По мере сгущения транспортного потока, каковое сгущение свидетельствовало о близости города, у водителя прогрессировала психопатическая забота об интересах прочих участников дорожного движения. Что бы ни возникало в поле зрения этого человеколюбца — от мебельного фургона до детского велосипеда, — он сбавлял скорость вдвое, то есть до четырех миль в час, а рукою производил жесты, характерные для Виттовой пляски, под которыми разумел «только после вас». «Чайники» практиковались в заднем ходе; домохозяйки вспоминали «еще одну, последнюю» новость в непосредственной близости от капота; малыши ковыляли за оброненными игрушками под самые колеса. Диксон озирался в поисках часов, но нет: обитатели этого болота просыпались исключительно попреследовать вымирающих прелюбодеев и были слишком бедны и еще более скупы… Впереди, ярдах в тридцати, замаячило тяжеловесное здание станции; Диксон очнулся, бросился в проход, скатился по лестнице. Прежде чем автобус достиг остановки, Диксон выскочил на шоссе, пересек его и вылетел к билетным кассам. Станционные часы показывали без тринадцати два. Не успел Диксон отвести взгляд, как минутная стрелка дернулась и совершила очередной прыжок. Диксон практически повис на заграждении. Перед ним вырос суровый страж.

— С какой платформы на Лондон отходит? Пожалуйста, поскорее!

Страж внимательно оглядел Диксона, будто прикидывал возможную реакцию на неуместное проявление чувства юмора.

— Расслабьтесь: времени полно.

— Что?

— Следующий поезд на Лондон в восемь семнадцать.

— В восемь семнадцать?

— И без вагона-ресторана.

— А как же на час пятьдесят?

— Такого поезда нет. Вы, случайно, не перепутали с поездом на час сорок?

Диксон сглотнул.

— Да, вероятно. Благодарю вас.

— Мои соболезнования.

Диксон автоматически кивнул и отвернулся. Не иначе Билл Аткинсон неправильно записал со слов Кристины. Хотя нет: подобные ошибки не в его стиле. Может быть, ошиблась Кристина? Какая разница. Диксон добрел до выхода, остановился и стал смотреть на залитую солнцем площадку. По крайней мере у него есть работа. А на Кристину он выйдет через Гор-Эркарта. Соображение не утешило: Диксон чувствовал, что опоздал и опоздал безнадежно. Ладно, он видел Кристину, он говорил с Кристиной, причем не раз — спасибо Господу и за это.

Вялая мысль остановилась на дальнейших действиях. Из-за почтового вагона выруливал автомобиль с помятым крылом. Было в этом автомобиле что-то смутно знакомое. Рыча как бульдозер, автомобиль шел прямо на Диксона. Рык сменился душераздирающим скрежетом бампера о бровку тротуара. Автомобиль застыл. Из него выбралась довольно высокая молодая блондинка в лиловом костюме, перекинула плащ через локоть, подхватила чемодан и почти побежала в направлении Диксона.

Диксон скрылся за колонной со всей поспешностью, на какую способен человеке прободением диафрагмы. Как мог он — он! — не учесть манеры вождения Уэлча?

Очередной припадок механического бешенства возвестил, что Уэлч еще в машине. Отлично; может, у него указания типа: «Отвезешь — и сразу назад». Поле зрения сузилось до масштабов сиюминутной ситуации. Кристина приближалась, судя по стуку каблучков; Диксон врос в колонну. Кристина вошла в холл и сделала несколько шагов. Теперь она находилась в четырех-пяти футах. Она повернула голову, увидела Диксона и расплылась в улыбке, которую Диксон идентифицировал как выражение большой и чистой любви.

— Ну, значит, тебе сообщили о моем звонке, — сказала Кристина. Она выглядела хорошенькой до карикатурности.

— Кристина, давай скорей сюда. — Диксон затащил ее за колонну. — Так надо.

Она огляделась и уставилась на Диксона.

— У меня же поезд отходит!

— Не отходит, а отошел. Придется ждать следующего. Или не ждать.

— Судя по часам, у меня еще целая минута. Я бы успе…

— Говорю тебе, поезд ушел. В час сорок.

— Не мог он уйти.

— Еще как мог. Я спрашивал смотрителя.

— Но мистер Уэлч сказал, поезд в час пятьдесят.

— Ах вот оно что. Тогда понятно. Мистер Уэлч перепутал.

— Ты уверен? А почему мы прячемся? Мы ведь прячемся?

Диксон не ответил. Колонна скрывала его объятие. Он выглянул. Уэлч припарковался возле главного выхода.

— Да, прячемся. Сейчас старый пень уберется, и мы пойдем чего-нибудь выпьем. — Лично Диксон начал бы с восьми порций виски. — Ты ведь пообедала?

— Лучше сказать — поприсутствовала за обедом. Мне кусок в горло не лез.

— Не похоже на тебя. Ну да я тоже не обедал. Значит, вместе поедим. Неподалеку есть приличная гостиница. Я бывал там с Маргарет.

Чемодан Кристины они оставили в камере хранения и вышли на площадь.

— Хорошо, что старине Уэлчу не вздумалось лично посадить тебя на поезд, — заметил Диксон.

— Да… Хотя я его просила.

— Ты не виновата. — Неизбежная новость усиливала мандраж. Диксону хотелось уверить себя, что новость скверная — тогда бы появился шанс, что она хорошая. Чесались затылок и спина; последняя — вне зоны досягаемости.

— Я не могла больше у них оставаться. Они мне все осточертели, все. А вчера вечером еще одного принесло, будто прежних мало.

— Еще одного?

— Вообрази. По имени Митчелл или как-то так.

— А, понял. Ты имеешь в виду Мишеля.

— Наверно. Я решила ехать первым же поездом.

— Да что случилось? Что ты хотела мне сказать? — Диксон отчаянно настраивал себя на самую непредсказуемую, самую гадкую гадость.

Кристина подняла взгляд. При виде ее глаз Диксону снова пришла метафора про синьку.

— Я развязалась с Бертраном. — Тон был, словно речь шла о чистящем средстве, которое не соответствует заявленным характеристикам.

— Серьезно? Насовсем?

— Насовсем. Рассказать подробнее?

— Да.

— Помнишь, как вчера мы с Кэрол Голдсмит ушли с твоей лекции?

Диксон все понял. Дыхание перехватило.

— Еще бы. Кэрол что-то тебе рассказала? Я знаю, что она рассказала.

Они невольно остановились. Старушенции, которая вздумала на них глазеть, Диксон показал язык.

— Выходит, ты с самого начала знал о Кэрол и Бертране, да? Я знаю, что ты знал. — Казалось, она сейчас рассмеется.

— Знал. Почему Кэрол тебе сказала?

— Почему ты мне не сказал?

— Я бы от этого в твоих глазах не вырос. Почему Кэрол тебе сказала?

— Кэрол бесило, что Бертран принимает ее чувства как должное. Мне лично все равно, что он делал, пока не начал встречаться со мной, но с его стороны неправильно удерживать нас обеих на коротком поводке, в смысле меня и Кэрол. Кэрол сказала, Бертран просил ее остаться с ним в тот вечер, когда мы все поехали в театр. Он был уверен, что Кэрол останется, бегом прибежит. Кэрол сказала, сперва она меня возненавидела, а потом посмотрела, как Бертран со мной обращается, ну, в частности, когда мы пили херес перед лекцией. И тогда Кэрол поняла, что не меня надо винить, а Бертрана.

Кристина стояла чуть ссутулившись, речь свою выдала смущенной скороговоркой. За спиной у нее была витрина с дамским бельем — бюстгальтерами, корсетами, подвязками, поясами. Приспущенные жалюзи затеняли ей лицо, она взглядывала на Диксона почти лукаво — возможно, чтобы убедиться, удовлетворила его любопытство или еще нет.

— Получается, Кэрол проявила благородство. Как ты думаешь? Бертран теперь не захочет с ней встречаться.

— Это она не захочет. Уже не хочет. Мне кажется…

— Что?

— По ее словам понятно, что на горизонте кто-то новый появился. Не знаю кто.

Зато Диксон знал, можно сказать, наверняка; вот и последний узелок распутался. Диксон взял Кристину под локоть.

— Ну и хватит об этой семейке.

— Это еще не все. Бертран, оказывается, сплетничал с Кэрол обо мне…

— После. — Диксон сиял от счастья. — Теперь послушай. Надеюсь, новость тебя порадует. Я порвал с Маргарет. Произошло одно событие — не заморачивайся, какое именно, — и теперь ясно, что у меня перед ней никаких обязательств.