Клянусь Святым Георгом, положение становилось отчаянным. Мне нужно было как-нибудь отговорить его от этого, не возбуждая подозрений, больших, чем он и без того против меня имел.
— Даже если оно и так, мистер Линкольн, уверен, что будет лучше, если смогу проследовать прямо в Англию. Судебный процесс против «Бэллиол Колледжа» наверняка может успешно пройти и без моей помощи.
— Конечно, но осмелюсь заметить, что это теперь не главное. Понимаете, возникла деликатная ситуация. Смотрите: этой ночью я встал на вашу сторону и на сторону этой девушки. Я помог вам обоим нарушить законы моей страны и нарушил их сам — в том исключительном случае, который, как я полагаю, послужит истинным интересам моей страны.
Даже если что-то из этого и выйдет на свет, а я молю Господа нашего, чтобы ничего подобного не случилось, в нашем федеральном правительстве найдется достаточно чувств, направленных против рабства, чтобы прикрыть глаза на это дело и больше о нем не говорить.
Но они и не подумают закрыть на это глаза, если я, конгрессмен, помогу свидетелю важного процесса избежать выполнения своего долга. Вот почему я просто вынужден отправить вас обратно в Новый Орлеан. Поверьте, вам там нечего будет бояться: вы только скажете свое свидетельское слово и сразу же двинетесь домой, настолько быстро, насколько мое влияние и влияние моих благодарных друзей позволят вам это сделать.
«Ага, и дождаться, чтобы эти мерзавцы с „Бэллиол Колледжа“ опознали меня как Флэшмена, их приятеля-работорговца», подумал я. Посмотрим, кто после этого захочет за меня заступиться. Я предпринял последнюю попытку.
— Мистер Линкольн, — сказал я, — поверьте, ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем выполнить вашу просьбу…
— Отлично, — улыбнулся он, — потому что именно это вам и придется сделать. — Он насмешливо взглянул на меня. — Почему же вы так неохотно относитесь к моему предложению вернуться в Новый Орлеан? Мне начинает казаться, что вас там ожидает одураченный муж одной из ваших дам или нечто в том же духе. Если это так, то пошлите его к черту. Осмелюсь предположить, раньше вам уже приходилось делать это.
Был только один человек во всей Америке, которого мне сейчас искренне хотелось послать ко всем чертям. Меня бросало то в жар, то в холод, и я беспомощно лежал, закусив губу. Мне чертовски не везло на собеседников — действительно, многим ли удавалось подобрать достаточно сильные аргументы в дискуссиях с такими выдающимися людьми, как Линкольн и Бисмарк? Но он крепко прижал меня, и мне больше нечего было сказать. Да и что я, ко всем чертям, еще мог придумать, когда на меня так смотрели его черные насмешливые глаза?
— Но я сомневаюсь, что эта проблема столь же проста, как встреча с мужем-рогоносцем, — продолжал Линкольн, — однако вы не посчитали нужным поделиться этим со мной, а я решил не давить на вас. Я так много сделал для вас, для спасения Рэндольфа и Касси, а вы, в свою очередь, весьма обяжете меня своим возвращением в Новый Орлеан. — Он стоял у кровати, и хитрая улыбка блуждала на его губах. — Ну же, мистер Комбер, в конце концов это не так уж и много — и не забудьте, что все это ради дела, столь дорогого вашему сердцу.
На это мне нечего было возразить, и я постарался скрыть отчаяние, звучавшее в моем голосе, когда, наконец, согласился.
— Тогда все решено, — довольно сказал он, — вы снова можете двинуться на юг, но по более безопасному пути — через восточные штаты. Я поговорю с судьей Пэйном и, надеюсь, он намекнет губернатору Беббу. Мы сделаем так, что маршал Соединенных Штатов [80]будет сопровождать вас. Таким образом вы будете в полной безопасности и избежите риска вновь потеряться. — Он просто издевался надо мной, этот долговязый мужлан — могу поклясться, что он наслаждался этой ситуацией: — Неприятности просто липнут к вам, так что вы вряд ли благополучно доберетесь в одиночку.
Линкольн поговорил со мной еще немного, затем взял свою шляпу, пожал мне руку и двинулся к дверям.
— Удачи вам в Новом Орлеане, мистер Комбер, или как там вас на самом деле зовут. На тот невероятный случай, если мы когда-нибудь еще встретимся с вами, попробуйте-ка разобраться и объяснить мне, что значит верповать судно, а? — Он натянул перчатки. — И Господь благословит вас за все, что вы сделали для этой девушки.
Было некоторым утешением думать, что мне удалось хоть немного, но все-таки обмануть Линкольна, — он предположил, что во мне есть хоть искра порядочности. Так что я уже совсем было собрался ответить ему несколькими фразами о невинной душе, освобожденной из оков, но Линкольн прервал меня нетерпеливым жестом и взялся за дверную ручку.
— Приберегите все это для ангелов на небесах, — сказал он, — у меня такое чувство, что нечто подобное вам там понадобится.
С этим он вышел, и я больше не встречался с ним до той роковой ночи пятнадцать лет спустя, когда, уже будучи президентом Соединенных Штатов, он подкупил меня и втянул в дело, чуть не похоронившее мою военную репутацию (значившую в то время уже немало) и заставил рисковать своей шеей (значившей для меня неизмеримо больше) — и все ради того только, чтобы избавить Америку (не значившую ничего, во всяком случае для меня) от опасности. Но это — уже совсем другая история.
Ту ночь в Портсмуте после отъезда Линкольна я провел в яростном оцепенении. После всех усилий, потраченных на борьбу и бегство, несмотря на всю мою изобретательность, меня теперь снова отвезут в Новый Орлеан — прямо в тюремную камеру, если не куда-либо похуже. Бегать с кое-как заштопанным мягким местом я пока не мог, а приставленный маршал следил, чтобы я в целости и сохранности попал прямо в когти американского флота. Клянусь Святым Георгом, я был отчаянно зол и готов свернуть Линкольну его длинную шею. Подумать только, после всего того, что я сделал для столь обожаемого им аболиционизма, хотя и помимо моей воли и совсем из иных побуждений, ему бы следовало отпустить меня на все четыре стороны, да еще выдать фунт-другой на новые башмаки. Но все политики одинаковы, и никому из них никогда нельзя верить, потому что все они не только мошенники, но еще и более непостоянны, чем женщины. Эгоистичные животные — и все тут.
Но, по крайней мере, я все еще был жив и просто переполнен дерзостью и греховными желаниями, в то время как мог запросто умереть или стонать в цепях где-нибудь на плантации в Алабаме, а может быть, гнить на дне Миссисипи или Огайо. А в будущем, каким бы ужасным оно ни представлялось, мне оставалось только ждать и внимательно смотреть по сторонам, чтобы не упустить свой шанс, если он, конечно, представится.
На следующий день мне даже разрешили вставать с постели, и я чинно сидел на краешке стула, свесив раненую ягодицу. На меня приходили посмотреть самые разные люди — все как один аболиционисты. Мужчины жаждали пожать герою руку, а пожилые леди — даже поцеловать его изборожденное нелегкими думами чело. Все они приходили украдкой, ибо как и население всех городков в округе, жители Портсмута делились на аболиционистов и сторонников рабства, так что место моего нахождения было известно лишь горстке избранных. Они приносили мне имбирные пряники и наилучшие пожелания, а один гость даже назвал меня святым. При других обстоятельствах все это меня бы только забавляло, но теперь надо мной нависала мрачная перспектива возвращения в Новый Орлеан.
В одного из посетителей мне даже пришлось швырнуть ботинком. Это был мальчик, как я подозреваю, сын хозяев дома, который прокрался в комнату, когда я был один, и спросил: «Мистер, а это правда, что вас подстрелили в задницу? А можно мне посмотреть?» К сожалению, я промахнулся.
Еще одной неприятностью стало то, что Касси уезжала уже этим вечером. Это была не самая лучшая из моих женщин, слишком сильная у нее была воля и слишком высоки запросы, но я просто ненавижу терять хорошую любовницу, особенно если только вошел во вкус. Однако наши друзья сказали, что ей небезопасно будет оставаться столь близко от Огайо, и человек из «Подземки» взялся доставить ее до Канады. Мы даже не смогли попрощаться как следует, потому что когда она пришла сказать мне «до свидания», эта уродливая миссис Пэйн была здесь же, чтобы соблюсти приличия, а сама Касси выглядела необычно сдержанно в бесформенном скучном коричневом платье и плоской шляпке. Я понял, что она так и не сообразила, что я изо всех сил пытался избавиться от нее еще на том берегу Огайо, так как очень горячо поблагодарила меня за помощь, в то время как миссис Пэйн стояла рядом, сунув руки в муфту и одобрительно кивала.
