– Нет тут никакого греха, – пробормотал Вудрафф, – то есть его поступок грехом не считается. Просто парень – полный недоумок. Прошу прощения, сэр.

– Я согласен с тем, – сказал губернатор, – что его необходимо срочно куда-то командировать. То, что я предлагаю, конечно, ужасно, но единственный способ выйти чистыми из этой истории – отправить вашего сержанта на передовую, то есть на верную гибель. Тут уж комар носа не подточит, испанцы останутся довольны.

– Мы тоже, – согласился майор Уиллард-Гиббонс.

– Если вдуматься, свинство это все, – сказал Вудрафф.

– Война – вот самое большое свинство, знаете ли, – успокоил его губернатор и снова вызвал адъютанта: – Тони, напечатайте еще один приказ по гарнизону.

– Пойду приведу этого паршивца, – сказал капитан Вудрафф.

Он направился в приемную, но там было пусто, если не считать грустно взиравших со стен Рука и Хитфилда. Только этого не хватало. Он вышел на улицу и от двух умирающих от зноя часовых узнал, что сержант удалился в направлении Мейн-стрит. Опыт службы в разведке подсказал Вудраффу, куда именно мог пойти сержант Реджинальд Морроу Джонс. Прямо из резиденции губернатора он позвонил в редакцию местной газеты «Гибралтарская хроника» и попросил главного редактора сержанта Шортера.

– Сержант Джонс у вас?

– Так точно, сэр.

– Говорит капитан Вудрафф. Не печатайте ничего с его слов. Это приказ. И немедленно позовите к телефону сержанта Джонса. – У капитана Вудраффа заныло в животе. И еще он вспомнил о собачке: наверно, уже весь пол загадила.

Редж вылетел из Гибралтара на закате того же дня транспортным самолетом Королевских военно-воздушных сил в компании рядового, страдавшего неизвестной в Испании кожной болезнью, канонира, получившего отпуск по семейным обстоятельствам, и штабного офицера, направленного на переподготовку. Большую часть грузовой кабины самолета занимали тюки с почтой. Редж был очень сердит. Во-первых, его лишили положенного отпуска. Боялись, как бы он не пошел в «Дейли миррор», которая немедленно опубликовала бы его историю на первой странице под заголовком «Наказан за убийство фашиста». Во-вторых, он считался под арестом. Штабной офицер, летевший с ним, на самом деле получил инструкцию сопровождать Реджа до авиабазы в Нортхолте. Редж не находил себе места: он мечтал повидаться с женой, каждую неделю писал ей полные любви письма, но ответы приходили все реже и с каждым разом становились прохладнее. Ни один мужчина на свете не сделал бы большего ради жены: зарезать немца, который издевался над ее происхождением и утверждал, что евреи годятся только на удобрения немецких огородов, – вот это поступок. От пережитого у Реджа все еще кружилась голова.

Зато легкомыслия в этой голове поубавилось. Сам губернатор отчитал его по первое число, где это видано, пьянствовать с иностранцами, а потом резать их в темных проулках. Даже в условиях тотальной войны следует соблюдать правила. В конце концов, существует разница между войной и убийством. Современная война по сути – безымянное уничтожение противника на расстоянии. Приказы убивать должны исполняться, равно как и отдаваться, без гнева и пристрастия – в противном случае вам ничего не остается, как только думать о муках и страданиях жертвы. История цивилизации, неотъемлемой частью которой являются войны, показывает, что военная история развивается по линии неуклонного абстрагирования от противника. Неужели, сержант Джонс, вы полагаете, что летчики, ведущие ковровые бомбардировки, в которых гибнут старики, женщины и дети, смогли бы исполнять долг перед отечеством, если б думали не о стратегических, а о гуманитарных последствиях своей миссии? В общем, согласно законам мирного времени, хотя сейчас эта роскошь мало кому доступна, он, сержант Джонс, совершил убийство, и правосудие нейтральной страны требует возмездия. Чтобы уберечь сержанта от возможных попыток похищения с целью передачи испанским властям, командование великодушно командирует его в зону военных действий. По вашей вине, сержант, администрация колонии оказалась в неловком положении по отношению к нейтральным соседям и вынуждена взвалить на себя заботу о вашем срочном отъезде из гарнизона. Губернатор также выразил надежду, что Р.М. Джонс раскаивается и по достоинству оценит гуманную меру пресечения. И вот Редж летит на север, дрожа от холода на неудобной железной лавке.

Его вдруг обдало жаром, а в груди под левым соском похолодело: он же человека убил. Человек угостил его испанским джином с лимонным соком, коктейлем, который бармен Хуанито называл «Спитфайр», дружелюбно болтал с ним о глупой войне и менее дружелюбно – о язве сионизма. Потом немец вышел в темноту андалузской ночи и расстегнул ширинку, чтоб помочиться у стены. Недалеко от него, у противоположной стенки, пристроился капрал Уитком, не преминувший между делом отметить, что Хемингуэй порадовался бы такой сценке. А он, Редж, взял и ударил человека ножом в спину, точно посередине шва на синей куртке. Человек остолбенел, рука сжала пенис, из которого била мощная струя. Следующий удар ножа был сильнее. Человек рухнул наземь и захрипел. Из ширинки как ни в чем не бывало торчал мокрый орган. И тогда Редж добил немца, всадив ему нож в сердце. Тут появилась Кончита в обнимку с придурковатым британцем. Оглядывая убитого немца, он сказал:

– Мужик что надо. – Редж бросился наутек. Уитком, начавший блевать от вида крови, – за ним.

Редж вспомнил один из первых звуковых фильмов под названием «Человек, которого я убил». Главный герой, молодой француз, перерезал глотку немцу во время Первой мировой войны, а потом, мучимый угрызениями совести, нашел деревню, где жил убитый, и покаялся перед его семьей. В финале родители убитого усыновляют француза. Выходит, все можно простить, думал Редж, хотя и не горел желанием стать приемным сыном семьи Траутвайн, если таковая вообще существовала. Теперь он ясно понимал, что пусть и с большим опозданием, но выполнил задачу, ради которой записался в интербригаду: уничтожать фашистов на испанской земле. Нейтралы, как же. Нет никакого нейтралитета: англичане просто лицемерят. Его русско-валлийская душа запела от радости. Если когда-нибудь Ципа забросит барабанные палочки и решится родить, их дети будут русско-валлийскими евреями. Здорово обзавестись такими детьми, в пику англичанам: он ради них немца убил – полюбуйтесь, как они его отблагодарили.

Когда дождливым летним утром самолет приземлился в пункте назначения, сопровождавший Реджа офицер сдал его на руки сонному лейтенанту, вручил пакет от командующего Гибралтарским гарнизоном и на прощанье обронил:

– Вообще-то я такими делами не занимаюсь.

Лейтенант увидел сержанта разведки в колониальных шортах цвета хаки, и его сон как рукой сняло: Редж походил на персонаж из фильма времен бирманской кампании. Пришлось объяснять, что это единственная его одежда. Вещмешок с формой при погрузке на дальнем моле уронили в воду и перепачкали мазутом и морскими водорослями. Страдавший от похмелья лейтенант вяло заметил, что за неуставную одежду и голые колени положен трибунал. Он прочел сопроводительную депешу и, подмигнув Редоку, сказал:

– Похоже, ты там дров наломал.

– Всего-навсего убил немца, сэр.

– Да ну? Значит, ты сдал экзамен на право убивать их и впредь. Тут сказано, что ты подлежишь отправке в Портсмут, а оттуда – в Нормандию. Там следует явиться в штаб войск в Арроманше. Знаешь, где это?

– Я полагаю, в Нормандии, сэр.

– А ты шутник. Это там, где строили порт Малберри, триумф британской инженерии. Ладно, ступай во вторую казарму и разбуди моего интенданта. Скажи ему, что ты не можешь следовать дальше в коротких штанишках. Надо подыскать тебе подходящее обмундирование, хотя где его взять, ума не приложу.

– Это не моя вина, сэр.

– Твоя вина, сержант, в том, что ты много болтаешь.

– Сэр?

Лейтенант промолчал.

Редж получил новую амуницию только в Портсмуте, куда его доставила трехтонка военной полиции. Тамошний интендант предложил Реджу самому выбрать форму, оставшуюся от солдат, умерших в местном госпитале по причинам, с войной не связанным. Реджу понравился мундир безвременно усопшего лейтенанта Хартфордширского полка: он решил, что заслуживает повышения в награду за уничтоженного противника. Но этого показалось мало, и он задумал удрать от двух капралов из военной полиции, дожидавшихся его у дверей интендантского склада. В такой форме нетрудно будет улизнуть, а там будь что будет. Британская желтая пресса его поддержит. Упомянув бульварные листки, губернатор сам натолкнул Реджа на эту мысль. Он-то поначалу собирался обратиться в «Гибралтарскую хронику», серьезную и старейшую в Европе газету.