Дурацкая манера повторять ее имя каждые пять минут! Он пожирает ее глазами, взгляд становится все более масляным, у нее руки чешутся треснуть его по физиономии.

— Помнишь Кристофа?

— Понятия не имею, кто это!

— Но как же! Мы ездили к нему в Довиль. На выходные. Это случилось только раз, но тем не менее. Дождь лил не переставая, и мы бегали по пляжу в непромокаемых плащах.

Флоранс слушает вежливо, но без малейшего интереса, словно речь идет не о ней.

— Я часто рассказывал ему о тебе. Мы праздновали мое сорокалетие вдвоем, только он и я. Пили за твое здоровье. То самое вино, которое я купил в Боне на нашу свадьбу.

— Твою и Кристофа?

— Твою и мою, разумеется!

— Да ну! Ты планировал нашу свадьбу, а я абсолютно не в курсе!

Сердце Флоранс колотится, голос срывается. Она точно помнит, вопрос о женитьбе никогда всерьез не обсуждался. Да и в каком-то там Боне она никогда не была. Но железная уверенность Филиппа заставляет ее усомниться в своей правоте.

— Ты сделала меня таким несчастным, — продолжает Филипп, чувствуя, что выигрывает по очкам. — А ведь говорила, что наши судьбы навеки связаны.

— Я такое говорила?

— Написала.

— Я тебе писала?!

— Десятки писем. Я их храню, все до единого. И часто перечитываю.

Да он настоящий псих! Флоранс становится страшно. Она не припомнит, чтобы хоть раз писала Филиппу. У него навязчивый бред, он и ее хочет затянуть в этот омут! Флоранс сильно не по себе.

— Для меня восемнадцатое июля — день траура. В этот день ты вышла замуж.

— Откуда ты знаешь? Кстати, я больше не праздную восемнадцатое июля. Это был мой первый брак.

— Как ты могла так поступить со мной?

— Ты что, издеваешься? Мы были в приятельских отношениях, не более того! Ты тоже был женат, но я не делаю из этого трагедии.

— Да, я вижу, моя женитьба тебя задевает. Но ты не должна ревновать…

— И в мыслях не было!

— Ты не должна ревновать, потому что Сесиль я выбрал только потому, что она очень похожа на тебя. Впрочем, во всех женщинах я искал твои черты…

Хлопнув ладонями по столу, Флоранс решительно встает. И зачем только она согласилась на это свидание? Уж точно не затем, чтобы вести подобные дискуссии! Она подыскивает слова, которые дали бы понять, что она прощается с ним навсегда, но боится его оскорбить. А если у него и впрямь хранятся какие-то письма? А если он шпионит за ней? Встать и уйти — проще простого, но оставит ли он ее после этого в покое? Сомнительно. У Флоранс вырывается вздох отчаяния.

Филипп понимает вздох по-своему: хватает руку Флоранс и подносит к губам.

— Не грусти, любовь моя! Мы снова вместе. И больше нас ничто не разлучит.

Флоранс чувствует влажное прикосновение его губ и поспешно выдергивает руку.

— Я должна идти, пора забирать Адриана.

— Понимаю. Я всегда знал, что из тебя выйдет прекрасная мать. Когда мы снова увидимся?

«Никогда!» — кричит ее разум. Но Филипп не слышит. Все его силы направлены на то, чтобы вырвать обещание новой встречи.

Флоранс притворяется, будто увидела на улице знакомую.

— Мне нельзя здесь оставаться. Пока.

— Можно я тебе позвоню?

— Дело твое, — бросает она, как бросают собаке кость.

Он уже собирается сжать ее в объятиях, но она вовремя уворачивается.

— Флоранс!

Ну что еще? Он загородил ей дорогу, неслышно ступая в своих неизменных мокасинах.

— Спасибо! Это было божественно!

Не хватает только щемящих скрипок… А вот и они! Правда, в иной аранжировке — парочке аплодируют туристы, когда Филипп, сграбастав Флоранс, впивается в ее губы. Она чувствует во рту его язык, кричать уже поздно, а укусить в самый раз, но тут происходит нечто странное: Флоранс будто видит себя на киноэкране. Флоранс, которая только и знает, что поливать цветы, стоять в очереди за продуктами и скандалить с мужем, запрещая ему ужинать пиццей, не отрываясь от футбольного матча, внезапно превращается в принцессу. Она в роли неотразимой женщины в объятиях импозантного и никчемного мужчины, и в ее честь звонят колокола Сен-Жермен-де-Пре. Поцелуй Филиппа не вызывает отвращения, дыхание у него ментоловое. Если закрыть глаза и не видеть его помутневших глаз, ситуация кажется не такой уж неприятной.

Флоранс не изменила своего мнения о нем. Она находит этого типа нелепым, прилипчивым и наглым. Но разыгравшаяся пылкая сцена не может не волновать воображение почти сорокалетней матери семейства, которой одна забота — не забыть по пути домой купить хлеба.

Флоранс чувствует, как бьется его сердце. И зачем надо было тратить столько времени на препирательства? Однако Флоранс уже хочется, чтобы Филипп ее отпустил, потому что формовых багетов в булочной скоро не останется. Их всегда разбирают первыми. С другой стороны, было бы жестоко столь резко оттолкнуть жаждущего любви человека. И потом, она вряд ли увидит его снова. Николя только что предложили работу в Барселоне. Она тоже сможет там устроиться. Недели через две их не будет в Париже. Так почему бы не позволить себе маленькое баловство перед отъездом, этакую конфету на ксилите — вкусно и без последствий.

— Пойдем ко мне! — слюнявит ей ухо Филипп.

— Не торопись! — лукавит Флоранс. — Я бы с радостью, честное слово, но мне нужно идти. Хорошего понемножку…

— Господи, Флоранс… Когда я увижу тебя?

— Не знаю.

Он бледнеет на глазах. Вид у него — просто загляденье: преуспевающий малый в дорогом костюме чуть не рыдает от обиды. Флоранс подавляет злой смешок.

— Пятнадцатого в десять часов тебя устроит?

Через три недели! Для Филиппа это тяжелый удар, но он боится требовать большего из страха потерять завоеванное.

А Флоранс уже на улице, она торопится, едва не подпрыгивает на ходу, — ее разбирает смех при мысли, что пятнадцатого числа в десять часов она уже будет в Барселоне. Филипп, растерявшись как мальчишка, даже не сообразил уточнить место встречи. Конечно, когда до него дойдет, он явится вопить под ее окнами, ну и пусть. Она сумеет от него отделаться. Нет, это непредусмотрительно. Лучше сейчас же все уладить, назначить место, какое-нибудь кафе неподалеку от его дома. Зачем вынуждать его тащиться через весь Париж зря?

Флоранс оборачивается, чтобы крикнуть: «Приходи на то же место!» — но Филипп оказывается у нее за спиной. Он кладет ей руку на плечо.

— Ты забыла сказать, где мы встречаемся, — улыбается он. — Значит, в Барселону ты не едешь. Я знаю одно хорошее местечко, очень уютное, довольно дорогое, но плачу я…

Дальше Флоранс уже не слушает. Она бросается бежать со всех ног, щеки ее пылают, за ней по пятам гонится гигантская тень Филиппа. На самом деле Филипп не трогается с места. Блаженно улыбаясь, он довольствуется тем, что бормочет себе под нос: «Не тревожься, любовь моя. Я приду к тебе. Обещаю, ты будешь счастлива».

Сигнал к отправлению поезда застиг их в объятиях друг друга. Прощание протекало довольно сдержанно, но, заслышав сигнал, предвещавший неизбежную разлуку, Жан-Мишель прижал к себе Элизу чуть крепче и не отпускал секунд на десять дольше обычного, а напоследок прошептал ей в ухо: «Я тебе позвоню». К своему удивлению, Элиза внезапно разволновалась и даже испытала нечто похожее на вспышку страсти. С какой стати, спрашивается? Ведь между ней и Жан-Мишелем решительно ничего не произошло.

Она смотрела, как он удаляется по перрону скованной походкой немолодого человека — суставы дают о себе знать. Из окна поезда, с возвышения, Элизе была видна его макушка, и она заподозрила, что волосы на ней сохранились исключительно благодаря пересадке. Смутившись, она поспешила перевести взгляд на сына, который уже углубился в книжку. Когда Жан-Мишель обернулся, чтобы помахать рукой, Элизы в окне уже не было. Поезд тронулся. В Париж! К мужу, к Люси, к близнецам. Там она вновь обретет благоразумие и супружеское счастье, главное — не переступать ту грань, за которой скука оборачивается отчаянием.