Способность слушать других, не подавляя масштабом и могуществом собственной личности, — одна из особенностей Горчакова-министра. Горчаков умел окружать себя талантливыми людьми, а его канцелярия «носила отпечаток элегантности и была действительно подготовительною школою для дипломатической службы» [75].
Горчаков-министр в своей работе с аппаратом старался поставить дело таким образом, чтобы обмен мыслями, взглядами на проблему происходил в виде дискуссий, состязательности умов, помогал быстро находить сильные ходы, неотразимые аргументы, оперативно облекать их в глубокие по форме и смыслу дипломатические документы. Министр исходил из того, что главным результатом деятельности ведомства должен быть лаконичный документ, в котором, насколько позволяли условия и возможности, прописывались бы цели, установки, предложения, дающие приемлемый ответ на вызов политических обстоятельств времени.
Горчаков более чем кто-либо понимал: слово — уникальное, единственно доступное дипломату оружие. Восточная мудрость гласит: «Человек совершенного ума словами улаживает такие дела, которые невозможно осуществить с помощью сотен храбрых воинов». Мудрость восточная перекликается с не менее весомой по смыслу русской мудростью: «Слово не стрела, но пуще стрелы». Оно способно разрушить мир и остановить войну, может окрылить, но может и сразить, повергнуть человека в прах, вроде бы оставив его живым. Умение пользоваться словом как искусством — одна из высоко ценимых черт даровитых дипломатов, существенный признак профессионала высокого класса. Мастерски владели словом видные современники Горчакова — Талейран, Меттерних, Бисмарк, Кавур, Пальмерстон, Биконсфильд… Тем не менее как оратор, политический публицист Горчаков не имел себе равных. Он умел находить доводы разящей силы и тонко оперировать ими. Оппонентам не всегда удавалось что-либо этому противопоставить. Его выдающимся способностям оратора, завораживающему собеседников красноречию завидовал Бисмарк. В своих мемуарах, бросая порой упреки и обвинения своему политическому противнику, он, однако, никак не мог отказать Горчакову именно в мастерском владении словом, в способности тонко и точно излагать свои мысли. Достоинства Горчакова-публициста, его литературную одаренность современники отмечали особо. Тютчев величал его «нарциссом чернильницы». А императорский рескрипт — адрес, направленный Александром II к юбилею, 50-летию государственного служения Горчакова, — особо отмечает именно эту черту его таланта: «Вся Россия торжественно признала заслуги Ваши, когда в 1863 году Вы, в исполнение Моих предначертаний, силою слова обезоружили подымавшихся на нас врагов и тем запечатлели имя Ваше на скрижалях будущей летописи нашего Отечества» [76].
Особой, скрытой от глаз, важной и трудоемкой частью дипломатической деятельности является составление, правильнее сказать, подготовка дипломатических документов: донесений, протоколов, нот, меморандумов, заявлений, договоров, соглашений и т. п. Не случайно особо ценным качеством дипломата принято считать способность к работе за письменным столом. Еще в начале службы, в 1820 году, в ходе трехмесячной работы на международном конгрессе Священного союза в Троппау начинающий дипломат Горчаков написал и направил в центр около 1200 донесений. Тогда Горчаков доказал, насколько старательно и продуктивно может работать. Для одного только архива МИДа в тот период он ежедневно посылал до тридцати сообщений. Его работоспособность была замечена не только в дипломатической среде, но и самим Александром I, возглавлявшим русскую делегацию.
Сколь бы важными и значительными ни казались произносимые в ходе дипломатических бесед, обменов мнениями, переговоров слова и речи, их подлинный смысл, реальная ценность определяются тем, как, в какой форме они получают отображение в документах.
Многовековая практика выработала особый дипломатический стиль, формы и формулы, обеспечивающие работу по подготовке таких документов. Однако и здесь, как в любом искусстве, есть свои вершины, образцы, в которых проявляются лучшие черты дипломатического стиля — строгость, лаконичность, точное изложение событий и фактов, не допускающее их искажения или двойного толкования; при этом язык таких документов, как правило, совершенно индивидуален, окрашен талантом пишущего. В подобных случаях «стандартная» коллизия или совокупность «непредвиденных» обстоятельств излагается с особой экспрессией, обретая своеобразное звучание.
Горчаков-дипломат в своем деле оказался новатором. Он сумел доказать, насколько литературный язык Пушкина с успехом употребим в системе, казалось бы, незыблемо казенного общения. Стиль дипломатических документов, в составлении которых он принимал участие, обрел живые черты, оснастился разнообразием литературно-художественных средств и приемов. Горчаков стремился следовать классическим литературным канонам, добиваясь стилистической целостности, совершенства в таком официальном деле, как дипломатическая переписка. Это особенно очевидно, если сопоставить дипломатические документы прежнего времени с тем, что выходило из-под пера Горчакова. Похоже, он придавал значение каждому слову, каждой строчке, уделяя работе над текстом немало времени и таланта. Возможно, по этой причине у Горчакова не оставалось вдохновения ни для дневниковых записей, ни для мемуаров.
Ниже приводятся некоторые фрагменты из дипломатической переписки Горчакова.
«Наш августейший монарх расположен самым дружественным образом к Франции, каким бы ни было правительство, которое ею управляет. Вы будете выразителем этих чувств.
Его Императорское Величество желает, чтобы эта страна возродилась и снова заняла подобающее ей место в Европе. По этому поводу наша моральная помощь ей на этот счет обеспечена, насколько это возможно.
Приобретенный опыт и потребности ее нынешнего положения побуждают французское правительство искать наше доброе намерение и отступиться от своих враждебных традиций и сблизить свои интересы с нашими.
Мы признаем, что взаимный и долговременный обмен услугами установил бы между нами прочные отношения.
Франция нашла бы в этом моральную поддержку в своем настоящем положении. По мере того как она укрепилась бы, согласие двух стран могло бы стать взаимовыгодным.
Мы желаем использовать эти добрые отношения, не провоцируя их. Речь идет лишь об использовании этих отношений справедливым образом, отвечая на них сердечной взаимностью, но не допуская чрезмерной близости и доверчивости с правительством, которое еще не завоевало право на них, — не поддерживая ни под каким предлогом стремления, которые не могли бы войти в наши расчеты и которые мы расцениваем как опасные для самой Франции, остерегаясь излишнего усердия, которое могло бы поставить под угрозу нашу политику, и, особенно, любых обязательств, которые имели бы целью создание общности интересов, на которые мы не могли бы пойти.
Таковы, князь, рамки, которыми должна ограничиваться Ваша миссия. Она требует много такта и осторожности.
Император свидетельствует Вам о своем высоком доверии, передавая его Вашим заботам».
(Из инструкции Горчакова послу во Франции Н. А. Орлову. Декабрь 1871 г.)
«Борьба, которая, к несчастью, завязалась, не сможет ни продолжаться бесконечно, ни довести до полного уничтожения одну из сторон. Рано или поздно необходимо будет прийти к какому-либо соглашению, допускающему существование различных ныне борющихся интересов.
Следовательно, американская нация дала бы доказательство глубокой политической мудрости, если бы она постаралась общими усилиями прийти к < подобному> соглашению прежде, чем бесполезное кровопролитие, бесплодное расточение общественных сил и богатств, акты насилия и взаимные репрессалии вырыли бы бездну между обеими частями Союза и в конечном счете привели бы к их взаимному истощению и, быть может, к непоправимому разрушению торговой и политической мощи.
