Все эти «просвещенные» способы привлечения на свою сторону общественного мнения, однако, не решали проблемы. Радикальная публицистика все настойчивее искала и находила пути обхода запретов, правительство, со своей стороны, не намеревалось эти запреты отменять.

Так или иначе, политика гласности первых лет царствования Александра II, пройдя сквозь трудные испытания, постепенно стала сворачиваться. Ее возможности, в конечном счете, были ограничены рамками государственного закона 1865 года «О предоставлении печати возможных облегчений».

Возможные облегчения ограничивались «определенными запретами». Недозволенными признавались те произведения, «которые направлены: 1) против истин христианской веры вообще и учения и достоинства Православной церкви в особенности; 2) против начала монархической самодержавной власти; 3) против коренных начал общественной и гражданской нравственности; 4) против начала права собственности; 5) к возбуждению недоверия или неуважения к правительству; 6) к возбуждению вражды или ненависти одного сословия к другому или одной части населения к другой».

По-прежнему делалось немало официальных заявлений по поводу того, что «литература является руководительницею общественного мнения» и ее нравственная сила одинаково воздействует и на правительство, и на общество в смысле достижения взаимного доверия и единомыслия. На деле же под давлением правящей элиты цензурное ведомство, переданное в управление Министерству внутренних дел, предпринимало немало усилий для того, чтобы задавить оппозиционную прессу.

В том, как складывались взаимоотношения правящего центра Российской империи и общественного мнения, во многом кроются причины трагического исхода царствования Александра II, печальная судьба его реформаторской программы. Не удалось достичь главного, о чем пеклись мыслящие патриоты, находившие в себе энергию и силу воли для того, чтобы подняться над раздиравшими Россию противоречиями. В обществе не возникло то, что более всего необходимо в критических ситуациях переходного периода, — национальное согласие. Тщетными оказались попытки Горчакова и его единомышленников призвать общественные силы к консолидации, а политическую публицистику — понять свою социально-нравственную ответственность перед разделенным обществом. В российских общественных кругах шаг за шагом создавалось непослушное агрессивное большинство, исповедующее разноликие, крайние по своей сути политические идеи и стоящее на разных платформах.

Горчаков принадлежал к той конструктивно мыслящей части российской элиты, которая не только сознавала, но и деятельно работала над достижением согласия в российском обществе. В записке Александру II об итогах одиннадцати лет внешнеполитической деятельности чувствуется глубокая озабоченность Горчакова дальнейшей судьбой российских реформ. За вязью комплиментарных слов и допустимых в таких случаях преувеличений прочитывается весьма существенный вывод, который делает опытный политик и царедворец, видя возможность дальнейшего успешного продвижения России по пути реформ только при соединении двух условий: «Нет нужды напоминать здесь о том, что было сделано внутри страны по почину Его императорского величества Задача была сложной и многотрудной. Свет всегда порождает тень. Однако в истории, несомненно, найдется мало примеров столь глубоких и обширных преобразований, осуществленных за такое короткое время и настолько успешно благодаря полному согласию между властью и народом. За них Россия благодарит государя, по их милости верит в Провидение и уверена в своем предназначении

Чтобы преуспеть в этом направлении и добиться плодов трудов своих, необходимо было соединение двух условий

Во-первых, абсолютная и полная поддержка всех интеллектуальных, нравственных и материальных сил страны.

Во-вторых, прохождение времени, без коего ничто не может утвердиться надолго» [136].

К сожалению, удержать российское общество в русле тех тенденций, которые, по мнению Горчакова, на протяжении одиннадцати лет доминировали во внутренней жизни страны, не удалось. Государственная система все решительнее подвергалась воздействию деструктивных сил, которые в конечном счете и предопределили движение александровского царствования к краху.

Вторая половина XIX века изобиловала явлениями и событиями, которые до сей поры находят отклик в современности. Получил права гражданства экономический строй, основанный на капиталистическом способе производства. Достижения в науке, технике, промышленности, строительстве, философии, искусстве, культуре, сложившиеся формы государственного устройства стали непреходящими ценностями, проложили себе дорогу в грядущее. Утвердились такие традиции и подходы к построению общества, которые и теперь определяют политический облик подавляющего большинства современных государств. Социал-демократия, объединяющая в себе мировоззрение, идеи и взгляды, стала оказывать растущее влияние на общественную жизнь. Сформировались ценности, нормы, ориентиры, свойственные европейскому стилю жизни. Гласность переступила границы государств, а органы печати сделались доступными для разночинной среды, горевшей желанием открыто обсуждать вековые проблемы и участвовать в их преодолении. Несмотря на строгости и гонения со стороны правительства, журналистика стала мощным средством выражения общественного мнения. Нарождающаяся свободная печать смело заявила о своих политических правах, становясь не-признаваемой, но реальной властью, воздействующей на процесс принятия государственных решений.

Вторая половина XIX века — значительный этап в интеллектуальном и духовном росте человечества — отмечена непревзойденными взлетами человеческого гения во всех сферах бытия. Помыслы и деяния наиболее ярких личностей того времени оставили глубокий след, да и поныне играют значительную роль в общественном сознании, в материальной и художественной культуре. Развитие естественных наук привело к прорыву в практическом применении результатов долгих исследований, блестящие научные открытия способствовали созданию невиданных ранее средств связи и передвижения — техники, преобразующей качество, характер и результативность человеческого труда.

На европейском континенте происходили радикальные изменения. Эпицентры политических, экономических, религиозных, общественных процессов смещались, создавались условия для восхождения одних государств, в то время как другие утрачивали лидерство. Новые государственные образования воздействовали на прежнее соотношение военно-политических интересов и влияний.

В основе же, как и во все времена, была борьба за лидерство. Однако природа этого соперничества изменилась. Нарастало национальное самосознание европейских народов. Нации, связанные общностью истории, языка и культуры, некогда разделенные по прихоти узурпировавших власть династий, стремились к объединению, к созданию единого национального очага. Такие тенденции проявлялись в Италии, в германских княжествах, в Австро-Венгерской и Османской империях. Подобное происходило и в Российской империи — на Кавказе, в Царстве Польском, Великом княжестве Финляндском… Система политических ориентиров постоянно перемещалась: Лондон — Вена — Париж — Петербург — Берлин — Константинополь — Рим — Турин — Штутгарт… Главными игроками на политическом поле Европы были Англия, Австрия, Россия, Пруссия и Франция. Время от времени в этот процесс вовлекались и другие, менее значительные государственные образования.

Европа, едва оправившаяся после революционных бурь 1848–1852 годов, осмысливая уроки недавнего прошлого, осваивала пути к новому миропорядку. Противостояние интересов, разность политических устремлений, религиозное и имущественное отчуждение народов, как и прежде, предопределяли тонус жизни государственных образований. Однако все острее у европейских народов проявлялись единые для всех тенденции: рост самосознания, укоренение гуманистических идей и взглядов на развитие общества. В Европе и Америке по-разному, но все настойчивее звучали мысли о человеческом равенстве, социальной справедливости, обеспечении первейших прав граждан, верховенстве законов, наконец, о приоритете национальных интересов над всеми остальными. Права и достоинства человека начинали восприниматься как высшая ценность. Искания философов, творчество писателей и публицистов смыкались с реформаторскими устремлениями наиболее активной части граждан. В разных странах удалось достичь, хотя и по-разному, ограничения сословных и религиозных привилегий, охраны основных прав и свобод, отмены жестких форм управления. Происходило это на фоне борьбы с радикализмом, распространением утопических учений о всесветном равенстве людей, проповедей о непримиримости классовых противоречий, необходимости свержения правительств, уничтожения государства и частной собственности. Их последователей отличало горячее стремление проложить единственно правильную, «светлую» дорогу в завтра. Нетерпение, перерастающее в нетерпимость, становилось питательной средой для неповиновения и даже терроризма. Подавление силой не ослабляло привлекательности идей и лозунгов, которые в середине века вдохновили на революционные выступления народные массы Франции, а затем и других стран Центральной Европы. Идеи, позвавшие народы на баррикады, оказались реальной силой, способствующей самоорганизации масс. Не замечать этого, не принимать во внимание их влияние на общество, разделенное сословными рамками и имущественным цензом, как выяснилось, было глубокой ошибкой. Потребность в общественных переменах, которые если и не избавляли, то по меньшей мере ослабляли бы непредсказуемое, дестабилизирующее влияние революционно-социалистических идей на сложившийся миропорядок, становилась все более очевидной. В сущности, и сам порядок нуждался в том, чтобы обрести иные черты и формы и послужить интересам большинства.