Где-то она сейчас? Сегодня она едет не на трамвае. Сегодня ее привезут отец, хирург, и мать, гинеколог. Сегодня ее продемонстрируют всему миру. «Новые таланты» и Филармонический оркестр. Если сегодня она выступит успешно, перед ней будет открыт весь мир. А она и не может выступить иначе. Чуть больше года назад состоялось ее первое триумфальное выступление на Конкурсе молодых пианистов. С тех пор Сельма Люнге дышала ей в спину. Ане просто не может не повезти.

Я нервничаю, как будто речь идет о моем собственном выступлении.

Мы поднимаемся со станции. Национальный театр. Обычный путь. Сколько раз я ходил этим путем! Мои сверстники слушали «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Но мы — инакомыслящие. Мы покупаем толстые ноты. Мы просиживаем дни за своими инструментами. Мы проводим дома все субботние вечера. Мы заменяем Кейта Ричардса и Джона Леннона Хейфецем и Джиной Бахауер. Из-за колонн перед входом в Аулу струится свет. Там, за стенами, находится зал, где висят картины Мунка, где, благодаря связям В. Гуде, играли Рубинштейн, Арро, Баренбойм и Ашкенази. Пела Шварцкопф, дирижировал Бруно Вальтер. Теперь очередь Ани Скууг, а ей даже не нравится Мунк.

Январская темень. За колоннами на фоне света движутся тени. Они пришли слушать Филармонический оркестр и «Новые таланты». У входной двери я вижу группу молодежи. Это мои друзья. Союз молодых пианистов, думаю я. Ребекка очень нарядная, и даже Фердинанд по этому случаю пришел в костюме. Юные дарования, чьи имена я не в силах запомнить, тоже здесь. Что-то заставляет меня оглянуться. Ястреб? Но на небе его не видно. Лишь розоватое зарево, которое бывает только над дышащим городом. Маргрете Ирене толкает меня в плечо.

— Аксель, ты что, заболел, что ты высматриваешь там в ночи?

Я поворачиваюсь к ней. Пытаюсь улыбнуться.

— Ничего.

— Ничего? — переспрашивает она с деланным разочарованием. — Это после того, как я тебе столько рассказала о звездах?

Катрине отходит от нас, она такого не выносит. На несколько секунд мы с Маргрете Ирене остаемся наедине, потом присоединяемся к нашим друзьям.

— Сегодня вечером нам понадобятся твои звезды, — говорю я и легко прикасаюсь губами к ее губам. Ей это нравится.

— Да. Могу себе это представить. Аня нуждается в твоем присутствии. Ты должен быть поблизости. Кажется, ты ее единственный друг? Где ты сидишь?

— Она посадила меня в конце зала.

— Правда? — Маргрете Ирене растеряна. — Покажи твой билет.

Я достаю билет. Она достает свой. Изучает оба билета.

— Нет, это не так далеко, — говорит она.

— А ты где сидишь?

— Вот я сижу далеко. Вообще странно, что она не посадила нас с тобой рядом.

— Она же не знает о наших отношениях, — говорю я и чувствую, как у меня на лбу выступают капельки пота и к горлу подкатывает тошнота.

— Пора уже ей об этом узнать. — Маргрете Ирене сердито щиплет меня за руку.

Больше мы ничего не успеваем сказать друг другу. Она возвращает мне мой билет.

— А вот и наши, — быстро говорит она.

Мы здороваемся, обнимаемся. Ребекка очень бледна. Я внимательно смотрю на нее. Она это замечает.

— Я так нервничаю, — говорит она и обнимает меня, обдав тяжелым сладким ароматом духов, какого я раньше не знал.

— То же самое сказала Аня, когда дебютировала ты.

— Женская солидарность. Новый вид феминизма.

Я киваю.

— Безусловно.

— Ей предстоит пройти через ад. Но почему мы стоим здесь? Давайте зайдем внутрь.

Через стеклянные двери мы направляемся в фойе. Почему-то у входа выстроилась очередь. Сначала мы не понимаем, в чем дело, но потом видим. Сразу за дверью стоит Брур Скууг и пожимает руки всем входящим.

— Не может быть! — шепчет Маргрете Ирене и хватает меня за руку.

Меня обдает жаром. Человек с карманным фонариком одет как на праздник — на нем смокинг с блестящим воротником, белоснежная рубашка и красный галстук. А где же Марианне? Наверное, она отказалась участвовать в этом цирке.

— Добро пожаловать, — говорит Брур Скууг. — Добро пожаловать на Анин дебют!

Ребекка пожимает ему руку. Вежливо улыбается. После нее Маргрете Ирене. Фердинанд.

Теперь моя очередь.

— Добро пожаловать.

Я вежливо кланяюсь и встречаю его ледяной взгляд. Он знает слишком много, думаю я.

— Большое спасибо. Аня хорошо себя чувствует?

Ему не нравится мой вопрос. Слишком интимный.

— Разумеется.

Он смотрит уже на следующего гостя.

Я высматриваю Марианне. Вон она. В глубине зала. Она закатывает глаза, совсем как ее дочь. Я улыбаюсь ей в ответ.

Маргрете Ирене хватает меня за руку.

— Это невероятно! — говорит она.

— Что именно?

— Этот чудной Анин папаша присвоил себе весь концерт! Ведь не одна Аня дебютирует сегодня с Филармоническим оркестром.

— Для него она единственная.

Ребекка внимательно нас слушает.

— Аксель, ты говоришь серьезно?

Я пожимаю плечами:

— А иначе бы он там не стоял.

Мы все молчим. Наконец я вижу Сельму Люнге. Она стоит возле портьеры у входа в зал. Заметив меня, она быстро подходит, почти подбегает ко мне, на ней длинное бирюзовое платье, но не то, в котором она была на дебюте Ребекки. Это более нарядное, с блестками и рюшами.

— Аксель!

Она обнимает меня.

— Чувствуешь, какая напряженная атмосфера? — спрашиваю я.

— Это хороший знак. — Она не обращает внимания на Ребекку и Маргрете Ирене. Но Ребекка напоминает ей о себе.

— Добрый вечер, фру Люнге!

Происходит нечто необъяснимое. Сельма Люнге удивленно глядит на Ребекку, почти с гримасой, словно ей напомнили о чем-то неприятном. Ей как будто вообще не хочется говорить с Ребеккой, но стоящие вокруг ждут от нее каких-то слов.

— Ребекка! Мое сокровище! — говорит она наконец. И наклоняется, чтобы обнять Ребекку, как будто Ребекка ниже ее. Но на самом деле это не так.

— Поздравляю с Аней, — говорит Ребекка.

— Спасибо.

Больше они не в силах общаться друг с другом. К своему удивлению я вижу, что из них двоих Ребекка сильнее. Она уже прошла через все это. Сельма Люнге тоже прошла через это, но много лет назад. Теперь она должна пожинать славу как педагог. Турфинн стоит в отдалении и беседует с коллегой из университета. Но он Сельму не интересует. Ей хочется говорить с нами, молодыми, а тем временем у нее за спиной незаметно проходит В. Гуде.

— Как Аня себя чувствует? — спрашиваю я у нее.

— Как положено. — Сельма косится на Ребекку. — Ее напугало то, что случилось в прошлый раз. Другими словами, ей не хотелось бы запутаться в собственном платье.

Ребекка грустно смотрит на свою бывшую преподавательницу:

— Два раза подряд такого не бывает.

— А дирижер? И оркестр? Она нашла с ними общий язык? — спрашиваю я, мне хочется сгладить острые углы.

— Генеральная репетиция прошла блестяще, хотя Каридис предпочел бы играть в более быстром темпе, чем выбрали мы с Аней.

— Это не новость. Более странно то, что Анин отец встречал в дверях всех пришедших, как будто на концерте у себя дома.

Я замечаю, что Сельма начинает нервничать. Ей не нравится то, что я сказал.

— Он волен делать, что хочет, — коротко бросает она.

— Но это может навредить Ане.

— Ты действительно так думаешь? — Она растерянно смотрит на меня.

Мы заходим в зал в последнюю минуту, почти все уже сидят на местах. Я ищу свое место. С удивлением вижу, что на моем билете указан третий ряд справа. Раньше я не обратил на это внимания. Должно быть, Маргрете Ирене подменила мой билет. Я ищу ее глазами, нахожу в задних рядах, сердито смотрю на нее, но она с невинным видом пожимает плечами. Я протискиваюсь на свое место. Аня ни за что не посадила бы меня здесь, ведь она не хотела, чтобы я сидел слишком близко. При желании я могу смотреть ей в глаза. Но она выступает в конце. Во время антракта я смогу поменяться местами с Маргрете Ирене, думаю я. Оркестр уже готов, он занимает всю сцену, все так не похоже на концерт Ребекки. Много знакомых лиц, братья Хиндар, флейтист Гулдбрандсен, горнист Уллеберг, похожий на пивную бочку скрипач среди вторых скрипок. Сегодня они аккомпанируют «Новым талантам». Надо запастись терпением, думаю я. Ни один из дебютантов Ане и в подметки не годится.