Лицо молодого священника казалось еще бледнее, чем лицо Люси. Он взглянул на смущенную девушку с уничтожающим презрением, затем, переведя взор на ее спутника и обращаясь к нему, произнес:
— Наш скромный храм не представляет ничего интересного. Мне кажется, граф, что для ваших разговоров церковь является неподходящим местом, и вам было бы лучше избавить ее от своего присутствия.
Сначала презрительный взгляд отца Бенедикта, а затем его резкий тон заставил Люси овладеть собой и вернул ей дар речи. Презрения мрачного монаха она не могла перенести!..
— Граф Ранек говорит неправду, — воскликнула она дрожащим от возмущения голосом, — я прибежала сюда, чтобы спастись от его дерзкой навязчивости. Я надеялась, что Божий храм защитит меня от него, но граф не постыдился прийти и сюда.
Окаменелое лицо отца Бенедикта ярко вспыхнуло, глаза загорелись страстным огнем. Он подошел к молодой девушке к покровительственно положил руку на ее плечо.
— Вы придаете моей невинной шутке какое-то странное значение, — сердито, но смущенно проговорил Оттфрид. — Я никак не думал…
— Довольно! — прервал его отец Бенедикт, — фрейлейн Гюнтер находится под моей защитой. Потрудитесь уйти отсюда, граф Ранек!
Оттфрид страшно побледнел, им овладело бешенство.
— Вы обладаете редким счастьем, монах Бенедикт, всегда быть неуязвимым. — внезапно охрипшим голосом проговорил он. — То вас защищает ряса, то место, в котором вы находитесь, как в данном случае. Однако вы злоупотребляете своим положением. Берегитесь! Мое терпение может лопнуть!
Бруно близко подошел к графу.
— Да, я заставлю вас уважать храм Божий, если у вас нет уважения к женщине. Я пока еще священник и имею право, как представитель церкви, сказать вам, что здесь не место для ваших развлечений.
— Да, пока вы — еще священник, — насмешливо повторил Оттфрид. — Постарайтесь же использовать свое право, так как это, вероятно, будет в последний раз. Кажется, больше вам не придется выступать в качестве представителя церкви; вы в достаточной степени осрамили ее, и мой дядя примет строгие меры, чтобы оградить ее от таких проповедников, как вы.
— А вам доставляет большую радость предстоящий суд? — презрительно усмехаясь, спросил отец Бенедикт. — Что будет дальше — мы посмотрим, а пока я прошу вас, граф Ранек, удержаться от насмешливого тона; не забывайте, что мы находимся в священном месте, иначе…
И монах, не окончив своей фразы, так взглянул на Оттфрида, что Люси вздрогнула. Она помнила этот взгляд! Точно так же смотрел он тогда, на балу у барона, а граф сказал, что монах готов сбросить их в преисподнюю или в глубочайшую пропасть! Теперь пропасть была недалеко.
Оттфрид прекрасно понимал, что в споре с отцом Бенедиктом победа будет не на его стороне, и предпочел стушеваться.
— Мы еще поговорим с вами, монах Бенедикт! — высокомерно произнес он и вышел из часовни.
Ветер уже несколько стих, но горы начал обволакивать туман. Все ниже и ниже опускались облака, так что верхушки гор уже скрылись за ними.
Граф взглянул на дорогу. Не хватало только, чтобы еще Гюнтер встретился с ним и вступил в объяснения!.. Оттфрид не боялся встречи с владельцем До6ры — когда он шел по дороге рядом с Люси, он каждую минуту мог оказаться с ним лицом к лицу, — но в том настроении, в каком он находился в данный момент, он предпочитал не видеть ее брата. Судя по его письму, он мог наговорить ему достаточно дерзостей, и Бог знает, чем бы окончилось их объяснение. Не мог же Оттфрид вызвать его на дуэль! Разве он, граф Ра Мог драться с сыном какого-то помощника лесничего! Самое лучшее было бы не встречаться с ним, в особенности после того, что сейчас случилось. Граф с неприятным чувством оглянулся на часовню и подошел к псаломщику, который в эту минуту вышел из дома и с озабоченным видом смотрел на опускавшийся все ниже туман.
— Можно пройти в село какой-нибудь другой дорогой? — спросил Оттфрид у псаломщика.
Старик, подойдя к нему, ответил:
— Конечно, ваше сиятельство! По этой тропинке налево вы вдвое скорее попадете в Р.
Псаломщик, родившийся в горах и ступавший по горным дорогам, как по гладкому полу, не подумал о том, что указанная им тропинка почти непроходима для изнеженных ног горожанина. Но Оттфрид был не в таком настроении, чтобы долго расспрашивать об удобствах или неудобствах пути, а потому снисходительно поклонился старику в знак благодарности и вскоре скрылся между скал.
Отец Бенедикт остался в часовне вдвоем с Люси. Священник был прав, назвав убранство церкви скромным, хотя бедные горные жители украсили ее всем, чем только могли. Запах ладана еще носился в храме легким душистым облаком. Дневной свет слабо проникал через узкие маленькие окна, оставляя алтарь в полутьме. По стенам висели выцветшие образа с ликами святых, украшенные венками, перевитыми лентами. Вместо цветов, которых мало растет в горах, перед образом Божьей Матери и вокруг него были развешены гирлянды свежей зелени. Над алтарем висела большая неугасимая лампада, разливая вокруг красноватый свет. Цепи, которыми она прикреплялась к потолку, были скрыты темнотой, и казалось, чей-то огромный блестящий глаз смотрит сверху на молодых людей.
Отец Бенедикт не спрашивал Люси, как она попала сюда вместе с графом; ему достаточно было знать, что это свидание — вынужденное и что Люси прибегла к его защите, желая избавиться от назойливых ухаживаний Оттфрида. При виде молодой девушки все сомнения Бруно относительно своего чувства к ней окончательно рассеялись. Он каждый день, каждый час ясно сознавал, что напрасно борется со своей страстью; образ Люси так же неотступно преследовал его и здесь, как там, в монастыре. Теперь, видя ее перед собой, он чувствовал, что это юное существо с детски-чистыми синими глазами, видящими в жизни только радость, полностью завладело им и у него больше не было ни сил, ни воли, сопротивляться чарам.
Люси робко стояла рядом с монахом, не подозревая, какую душевную бурю он переживает; она чувствовала себя свободнее даже в присутствии Оттфрида, хотя граф был противен ей до последней степени. Он вызывал негодование своим наглым поведением, но Люси нисколько не боялась его, тогда как бледный, мрачный молодой человек, взявший ее под свое покровительство, внушал ей необъяснимый страх. Она знала только один взгляд, заставлявший ее робеть, и теперь этот взгляд не отрывался от ее лица.
От Бруно не укрылось состояние молодой девушки.
— Не бойтесь ничего! — сказал он. — Я буду с вами до тех пор, пока не передам вас в надежные руки; граф не посмеет больше преследовать вас.
Люси подняла глаза и взглянула на монаха: что-то в его голосе внушалло ей беспокойство, и выражение его лица соответствовало голосу. Брови Бруно были мрачно сдвинуты, и на гладком лбу выделялась суровая, гневная складка, которой она раньше не замечала.
— Я очень жалею, — тихо проговорила Люси, — что из-за меня вы так резко говорили с графом. Он никогда не простит вам этого.
Отец Бенедикт презрительно улыбнулся.
— Не беспокойтесь, наша вражда с графом Ранеком началась уже очень давно, он меня всегда ненавидел.
— А что означали его слова о том, что скоро наступит конец вашей духовной власти? — робко спросила Люси. — Разве вы не хотите больше быть священником?
На лице Бруно появилось выражение глубокой печали.
— Здесь не может быть речи о желании или нежелании — наш обет нерасторжим. Католическая церковь не позволяет духовным лицам отказываться от своего звания. Вопрос только в том, не лишить ли меня даже той небольшой свободы, которой я пользовался до сих пор в качестве священника.
Люси смотрела на молодого монаха испуганно-недоумевающим взглядом.
— Вы, вероятно, думаете, что я совершил какой-нибудь смертный грех? — покачав головой, продолжал он. — Нет, ничего подобного. Я имел неосторожность сказать в проповеди то, что подсказало мне сердце, а это запрещено, католический священник обязан говорить лишь то, что предписано в Риме. По понятиям нашего духовенства, я совершил преступление, и в монастыре уже заседает суд, который наверно очень строго накажет меня.
