— И все же новая опера остается гвоздем сезона, — говорил офицер в мундире итальянских берсальеров. — Я не могу понять, как можно было ни с того, ни с сего отложить ее. Все приготовления почти закончены, репетиции начались, все уже готово к представлению, и вдруг репетиции прерывают и без всякой видимой причины откладывают постановку до осени.

— Единственная причина этого — царственный каприз самого синьора Ринальдо, — несколько иронически произнес другой собеседник. — Он уже привык обращаться с оперой и публикой по собственной фантазии.

— По-моему, вы ошибаетесь, синьор Джанелли, — взволнованно перебил его молодой человек с аристократической внешностью. — Если Ринальдо требовал отсрочки, значит, у него была для того причина.

— Извините, маркиз, — возразил Джанелли, — ничего подобного не было. В качестве капельмейстера Большой оперы я отлично осведомлен, каких огромных трудов и жертв, денег и времени стоило исполнение желаний Ринальдо. Своими прихотями он перевернул вверх дном весь театральный мир, требуя таких перемен в оперном персонале, каких никогда не бывало и не будет. По обыкновению ему во всем уступали, надеясь удостоиться наконец его высочайшего одобрения, а он, вернувшись из М., вдруг находит все ниже своих ожиданий и самым бесцеремонным образом предписывает начать все сначала. Тщетно пытались воздействовать на него через синьору Бьянкону, он даже грозил забрать обратно свою оперу, а его превосходительство господин директор, — маэстро насмешливо пожал плечами, — конечно, не мог взять на себя ответственность за такое несчастье. Он не только обещал, но и старался делать все, от него зависящее, однако — и это хуже всего — даже по высочайшему повелению самого синьора Ринальдо никак нельзя в такое короткое время произвести требуемые им изменения, поэтому приходится отложить постановку оперы до следующего сезона.

— Директор в данном случае поступил совершенно справедливо, подчинившись желанию или хотя бы даже капризу композитора, — с уверенностью сказал молодой маркиз. — Общество никогда не простило бы ему, если бы его упрямство лишило нас оперы синьора Ринальдо. Каждый знает, что он способен исполнить угрозу и взять назад свое произведение. При такой перспективе не остается ничего более, как безусловно уступить ему.

— Конечно! Мой протест направлен лишь против той грозной власти, которую забрал себе иностранный композитор в самом сердце Италии, принуждая наших соотечественников к его толкованию музыки.

— В особенности, когда эти соотечественники провалили уже две оперы, а каждое новое творение синьора Ринальдо имеет бурный успех у публики, — шепнул маркиз своему соседу.

Это был англичанин, видимо, очень скучавший. Он довольно плохо владел итальянским языком, и потому большая часть разговора, притом весьма оживленного, ускользала от его внимания. Тем не менее он с достоинством кивнул головой в ответ на тихое пренебрежительное замечание своего юного соседа и так внимательно взглянул на маэстро, как будто увидел перед собой седьмое чудо света.

— Мы здесь толкуем относительно новой оперы синьора Ринальдо, — вежливо объяснил офицер, обращаясь к иностранцу, стоявшему до сих пор безмолвным слушателем.

— Я только что слышал это имя, — с акцентом, но достаточно бегло заговорил тот по-итальянски. — Вероятно, это какая-нибудь музыкальная знаменитость?

Собеседники взглянули на него с немым изумлением. Только лицо маэстро выразило удовольствие при мысли, что нашелся человек, не знающий этого имени.

— Какая-нибудь? — подчеркнул маркиз Тортони. — Простите, господин капитан, вы, должно быть, слишком долго пробыли в море или приехали сюда из другого полушария?

— Прямо с островов Тихого океана! — несмотря на иронический тон вопроса, с обаятельной улыбкой подтвердил капитан. — А так как там, к сожалению, меньше заботятся о художественных новинках, чем того требуют интересы цивилизации, прошу вас прийти на помощь моему достойному сожаления невежеству.

— Речь идет о нашем первом и гениальнейшем композиторе, — сказал маркиз. — Хотя он и немец по происхождению, но уже много лет принадлежит исключительно нам. Он живет и творит только на итальянской почве, и мы гордимся возможностью называть его своим. Впрочем, вы легко можете познакомиться с ним лично сегодня же вечером. Он наверно будет здесь.

— С синьорой Бьянконой, разумеется, — вмешался офицер. — Вам уже удалось слышать нашу красавицу-примадонну?

Капитан, отрицательно покачав головою, ответил:

— Я здесь всего несколько дней, но много лет назад я видел эту артистку на моей родине, где она пожинала тогда свои первые лавры.

— Да, тогда она была восходящей звездой, — воскликнул один из собеседников. — Правда, она начала свою карьеру на севере и вернулась к нам уже прославленной артисткой. Но теперь она, безусловно, в зените своего таланта. Вы должны послушать ее, и обязательно в опере синьора Ринальдо, если хотите видеть этот талант в полном его блеске.

— Разумеется, потому что тогда она достигает высоты своего вдохновения, — подтвердил молодой маркиз. — Но, во всяком случае, вы сегодня увидите синьору Бьянкону во всей ее ослепительной красоте. Не упускайте случая быть представленным ей и поговорить с нею.

— Конечно, если это будет угодно синьору Ринальдо, — снова вмешался маэстро, — иначе вы напрасно стали бы добиваться знакомства.

— Разве этим распоряжается синьор Ринальдо? — удивился капитан.

— По крайней мере он присвоил себе такое право. Он так привык всюду властвовать, что делает это и в данном случае, к сожалению, не без успеха. Не могу понять Бьянкону! Такая талантливая артистка, такая красавица, и всецело подчиняется мужской воле!..

— Но это воля Ринальдо, — улыбнулся офицер, — и тем все сказано. Нужно сознаться, что никто из нас не может равняться с ним в отношении успеха. Где бы он ни показался, все так и льнут к нему. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и сама Бьянкона добровольно покоряется его пленительным чарам.

— Положим, не очень-то добровольно, — насмешливо заметил Джанелли. — У синьоры Бьянконы в высшей степени страстный характер, а синьор Ринальдо еще превосходит ее в этом отношении. Грозы между ними не менее часты, чем солнечный свет, а бурные сцены — в порядке вещей.

— Этот Ринальдо, по-видимому, властвует не только над публикой, но и над обществом? — сказал капитан, обращаясь к капельмейстеру. — Как же терпят подобное от одного человека и вдобавок еще иностранца?

— Да ведь все ослеплены и ради него забывают о заслугах других, — ответил маэстро с плохо скрываемым гневом. — Когда общество возносит своего божка на пьедестал, оно доходит до смешного в своем поклонении. Положительно создали культ, поклоняясь этому Ринальдо, ничего удивительного, что его высокомерие и самонадеянность переходят всякие границы и он считает себя вправе попирать ногами все, что безусловно не преклоняется перед ним.

Капитан со странной усмешкой смотрел на разгорячившегося итальянца.

— Жаль, что у такого талантливого человека есть столь дурные черты. Впрочем, и талант, может быть, далеко не так велик? Не правда ли, попал в моду, угодил прихоти публики? Бывает же незаслуженное счастье!..

Джанелли, вероятно, с удовольствием подтвердил бы это, но его стесняло присутствие других.

— В таких случаях судьей может быть только публика, — осторожно возразил он, — а здесь она очень щедра в проявлении своих восторгов. Не касаясь заслуженности славы синьора Ринальдо, могу сказать лишь одно: напиши он сейчас самое посредственное произведение, и все превознесут его до небес только потому, что это — его сочинение.

— Весьма возможно, — согласился капитан, — пожалуй, и его новая опера — уже посредственная вещь. Я всецело доверяю вашему мнению и, конечно, буду…

— Советую вам не произносить своего приговора до тех пор, пока вы не познакомитесь с произведениями синьора Ринальдо, — резко перебил его маркиз. — Он совершил непростительную ошибку, одним духом победоносно достигнув вершины славы и сделавшись знаменитостью, что не так легко для других и чего в известных кругах ему никак не могут простить, стараясь принизить при каждом удобном случае. Последуйте моему совету.