Я стоял, погруженный в грустные размышления. Очнулся от сердитого голоса Леонида Ивановича. Он резко выговаривал коновозчику, обходя вокруг лошади и покачивая головой:

— Судить вас надо. Лет пять припаяют, так будете знать, как за лошадьми ходить…

— Где он? — спросил я, с трудом дождавшись, когда Леонид Иванович повернется в мою сторону.

— В предоперационной.

— Стоит?

— Стоит… Приготовить клетку, подстилку, — приказал он санитару. Санитар вышел.

— Покажите мне его хоть еще раз. (Мы опять перешли на «вы», так бывало не однажды в официальной обстановке.)

— Пожалуйста.

Джери стоял у стены, опустив раздувшуюся голову, и громко храпел. Кровь клокотала у него в пасти и стекала медленными каплями на пол. Милый, дорогой страдалец…

— Он еще спит… Уложите его, — командовал Леонид Иванович.

Все было как тогда, в первый раз. Опять пришлось усыплять, сколь ни порицал это наш доктор. В клетке пес пришел в себя, рванулся ко мне. Я приказал как можно ласковее: «Лежать». Джери повиновался, лег, продолжая подлизывать кровь с морды.

Приходилось только удивляться его силе. Могучий!.. После такой операции?! А человек? Нет, наша жизненная сила не идет ни в какое сравнение с жизненной силой, которую подчас демонстрируют животные.

— Теперь через два часа будем ждать, что будет. Кровотечение сильное… Садитесь. Вы, кажется, волнуетесь…

Я позвонил родным; вскоре мама принесла подстилку — квартира родителей была недалеко от ветлечебницы.

— Жив он еще?…

— А почему ему быть не живу?

— Ну… операция такая…

Как всегда, Леонид Иванович не терял надежды. Как я понял потом, он просто не говорил всего, щадил нас.

К сожалению, тогда не было лучевой терапии. Сейчас рак губы, например, нередко излечивается лучевой терапией. Но, в общем, рак есть рак, и поныне он один из самых страшных губителей жизни, и науке еще предстоит сделать очень много, чтобы хотя в какой-то мере обуздать его.

Профилактика — предупреждение болезни. Лучше предупредить болезнь или захватить ее в самом начале… Истина не новая. В свое время Сергей Александрович не раз напоминал: чем физически крепче собака, тем спокойнее владельцу — не заболеет. О том же твердил всем и каждому Леонид Иванович. Спартанское воспитание, в общем, всегда было моей целью. Думаю даже, что если бы на месте Джери оказался другой, воспитанный иначе пес, он погиб бы гораздо быстрее. Джери показал поразительную живучесть и способность сопротивляться недугу, хотя это и не спасло его.

Многие болезни ныне склонны связывать с общим ослаблением нервной системы, точнее, с перегрузкой ее, а отсюда и с особой чувствительностью, способностью откликаться на слишком многое. Распространимо ли это на собак? Думается, да.

Ведь как служит собака! Помнится, как вел себя Джери дома. Он не терпел ссор, громких разговоров, обязательно считал своим долгом вмешиваться во все, бросался разнимать спорящих. Да, да, именно разнимать. Например, только начни говорить громко, возбужденно, он тут как тут, явится немедленно и будет тыкаться ко всем мордой, как бы говоря: «Ну перестаньте! Что случилось? Успокойтесь, не надо…» Если это не помогает, примется тихонько похватывать зубами, и, если не прекратить спор, может и покусать!

Любителей животных часто обвиняют в том, что они приписывают четвероногим поступки и желания, на которые те не способны. Нас оправдывает то, что та же собака действительно может очень часто проявлять совершенно необыкновенную для животного (а может, обыкновенную?) сообразительность, поражая ею окружающих. Постоянно находясь около человека, незаметно для нас и зачастую помимо наших усилий, она усваивает многие наши требования и привычки: ей помогают в этом острая наблюдательность, данная от природы, и чутье, точнее высокоразвитые инстинкты; и вот это-то нередко путают с умом, с умом в том смысле, в каком понимается ум человека; впрочем, об уме — особый разговор. Но все это может быть свидетельством и легкой ранимости, уязвимости нервной системы. А там, где слабо…

Может быть, кому-то покажется странной такая забота о собаке.

Надо ли тратить столько усилий на лечение животного? Мне кажется, просто нечестно бросить его в трудный час. Нам животное служит беззаветно. Наш долг отплатить добром за добро.

Человек, приручив животное и тем самым лишив его свободы, изменив условия его существования, одновременно взял на себя и всю заботу о нем. Разве не так?

Уже на следующий день в больнице мне сообщили, что Джери ломал клетку — рвался к хозяину. (Ломать клетки он большой мастер, я помнил еще по дням нашей юности!) Хватать пастью не мог, действовал лапами, налегая всем телом. Чтоб он не повредил себе, его перевели в кабинет. Там он успокоился.

— Вчера он у меня полчаса в кабинете сидел, — говорил Николай Дмитриевич. — Я работал и за ним наблюдал. Рвоты не было, пока идет нормально. Надо посоветоваться с онкологами [4]…

Когда я наконец пришел за Джери, — это было на девятый день, — он лежал на столе в окружении санитаров. Леонид Иванович смазывал рану перед тем, как отпустить Джери домой.

— Джери, фу! — услышал я строгий голос Леонида Ивановича и тотчас увидел Джери. Санитары придерживали его за ноги.

Один из санитаров, тот, что был постарше, сказал:

— Пять лет здесь работаю, а другой такой умной собаки не видал. Право!

Слышавший эти слова военный, что-то ожидавший вместе со всеми, ранее видевший Джери, отозвался:

— Стоит такая собака, стоит…

Но у меня теперь эти похвалы вызывали не столько чувство гордости, сколько щемящее ощущение близкой утраты.

Николай Дмитриевич наказывал (Леонид Иванович куда-то ушел):

— Кормить мягкой пищей. Через пять дней показывать. Первое время, конечно. Но рецидива нужно ждать…

Еще рецидив?! Стоило ли мучить собаку?

Теперь я начал задавать себе и этот вопрос.

Шел Джери домой медленно, тяжело отдирая пристывающие к снегу лапы. Сгорбился. Бока ввалились. Пришел, лег на свое место в прихожей у печки-голландки. Дрожал, видно было, как сильно билось сердце. (Казалось, теперь каждый нервик был на виду.) Устал, слабость, озяб. Мама накрыла его с головой половичком. Он свернулся, уткнув нос в пах, и пыхтел под половиком.

Отлежался, встал и с половиком на спине явился на кухню, где хозяйка готовила обед. (Уморительный вид, половик на голове, как капюшон, но никто не смеялся.) Ел — долго чавкал. Забавно жевался, словно беззубый старичок («расчамкивал», как выразилась мама), наклонив голову на бок и дергая носом. Потом сморщился и громко чихнул три раза.

Ему давали валерьянку для успокоения нервной системы; кот сходил с ума, требовал — тоже давай валерьянки, бегал, искал ее по всему дому. Все кошки неравнодушны к валерьянке.

Леонид Иванович опять уехал в командировку, и никто не справлялся о Джери. Джери мною спал, блаженствовал, потягиваясь всем своим костлявым телом. Вставал и просил пищи. Мать кормила его, радуясь прежнему аппетиту: поесть Джери был всегда не дурак. И казалось, уже все прошло, что никакая болезнь не грозит больше Джери. Ощущение опасности как-то притупилось, и уже появилось чувство успокоения. Как вдруг болезнь снова напомнила о себе. Опять те же симптомы — рвота и прочее. Что делать? И тут позвонил Леонид Иванович.

— Приехали?

— Приехал. Как Джери?

Ему рассказали. Он сердито сказал:

— Перекормили. Немедленно положите холод. Я потом забегу.

Холод принес облегчение бедному псу. Джери немного расправился и лег на бок, все время прислушиваясь к тому, что происходило внутри.

Леонид Иванович не забежал. Да, в сущности, это было бесполезно. Все ясно — недуг продолжал свою страшную разрушительную работу. Нужно было решать: стоит ли еще продолжать мучения собаки?…