Во время одной из прогулок профессор, по-видимому, совершенно без задней мысли, спросил Паулу, довольна ли она своим положением у этой старой дамы с такими большими претензиями. Молодая девушка после некоторого колебания созналась, что собирается расстаться с госпожой Альмерс, и присоединила к этому робкий вопрос, не знает ли профессор кого-нибудь, кто бы мог ей дать подходящее место.
Он не дал ей договорить, а с удовольствием воскликнул:
— Да ведь это чудесно! Мы как раз ищем молодую особу для надзора за нашими младшими детьми, которые еще не ходят в школу! Приезжайте к нам, мы с радостью примем вас!
Молодая девушка онемела от радостного удивления. Это предложение являлось для нее неожиданным счастьем: оно снимало с нее тяжелую заботу о будущем и избавляло от горькой необходимости явиться нежеланным гостем своего опекуна и выслушивать его язвительные упреки.
Роснер, по-видимому, истолковал ее молчание колебанием и стал горячо убеждать молодую девушку:
— Конечно, у нас далеко не так важно, как здесь; мы люди простые и миллионами не обладаем, но зато у нас сияет солнце, а здесь — всегда полярный холод. Я знал госпожу Альмерс еще в Ауенфельде — она и там вносила с собой какую-то ледяную атмосферу. Я думаю, при ее приближении даже термометр опускается. Приезжайте к нам! Жалеть не будете. В доме, где хозяйкой моя жена, хорошо живется, да и я — человек покладистый. Наши ребята, вероятно, доставят вам иной раз немало хлопот, но они — хорошие детки и наверно полюбят вас. Давайте сейчас же покончим это дело; по рукам, не так ли?
Он протянул руку, и Паула ответила тем же, и с какой радостью! Она нисколько не скрывала ее и немного опешила, когда профессор начал говорить об условиях, причем коснулся их мимоходом, хотя они были блестящи. Молодая девушка была слишком счастлива, чтобы раздумывать об этом, и удовольствовалась бы самым небольшим содержанием.
Профессор был, по-видимому, чрезвычайно доволен тем, что Паула приняла его предложение, но сказал, что госпоже Альмерс пока вовсе незачем знать об этом. Молодая девушка тотчас же согласилась и с этим.
Через неделю профессор Роснер снова уехал, причем Бернек сам отвез его на станцию. По-видимому, его прежние дружеские отношения с бывшим учителем снова восстановились, к великому удовольствию госпожи Альмерс, которая не могла объяснить себе непривычную любезность своего обычно неприветливого племянника. Она нашла, что посещение профессора оказало на него в высшей степени благотворное влияние.
Это было в день отъезда профессора. Альмерс и Паула под вечер вернулись с прогулки по окрестностям замка. Эти прогулки были теперь крайне тягостны для Паулы. Госпожа Альмерс говорила с ней оскорбительным, ледяным тоном, а сегодня дала ей очень ясно понять, что время, данное ей на размышление, уже прошло.
Паула ничего не возразила на это, к большому удовольствию своей покровительницы; та сочла это доказательством того, что „упрямица“ осознала свою глупость и раскаивается в ней, и это настроило ее так благосклонно, что она отклонила намерение Паулы по обыкновению проводить ее в спальню и довольно милостиво проговорила:
— Останься еще на балконе, дитя мое, ты очень бледна и жалуешься на головную боль. Прохладный вечерний воздух будет тебе полезен, а я могу обойтись сегодня и без тебя.
С этими словами она ушла.
Паула облегченно вздохнула. В глубине души она считала, что поступила нехорошо, распорядившись своей будущностью без ведома своей покровительницы, но тут же у нее явилась мысль, что последняя угрожала ей разлукой и, безусловно, приведет свои слова в исполнение, если она останется при своем. Слава Богу, теперь ей не придется идти неизвестно куда, к чужим людям.
Незадолго до отъезда профессора Роснера пришло еще письмо его жены; она написала, что вполне одобряет его выбор и с радостью примет молодую девушку в свой дом. Профессор простился с Паулой очень тепло и сердечно, так что она даже терялась в догадках, чем именно она заслужила подобное отношение.
Ввиду подобного неожиданно благоприятного оборота своей жизни, Паула должна была бы быть очень довольна и благодарна, однако все время в ее душе появлялась какая-то непонятная, доселе не испытанная тоска. Быть может, это был страх пред неизбежным объяснением с госпожой Альмерс, хотя она знала, ей придется повторить лишь то, что она уже раз так решительно высказала.
Но куда девалось мужество, с которым она тогда восстала против нелюбимого мужа, которого хотели навязать ей. Это чувство исчезло у нее в мрачные минуты у часовни над окутанным туманом озером. То, что она узнала тогда, было еще мрачнее, но, тем не менее, из этих темных теней вырисовывалось нечто такое, чего Паула еще никогда не испытывала: сознание, что она любима!
Она отвергла руку человека, признавшегося ей в этом. Правда, тогда, она еще не знала его, но он слышал этот резкий отказ, — и тогда наступил решительный конец всему. Молодой девушке казалось теперь, что то счастье, о котором она так мечтала и которое хотела спасти своим „нет“, — было совсем близко, но теперь утрачено навсегда.
На террасу упала слабая полоса света: это Ульман зажег в гостиной большую висячую лампу и вышел затем на балкон к молодой девушке, которая молча стояла, облокотившись на перила.
— Только что вернулся домой наш барин, — сказал старик, — я всегда радуюсь, когда он приезжает домой засветло. Он очень часто ездит верхом по лесам в темноте, никакие просьбы и уговоры не помогают.
— Разве это опасно? — спросила Паула. — Я думала, что в окрестностях Рестовича совсем тихо.
— Как для кого! Вы, например, совершенно спокойно можете гулять по лесу, а барин... — совсем другое дело. А теперь этот шалый парень Зарзо опять появился здесь. Что ему нужно в Рестовиче?
— Лесник Зарзо? Я думала, что он уже уволен?
— Конечно! Уже на прошлой неделе говорили, что он скрылся, и я благодарил Бога, что мы, наконец, избавились от этого злющего парня; но он, должно быть, был где-нибудь недалеко, и сегодня Янко видел его. Тут что-нибудь да кроется, и надо держать ухо востро!
— Разве вы не говорили этого господину фон Бернеку? — с тревогой спросила молодая девушка.
— Конечно, говорил, но он только пожал плечами, и сказал: „Пусть только посмеет попасться мне на глаза!“ — вот и все! Ведь он не знает ни страха, ни осторожности. Этот негодяй Зарзо что-нибудь да замышляет! Я готов дать голову на отсечение, если это не так!
Паула молчала, она нашла крайне „немилосердным“ непреклонное, суровое „нет“, которым Бернек ответил на все просьбы и уверения лесника, теперь же ей казалось, что он был прав в своей суровости.
— Вот и профессор Роснер уехал, — снова начал Ульман, — это был такой приветливый барин, всегда веселый и довольный. Удивительная история вышла с его приездом!
— Я не нахожу ничего удивительного в том, что профессор захотел повидать своего бывшего ученика, когда он был тут поблизости; это вполне естественно.
Старик с таинственным видом покачал головой.
— Он вовсе не был тут; он спокойно сидел в Дрездене, когда барин послал ему телеграмму; после нее-то профессор и примчался сюда.
Молодая девушка, ничего не понимая, с изумлением смотрела на говорившего и, наконец, произнесла:
— Вы, вероятно, ошиблись. Они оба все время говорили о случайной встрече. Да и с какой стати они стали бы скрывать, если бы она была условлена заранее?
— Этого я не знаю. Ведь у нашего барина ничего не узнаешь: он все делает по своему, а почему и зачем — этого никто не знает. Он даже мне не доверил телеграммы, а велел Янко отнести ее на станцию и заплатил за нее уйму денег, потому что это было целое письмо в две страницы. Янка показывал ее мне, я мог прочитать только адрес: „Профессору Роснеру, Дрезден“. Остальное было написано по-французски, чтобы никто не мог понять. Утром телеграмма была отправлена, к вечеру уже пришел ответ, а через два дня явился профессор; он, вероятно, ехал на курьерском поезде.
