Проблема эта, видимо, имела большое значение, так как адмирал Головин тоже писал Мазепе о бегстве запорожцев из Петербурга [486]. Для гетмана эта ситуация стала очередной серьезной головной болью. Поймать беглецов он мог. Но как их отправить обратно в Петербург? Под охраной своих казаков? Бессмысленно. Иван Степанович в послании к Меншикову объяснял, что нельзя запорожцев отсылать с украинскими конвоями — те все равно дадут им сбежать, так как «ворон ворону глаз не выклюет» [487]. В самом же Запорожье летом опять заговорили о союзе с Крымом [488]. Правда, Мазепа не слишком верил в возможность похода татар и запорожцев. Как он с оттенком презрения писал о сечевиках Меншикову, «набрехавшися губами», запорожцы на самом деле ничего делать не будут. Его осведомители из Запорожья тоже подчеркивали: у нас не всегда то случается, что на радах говорится, и теперь ничего из того не выйдет, так как уже почти все войско кто по соль, кто на рыбалку с Сечи разошлось [489]. Несмотря на эти успокоительные заявления, на границе с Украиной шли открытые приготовления крымского хана и турецкого султана, которые намеревались совместно с запорожцами выступить в поход на украинские города [490].
Кроме того, кошевой атаман Костя Гордеенко (тот самый, которого Мазепа с Головиным мечтали уничтожить) заявил о желании запорожцев иметь границу между Россией и Турцией не по Днепру (о чем шла речь на переговорах Украинцева в Константинополе), но по Бугу [491]. В Запорожье была послана царская грамота, требовавшая от казаков ни в чем не препятствовать работе межевой комиссии. Посланец Мазепы, прибывший в Сечь с этой грамотой, убеждал запорожцев, что установление границы с Турцией делается исключительно «для их же добра и всего малороссийского народа». За это кошевой Гордеенко «своими руками мало не до смерти перначом убил» посланца гетмана [492].
В поход Мазепа выступил с немалой помпой. С ним шли 40 тысяч казаков и 15-тысячный отряд Неплюева, который был «под генеральным командованием ясновельможного его милости пана гетмана». Войско сопровождали 23 пушки и 11 тысяч возов. Очевидец событий так описывал передвижение полков Мазепы: «Первым идет полк Фастовский Михайлов, он и место для табора выбирает, и встает на передней страже. Потом идут полки войска компанейцев и сердюков. Потом идет ясновельможный его милость пан гетман. Перед ним носят булаву, над ним бунчук с немалым и пристойным сопровождением. Потом идут городовые полки линией и на флангах. Пехота как московских полков, так и полк пеших сердюков идет с пушками, амуницией и табором, в резерве идут два полка, то есть Самуся и Искры; и так стоят в резерве. Потом идет группа Неплюева или на фланге, или сзади». Очевидец также отметил, что двор гетмана, и то, как он шел в поход — с серебряной посудой, шатрами, конями и прочим, — «во всем может равняться с королевским» [493].
13 июля войска Мазепы были уже под Константиновом. В конце июля Иван Степанович, переправившись через Случ, вошел в воеводство Волынское и прибыл под Збараж, где имел встречу с коронным подкоморием Любомирским, братом коронного гетмана [494]. Тот приезжал якобы с «приветом», обедал у гетмана и просил об охранной грамоте на свои имения. Как сообщал Иван Степанович своим русским корреспондентам, Любомирский вел с ним длительные беседы, стремясь узнать его замыслы, «но ничего не мог из меня вытянуть, так как я поступал с ним осторожно как в словах, так и в деле» [495].
Получая тревожные сведения с границы, Мазепа чувствовал себя неуютно. Он писал 27 июля Меншикову: «О себе вашей вельможности сообщаю, что вошел сюда как агнец среди волков». Он отмечал, что практически никого нет благожелательного Августу — «разве что когда царского величества и королевского величества будет рука сильнее, они будут вынуждены не по добродетельности, но по принуждению быть благожелательными». Польская администрация и евреи бежали вглубь Польши.
Для поднятия настроения украинско-русского войска («оное потешу») Мазепа распорядился взять контрибуцию со Збаража и Брод. В середине августа [496]Львов добровольно отдался под защиту гетмана [497]. Местные православные, посещавшие Мазепу с «хлебом-солью», предупреждали его: «…вся шляхта самые исконные враги наши» и предлагали, раз поляки сами попали в руки казакам, «ни одного их отсюда в дома их не выпустить». Правобережные полки Самуся и Искры гетман направил от Павлочи в воеводство Винницкое грабить маетности Потоцких и Лещинского, брата короля. При этом им строго предписывалось не трогать крестьян.
Внешне польские власти приветствовали прибытие войска Мазепы. В августе оба польских главнокомандующих — Любомирский и Сенявский — направили к Ивану Степановичу послов с поздравлениями по поводу «вступления в пределы Речи Посполитой». Послы эти должны были оставаться в казацком войске «для совещания о военных действиях» [498]. Любомирский торопил Мазепу, чтобы казацкое войско скорее соединилось с польским [499].
Но от Голицына и Петра приходили совершенно иные инструкции. Гетману приказывалось быть очень осторожным, стоять в «крепком месте», в бои с неприятелем не вступать, но только утомлять его набегами и подъездами [500].
Мазепа, все дальше продвигаясь в коронные польские земли, сталкивался с огромным количеством трудностей. В частности, находясь под Люблином, он писал Головину о невозможности собрать контрибуцию «с непокорных поляков» и достать у них лошадей. От осведомителей приходили тревожные известия, что татары договариваются с Потоцким, чтобы никого не выпустить из Волыни. В середине августа стало известно о приходе шведского короля в Варшаву. В середине сентября, находясь в воеводстве Любельском, Мазепа просил адмирала прислать ему скорейший указ, куда идти дальше [501].
Складывавшаяся ситуация вызывала у Ивана Степановича раздражение. Он писал Меншикову, что на свои письма ответов не получает, почта работает плохо, царского указа о дальнейших действиях нет. Между тем коронные гетманы повернули домой и собирались уже через пару недель встать на зимние квартиры. Про шведов было слышно, что они тоже не предпринимают никаких действий и планируют зимовать в Варшаве. Мазепа спрашивал, что же ему теперь делать, ведь идти на Варшаву и шведов он не может, так как во всех царских распоряжениях предписывалось не давать сражения. К тому же на конец октября планировалась коронация Лещинского, что делало положение казацких войск, призванных в Польшу Августом, особенно щекотливым [502].
Наконец пришел указ от Головина добывать сильнейшую польскую крепость Замостье, одновременно продолжая набеги на неприятеля и собирая с поляков провиант и лошадей [503]. Кроме того, предписывалось направить отряд под Варшаву, в целях демонстрации силы Карлу и его союзнику Лещинскому.
Мазепа послал под Варшаву черниговского полковника и наказного гадячского с девятью тысячами казаков. Что касается Замостья, то к идее взять эту крепость в условиях быстро надвигавшейся зимы Иван Степанович отнесся, мягко говоря, скептически. Напомню читателю, что в свое время по тому же пути, по которому теперь шел Мазепа, двигался Богдан Хмельницкий со своей победоносной армией в 1648 году. И тогда именно под Замостьем это движение было остановлено и казацкие войска повернули домой. Мазепа достаточно откровенно писал Меншикову: «О Замостье, как я вижу, и мыслить нечего, так как уже остереглись…» К тому же начались сильные морозы, которые сменялись дождями, от чего войско, стоящее в голом поле, понесло крупные потери. Мазепа описывал и другие подробности: «Уже головы моей не хватает, Бог видит, иногда без ума остаюсь от постоянных докук от сенаторов, урядников и другой местной шляхты, которые каждый день большими толпами приезжают, прося о справедливости, так как войско, будучи голодно, больше себе позволяет, чем им велят…» Гетман писал про случаи грабежей церквей и костелов, особенно частые среди людей полка Неплюева, которые пошли в поход без достаточного запаса провианта [504], и объяснял, что никакие наказания не могут остановить это явление [505].
