— Крестьян нужно усовещевать, иначе алчность побеждает человечность, — обращаясь к ней, заметил Вильмут. — Они помешали нашему разговору, и ты не ответила на мой вопрос. Почему ты сегодня была в городе и не заехала к Фрейзингу? Ведь он — твой поверенный и может лучше всех дать тебе те сведения, которых ты просишь у меня.

Анна не сразу нашлась, что ответить, и некоторое время молчала.

Вильмут заметил ее колебание и спросил:

— Что-нибудь произошло между вами? Вероятно, это твоя тайна?

— Нет, Грегор, все равно ты узнал бы, — спокойно возразила молодая женщина. — Вчера я имела с Фрейзингом настолько неожиданное, насколько и неприятное объяснение, хотя мы расстались без особенной горечи, и я надеюсь, что он сохранит ко мне прежнюю дружбу. Но теперь я не могу обращаться к нему и должна выждать, когда он приедет по собственному желанию.

— Значит, он сделал тебе предложение и ты отказала?

— Да.

— Я уже давно подозревал это, — презрительно сказал Вильмут. — Старый дурак! Неужели он думает, что ты при теперешних обстоятельствах приняла бы от него хорошее обеспечение? Или он воображает, что ты неравнодушна к нему?

— Не знаю. Во всяком случае он ошибся в своих предположениях. Теперь ты понимаешь, что я не могла сегодня обратиться к нему.

— Нет, я напишу ему вместо тебя и попрошу у него справку. Так Фрейзинг был вчера в Розенберге? Кстати, я слышал, тебе сделали и второй визит: у тебя был Пауль фон Верденфельс.

— Ты и это знаешь? — с удивлением спросила Анна.

— Случайно! Ты, конечно, не приняла его.

— Нет, я говорила с ним.

Вильмут близко подошел к кузине, и на его лице появилось почти угрожающее выражение, когда он спросил:

— Что значит, что ты приняла его визит? Разве ты забыла, что он из Фельзенека?

— Успокойся! — холодно ответила Анна, — это было в первый и последний раз, что он приезжал в Розенберг. Я должна была поговорить с ним, чтобы рассеять некоторые недоразумения, но дело дошло до того, что он просил моей руки.

Вильмут иронически рассмеялся.

— И этот тоже! Тебе придется остаться вдовой. Едва только кончился год твоего траура, а у тебя уже два жениха. Своим отказом ты их обоих сделала несчастными.

— Разве это моя вина? — с упреком спросила Анна.

— Нет, не вина, но судьба; и незавидная судьба — быть предназначенной вселять горе в сердца мужчин.

Эти слова звучали какой-то особенной горечью, и взгляд, брошенный на молодую женщину, был почти враждебен. Анна молчала. Она и теперь преклонялась перед авторитетом своего прежнего учителя, который так долго заменял ей отца и постоянно внушал ей, что ее красота — роковой дар.

Между тем буря все усиливалась. Она проносилась над домом священника, сметая с крыши сугробы снега; в саду со стоном ломались хрупкие ветви фруктовых деревьев, и обе половины ворот, которые забыли закрыть, вдруг с треском рухнули.

— Тебе невозможно ехать в такую погоду; обожди час, может быть, буря пронесется, — сказал Вильмут.

— Боюсь, что буря не утихнет, — задумчиво ответила Анна, — есть признаки, указывающие, что она захватит и ночь.

Наступили сумерки, и в комнату вошла ключница пастора, пожилая седая женщина, еще бодрая, с приятным выражением лица. Она внесла зажженную лампу, поставила на стол, и по лицу ее было видно, что ей хочется рассказать нечто необыкновенное.

— Ваше преподобие, случилось что-то невероятное! — начала она. — Все село говорит об этом. Сначала я не хотела верить, но он действительно проехал, многие видели его!

— Кого видели? — спросил Вильмут.

— Барона Верденфельса! Он ехал в открытом экипаже, а рядом сидел его племянник, молодой барон; они поехали в замок.

Анна быстро отвернулась, а пастор смотрел на экономку такими глазами, будто думал, что она не в своем уме. Наконец он произнес:

— Чего только людям не приходит в голову! Они видят призраки среди белого дня.

— Нет, не призраки, ваше преподобие, а действительность, — уверенно заявила ключница. — Посмотрите: там, в замке, освещены господские комнаты — в первый раз со дня смерти старого барона, а сегодня еще в полдень прибыли и слуги с лошадьми из Фельзенека. Теперь стало понятно, что все это означает: приехал сам барон.

Хорошо, что Анна сидела в тени; при последних словах ключницы яркая краска залила ее лицо, и она с глубоким вздохом подумала про себя:

— Наконец-то!

Вильмут не обращал на нее внимания, он был совершенно поражен, хотя, видимо, все еще сомневался. Он торопливо подошел к окну, откуда был виден главный фасад замка. Несмотря на значительное расстояние, там можно было заметить свет, — свет в комнатах, которые Раймонд занимал при жизни отца. Ключница собиралась рассказать о реакции всего села на необыкновенное событие, но пастор резко прервал ее:

— Во всяком случае, завтра утром видно будет, подтвердится ли это известие. Скажите кучеру госпожи Гертенштейн, чтобы он не запрягал лошадей, так как буря становится все сильнее.

Ключница удалилась, и в комнате на несколько минут воцарилось молчание. Глаза Анны не отрывались от освещенных окон замка. Вильмут, который ходил взад и вперед по комнате, наконец остановился и спросил:

— А как ты думаешь, Верденфельс и в самом деле приехал? Что ему здесь нужно через шесть лет после того, как он окончательно порвал все отношения с целым светом? Чего он ищет?

— Скорее всего ему понадобились вещи, которых он так долго избегал, — тихо ответила Анна.

— Это на него похоже! Он всегда был пустым мечтателем, который жил только одними прихотями. Может быть, ему наскучило одиночество и он ради развлечения хочет играть теперь роль владетельного барона.

— Грегор, не будь таким несправедливым! — проговорила Анна, и голос ее задрожал, несмотря на все старание овладеть собой. — Ты знаешь, что не прихоть загнала его в это уединение, а всеобщая ненависть, которую ты так тщательно поддерживаешь.

— Или, вернее, твой брак с Гертенштейном, которого он не мог вынести. Вот что заставило его удалиться от всех.

Неожиданный стук в дверь прервал их разговор, и на оклик священника «Кто там?» в комнату вошел старик Экфрид. Седые волосы его растрепались от ветра, он так трудно дышал от усталости и волнения, что едва мог поздороваться.

— Это вы, Экфрид? — спросил Вильмут, смотря на горную палку, которую крестьянин держал в руках. — Вы идете с гор?

— Да, ваше преподобие, и не я один! — ответил старик, и в глазах его блеснул недобрый огонек. — Еще кое-кто спустился со мной оттуда... Вы, вероятно, уже знаете... Верденфельс там!

Вильмут сердито нахмурился.

— Значит, Это известие справедливо? А я все еще сомневался.

— Совершенно справедливо! — подтвердил Экфрид. —Я знаю его, моим глазам вы можете поверить! Он проехал мимо меня как злой дух, гонимый бурей и непогодой, которую он везет к нам с собою с гор. Помяните мое слово, эта буря принесет какое-нибудь несчастье в Верденфельс.

— Садитесь! — сказал Вильмут, указывая ему на стул. — Вы едва дышите. Отдохните сперва, а потом скажете, что привело вас ко мне.

Старик тяжело опустился на стул, он все еще с трудом дышал и, казалось, старался победить головокружение. Анна быстро подошла к нему.

— Что с вами, Экфрид? Успокойтесь! Могу я чем-нибудь вам помочь?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, ничего... это от дальнего пути и испуга... я иду из Маттенгофа.

— От вашей дочери? Но вам трудно ходить туда так часто с вашей больной ногой!

— Да мне не придется так часто ходить туда, — глухо проговорил старик. — Может быть еще раз, на похороны... потому что Стаси умирает.

— Я так и думала, когда была там с двоюродным братом, — с участием проговорила Анна. — Мы еще тогда увидели, что бедной женщине недолго осталось жить... Но наш доктор обещал мне еще раз навестить ее, был он у нее?

— Да, был сегодня утром и сказал, что она вряд ли переживет эту ночь.

Голос старика задрожал. Молодая женщина хотела обратиться к нему со словами утешения, но Вильмут прервал ее: