— Что с тобой, Рейнгольд?

В его голосе прозвучала былая нежность, с которой он когда-то обнимал своего младшего брата, страдающего от гнета родственников, и которая уже давно не возникала между ними.

— Я надеялся, что здесь ты наконец найдешь покой, которого так страстно искал, — продолжал капитан, — а вместо этого ты в последние дни безумствуешь больше прежнего. Мы теперь едва ли не по названию только гости маркиза. Ты втянул его и всех нас в этот вечный водоворот развлечений и прогулок. С судна мы бросаемся в экипажи, из экипажей на мулов, как будто каждая минута покоя или одиночества — мука для тебя, а в вихре удовольствий ты довольно часто походишь на каменного гостя среди нас. Что с тобой?

Рейнгольд неторопливо, но решительно освободился из объятий брата и тихо ответил:

— Это… я не могу тебе сказать.

— Рейнгольд!

— Оставь меня, пожалуйста!

Капитан отступил. Он видел, что брат не хочет отвечать не из каприза; усталый, сдавленный голос слишком явно выдавал сдерживаемые рыдания, а он уже знал, что, когда Рейнгольд в таком настроении, от него ничего нельзя добиться.

— Погода уже, по-видимому, прояснилась, — сказал он после короткого молчания, — но о возвращении пока нечего и думать. Сегодня нам ни под каким видом не следует пускаться в обратное плавание по волнующемуся морю; проселок тоже, должно быть, сильно размыло. Я уже обещал нашим спутникам разузнать, возможно ли сегодня возвращение домой, и постараться определить, не угрожает ли нам ливень вторично. С верхней веранды, кажется, довольно хороший кругозор; пойду, посмотрю.

Гуго вышел из комнаты и стал подниматься по лестнице. Веранда располагалась по другую сторону дома. Это была большая каменная пристройка, напоминавшая о блестящем прошлом дома, в котором помещалась гостиница. Теперь она была заброшена, полуразрушена, но бесконечно живописна благодаря своим руинам и побегам дикого винограда, обвивавшего ее колонны и перила. К веранде вела длинная открытая галерея, и Гуго уже направился вдоль нее, как вдруг остановился. Навстречу ему взлетел голубь, а за ним гнался мальчик, одетый по-городскому. Ручная, привыкшая к людям птица вовсе и не пыталась скрыться, она, словно поддразнивая, приникла к земле, но, когда ручонки мальчика протянулись, чтобы схватить ее, легко взлетела под самую крышу; зато ее маленький преследователь с разбега налетел на капитана.

— Осторожнее, синьорино, могло произойти столкновение, — сказал Гуго, поймав мальчика в свои объятия.

Но последний в своем охотничьем рвении протянул обе руки вверх и оживленно воскликнул по-немецки:

— Ах, мне так хочется иметь эту птичку! Не можешь ли ты поймать ее мне?

— Нет, мой маленький охотник, никак не могу, разве привязать для этого крылья, — пошутил Гуго и, удивленный немецкой фразой мальчика, пристально взглянул на него.

При виде глаз мальчика он как бы застыл на месте и вдруг поднял его и нежно заключил в объятия. Мальчик удивился этой ласке, но спокойно принял ее.

— Ты говоришь, совсем как мама и как дядя Эрлау, — доверчиво сказал он. — Других я здесь не понимаю, а дома понимаю каждого.

— Мама тоже здесь? — поспешно спросил Гуго.

Ребенок утвердительно кивнул головой и показал на другой конец галереи. Капитан быстро опустил его на землю и вместе с ним направился к веранде, откуда к ним навстречу уже шла Элла. При виде мальчика, идущего рука об руку с его дядей, она остановилась в немом изумлении.

— Нам суждено было здесь встретиться, — воскликнул Гуго, оживленно здороваясь с ней. — Вот никогда не поверил бы, что вы покинете виллу «Фиорина», да еще в такую погоду!

— Это первая прогулка, на которую мы решились, — ответила молодая женщина. — Хорошее самочувствие дяди внушило нам мысль предпринять поездку к развалинам храма в горах, но на обратном пути нас застигла гроза, и, так как лошади очень испугались, мы рады были найти здесь убежище.

— Мы точно в таком же положении, — сообщил Гуго, — только наше дело было еще хуже, так как мы прибыли морем.

Элла побледнела.

— Следовательно, вы вместе с братом? Увидев вас, я сразу заподозрила это.

Гуго утвердительно кивнул.

— Вы говорили, что хотите во что бы то ни стало избежать встречи… — начал он снова.

— Да, я хотела, — резко перебила она, — но это оказалось невозможно, мы уже виделись.

— Я так и предполагал, — пробормотал капитан. — Так вот чем объясняется его настроение!

— Почему вы тогда не сказали мне, что гостите в «Мирандо»? — укоризненно спросила молодая женщина. — Я думала, что вы живете в С, и, ничего не подозревая, пришла осматривать виллу. Лишь там я узнала, кто живет в нашем ближайшем соседстве, но было уже поздно.

Гуго скользнул взглядом по лицу Эллы, словно желая убедиться в ее самообладании.

— Вы говорили с Рейнгольдом? — взволнованно спросил он, не обратив внимания на ее упрек. — И что же?

— Что же? — резко повторила она. — Не беспокойтесь! Синьору Ринальдо известно, как далек он теперь мне и моему сыну. При следующей встрече мы не узнаем друг друга.

— Сегодня это во всяком случае невозможно, — серьезно возразил Гуго, — так как он сегодня не один. Боюсь, Элла, что вам не избегнуть и этого.

— Вы намекаете на встречу с синьорой Бьянконой? — спросила Элла, и, как ни старалась она казаться спокойной, губы ее дрогнули, произнося это имя. — Ну, что ж, я сумею перенести и это испытание, если его нельзя избегнуть.

Разговаривая, они подошли к самым перилам веранды. Дождь перестал, как будто исчерпались наконец хляби небесные, но сырость повисла в воздухе, пропитав его своей тяжестью. Мокрые побеги дикого винограда, смятые и растерзанные бурей, мотались из стороны в сторону, а с изображения святого в плохо защищенной от дождя стенной нише стекали капли воды. Внизу все еще шумело расходившееся море; его обычно спокойное лазурное зеркало представляло собой теперь дикий хаос темно-серых, ощетинившихся белыми гребнями волн, с шумом разбивавшихся о берег. Однако туман, до того окутывавший всю окрестность непроницаемой пеленой, стал понемногу рассеиваться, вдали уже ясно обрисовывались дома местечка, только на вершинах гор еще колыхались остатки тумана, а на западе сквозь облака начали пробиваться яркие лучи солнца.

— Как вы узнали моего малютку Рейнгольда? — вдруг спросила Элла совершенно изменившимся тоном. — Ведь вы не видели его в свое последнее посещение, а когда покинули Г., ему едва исполнился год.

Гуго нагнулся к ребенку и, приподняв его головку обеими руками, с улыбкой ответил:

— Как я узнал? По его глазам! Ведь у него ваши глаза, Элла, а их не так-то легко забыть и можно узнать даже тогда, когда они смотрят с другого лица. Я отыскал бы их среди тысяч других.

В голосе капитана слышались страстные нотки. Молодая женщина слегка отступила от него и спросила:

— С каких пор вы научились говорить мне комплименты, капитан?

— Разве комплименты теперь так непривычны для вас?

— Из ваших уст — конечно.

— Правда, мне нельзя говорить вам то, что разрешается всем и каждому, — с огорченным видом сказал Гуго. — За попытку сделать это, я уже заслужил от вас однажды прозвище «искателя приключений».

— Кажется, вы никак не можете забыть эти слова? — с улыбкой заметила Элла.

Гуго упрямым движением откинул голову.

— Нет, не могу забыть, потому что они причинили мне боль, еще до сих пор не излеченную.

— Причинили боль? — повторила Элла. — Неужели что-нибудь вообще может причинить вам боль, Гуго?

— То есть, иначе говоря, есть ли у вас вообще сердце, Гуго? Нет, я не обладаю этим органом, я опоздал при дележе, и мне его не хватило… Вы именно такого мнения.

— Нет, я не думала этого, — возразила молодая женщина. — Я уверена, что вы способны на горячее чувство.

— Но не на серьезное и не на глубокое?

— Нет.

Капитан молча смотрел на нее, а затем вдруг сказал:

— Неужели необходимо было, Элла, дать мне столь жестокий урок, когда в тот раз я осмелился поцеловать вашу руку, что вам, видимо, не понравилось? Я знаю, что значит это «нет». Вы видите, я понимаю намеки и приму к сведению сегодняшний. Не беспокойтесь!