой такое?

— Нет, я, по правде говоря, положила только ветровку и свитер с высоким воротом.

Он поставил чемодан на пол.

— Так ты до сих пор держишь эту куртку в коридорной кладовке?

— Подожди, Логан. Не надо… — Но прежде, чем она смогла продолжать разговор дальше, он выскочил из кухни, промчался через комнатку дворецкого и вбежал в парадную столовую. Ставшую чуть менее парадной, поскольку она продала антикварный стол красного дерева, чиппендэйлские стулья и буфет.

— Какого черта?

Она услышала, как стих звук его шагов.

— Где мебель, Скай?

— Что?

— Не играй со мной в игры. Где обеденная мебель?

Сапоги вновь застучали по Деревянному полу.

— А где «Стейнвей»? И какой дьявол унес восточные ковры? А, Скайлер?

— Орать не обязательно. Я тебя и так слышу.

Она прошла через пустую столовую и очутилась в скудно меблированной гостиной.

Он стоял посередине комнаты, где когда-то находился обитый бархатом диван с высокой спинкой, и побелевшими костяшками сжатых в кулак пальцев колотил себя по бедрам.

— Это место выглядит, как гробница.

— А это и есть гробница в своем роде.

Он нахмурился.

— Когда ты говорила о займе, то сказала, что все продала, но я решил, что ты шутишь. Ты знаешь, раз дело обстоит именно так, я ускорю выплату займа.

— Что ж, зато теперь ты все знаешь. — Она беспомощно развела руками, а потом безвольно позволила им упасть по бокам.

Он оперся об один из протертых диванчиков.

— Ты даже продала рояль. Твоя бабушка Камерон привезла этот рояль из Бостона, как часть наследства. Ты, наверное, чуть не умерла, расставаясь с ним.

— Умерла? Вовсе нет, но мне его, действительно, не достает.

Мысленно она вернулась к тому самому дню, когда такелажники грузили рояль на грузовик. Даже Алисон не знала, что Скайлер после этого помчалась наверх, бросилась на постель и проплакала до тех пор, пока не настала темнота и она не погрузилась в сон. Скай горделиво расправила плечи. «Никаких сантиментов!»

— За рояль дали баснословную цену, — продолжала она, галантно пытаясь перейти на легкий, светский тон. — Мистер Якоби мечтал о нем уже много лет.

— Якоби — это антиквар из Центрального Вест-Энда?

— Он несколько раз звонил мне и заверил меня, что я могу заходить к нему в любое время и играть на «Стейнвее».

— Этот рояль стал частью его личной коллекции?

Она кивнула.

— Поэтому мне было легче с ним расстаться. Его дочь изучает классическую музыку. Она играет. Якоби пообещал мне, что если он когда-нибудь надумает его продать, то мне будет предоставлено право первой его купить. — Она горько кашлянула. — Как будто у меня будет по углам валяться достаточно мелочи.

Она дважды моргнула, и он тотчас же очутился рядом, обнимая ее за плечи.

— Скай, я об этом и понятия не имел.

Он крепче ее обнял. Она даже не сопротивлялась. Ей очень хотелось, чтобы ее поласкали и потискали. С тех пор, как они стали жить раздельно, физического утешения ей явно не хватало. Она прильнула к нему и растворилась в его чистых, покойных объятиях. От него пахло согретой телом кожей и хвойным кремом для бритья. Знакомая смесь запахов утешала ее точно так же, как и сами объятия.

— Почему ты мне не сказала? — Его горячее дыхание обжигало макушку, раздувая в стороны волосы у самого основания и распуская мурашки по коже.

— Я хотела сама справиться. Долги, оставшиеся от отца, — дело семейное. К тебе они отношения не имеют.

— Но ты же все еще моя жена, Скай.

— Пока развод не вступит в законную силу.

Она почувствовала, как при слове «развод» напряглось все его тело. Рука его собрала ее волосы в пучок и медленно, словно это была демонстрация силы, заставила ее повернуть голову к нему и посмотреть ему прямо в глаза.

И он сказал, горячо и гневно:

— Тебе незачем было напоминать мне о разводе.

— Я полагала, что такое напоминание будет нелишним. Не хочу, чтобы этот наш «медовый месяц» с самого начала порождал ложные надежды. Что бы ни случилось за эти семь дней, я возвращаюсь в Сен-Луи и окончательно оформляю развод, Логан.

Объятия его стали еще крепче, и он буквально пришпилил ее к себе. Деревянные пуговицы куртки вдавились ей в грудь, так что она явственно ощущала, где какая. Дыхание ее стало резким, учащенным и прерывистым, он же дышал размеренно и глубоко. А в тех местах, где в его тело вдавливалась ее грудь, напряжение чувствовалось еще сильней.

— Алисон сказала мне, что тебе нужны деньги, но об этом она не говорила мне ни слова.

Вначале Скайлер испытала шок, потом, поскольку прозвучало имя Алисон, ее охватил гнев. Она рывком попыталась высвободиться из его объятий, а затем заколотила ладонями по его груди, и тогда он ее отпустил.

— Когда ты разговаривал с моей сестрой?

Глаза его, дымчато-переливчатые, глядели на нее в упор.

— Вчера.

Она поняла, что он, как это иногда бывало, говорит полуправду.

— А раньше когда ты с нею разговаривал?

Она заметила, что он вот-вот готов ей солгать. И увидела, что в нем пересилило желание высказать все, как есть.

— Ну, вот что. Я все время был в курсе дела, или мне, по крайней мере, казалось, что это так.

Он стал ходить взад и вперед вдоль камина, ударяя носком сапога о выступающие кирпичи.

— Я понял, что тебе понадобятся деньги, как только банки отказали тебе в продлении срока погашения кредита. Я знал, что у твоего отца оставались неоплаченные счета, но думал, что страховка все покроет.

Какая еще страховка, подумала она. Папа еще много лет назад превратил страховые полисы в наличные.

Он указал на пустое пространство, где раньше стоял «Стейнвей» бабушки Камерон.

— Если бы я знал, что дела обстоят до такой степени плохо, я бы ни за что не допустил, чтобы ты продала рояль.

— Я рада, что у Алисон хватило ума кое-что оставить при себе и не выбалтывать.

— А я нет.

— Означает ли это, что «медовый месяц» отменяется?

Он мгновенно замер.

— Нет, не означает. Ты согласилась эту неделю провести со мной в Огасте. И увиденное мною не дает мне оснований от этого отказываться.