Управляющий Посольским приказом дьяк Е. И. Украинцев, занимавший эту должность с 1689 по 1699 год, предъявил на утверждение Боярской думе штат внешнеполитического ведомства: пять «старых» подьячих и семнадцать «средних и молодых». Это был своего рода проект реформы. Рассмотрев эти предложения, Дума увеличила штатную численность приказа на одну единицу, предоставив возможность принять еще пять внештатных стажеров без жалованья. Прообразом департаментов в ту пору выступали «повытья», возглавляемые одним из «старых» подьячих. Дипломатические функции Посольского приказа к тому времени уже определились и группировались по пяти национально-территориальным направлениям, свидетельствуя о довольно широком круге выдвигавшихся властью задач:
«папежское, цесарское, гишпанское, францужеское, аглинское»;
«персицкое, армянское, индейское, калмыцкой Чаган Батырь, Донские казаки»;
«польское, свейское, турское, крымское, волосков, мультянское, галанцы и амбурцы, вольные города, греки и приезды греческих властей»;
«дацкое, брандербургское, курляндское»;
«грузинское, китайское, юргенское, бухарское, сибирские калмыки».
До нас дошли имена тех, кто в ту пору отвечал за сношения на заданных географических направлениях. «Повытья», которые ведали связями с Европой, возглавляли Максим Алексеев, Нефимонов, Тарасов; с Азией — Симоновский и Никита Алексеев.
Помимо этих обязанностей «старые» подьячие занимались тогда и другими делами особой государственной важности, перепоручить которые кому-либо еще считали невозможным. Посольский приказ ведал протокольно-церемониальными делами, такими, как, например, «чины царских венчаний на царство и бракосочетаний», «хранение царственной большой печати», «торговые дела с иноземцами», попечение о наиболее важных для государства производственных монополиях, «расправные дела», суть которых состояла в доведении до исполнителей государственных распоряжений.
Со времен Посольского приказа сохранились скупые сведения о талантливых, незаурядных личностях, стоявших во главе этого внешнеполитического ведомства. Они были разными по складу ума, темпераменту, образу действий. Но их судьбы оказались едины в главном — именно они были востребованы, их способности оказались ценнее других, в их деяниях великие князья видели смысл и пользу. Не по праву наследования, но по одаренности и преданности долгу им доводилось брать на себя решение задач государственного масштаба. Их служение и деяния по-разному оценивались потомками: их возвышали и поносили, молва о них обрастала преувеличениями и легендами, поскольку понимание исторического смысла и значения содеянного ими приходило с большим опозданием. Одно ясно: именно они оказались в нужный момент на нужном месте, только им суждено было если не руководить событиями, то по крайней мере успевать за ними.
Одним из таких людей был руководитель Посольского приказа во времена Бориса Годунова с 1570 по 1594 год дьяк Андрей Щелкалов, человек необычайно пронырливый, умный и злой. Не зная покоя ни днем ни ночью, работая как «безгласный мул», он считал, что недостаточно загружен работой, так что царь Борис не мог надивиться на его трудолюбие и часто говорил: «Я никогда не слыхал о таком человеке и полагаю, что весь мир был бы для него мал».
Долее чем кто бы то ни было у истоков внешней политики России стоял Иван Тарасьевич Грамотин. Он был востребован на протяжении 44 лет — с 1595 по 1638 год (год его смерти) и служил, несмотря ни на что, при сменявших друг друга русских царях и самозванцах. Он служил царю Федору I (Иоанновичу), Борису и Федору Годуновым, Лжедмитрию, польскому королевичу Станиславу, Василию Шуйскому, а затем и Михаилу Романову. «Беспринципность и корыстолюбие сочетались в этом человеке с редкими политическими способностями, литературным талантом и готовностью к восприятию отдельных сторон европейской культуры» [57]. Положение его не всегда было устойчивым, не раз Грамотин попадал в опалу, но всякий раз прирожденные способности изворотливого царедворца помогали ему восстанавливать свое положение при дворе. В конце жизни его обвинили в колдовстве, с помощью которого он якобы и держался у власти, используя то ли волшебный крест, то ли перстень. И хотя обвинение было для того времени очень серьезным, и Грамотин легко мог окончить свои дни на плахе, вначале он всего лишь был отправлен в ссылку, а затем его даже оправдали, и он еще с десяток лет руководил Посольским приказом. Служение Грамотина отнюдь не было бескорыстным: умело и расчетливо используя свое влияние, он накопил немалые богатства, став крупным землевладельцем и одним из богатейших людей своего времени.
Пример Грамотина убедительно показывает: личности его масштаба были более чем востребованы, так что царям приходилось даже мириться с очевидными пороками своих приближенных.
Колоритной и весьма значительной фигурой другого типа дипломата был посольский дьяк А. Л. Ордин-Нащокин (1605–1680), ведавший внешними делами Московского царства при Алексее Михайловиче. Это был человек весьма стойких взглядов и убеждений. Ему хватало мужества идти наперекор мнению большинства, когда оно вступало в противоречие с его представлениями о политической целесообразности и государственных интересах. Шведы, признавая влияние, которое Ордин-Нащокин оказывал на внешнюю политику Московского царства, называли его «русским Ришелье». Он — кажется, первый государственный чиновник, решившийся подать в 1671 году в отставку, когда стратегические планы царствования пошли в направлении, противником которого он был, после чего постригся в монахи (1672), став иноком Антонием в одном из псковских монастырей. Однако обойтись без него верховная власть не могла, и его вызывали из монастыря для ведения межгосударственных переговоров с Польшей.
Особое значение Ордин-Нащокин придавал нравственным качествам российских чиновников, исходя из того, что внешнеполитическое ведомство — Посольский приказ — есть «око всей России», и дела его следует поручать «беспорочным, избранным людям». Он считал необходимым, чтобы «думные дьяки великих государственных дел с кружечными делами не мешали бы и непригожих речей на Москве с иностранцами не плодили бы».
Ордина-Нащокина отличали живость ума, широта взглядов, способность к деятельному общению, умение завязывать отношения, получать разнообразную информацию, анализировать ее, ориентируясь в расстановке политических сил.
В петровское время таким деятелем был Федор Алексеевич Головин (1650–1706). Его дипломатический дар, мудрость, способность мыслить и действовать в новом духе Петр ценил более всего. Головин сумел проявить себя и на Востоке, и на Западе. Первым его дипломатическим достижением стало заключение трудного для России Нерчинского договора с Китаем (1689), что дало ему право называться в царских грамотах «наместником Сибирским». Головин — непременный участник всех реформаторских и военных предприятий Петра I. В самое трудное для царя время он сопровождал его во всех рискованных делах и походах. Возглавляя Посольский приказ, Головин еще заведовал Оружейной палатой и Монетным двором. Для всех, и прежде всего для иностранцев, он был «первым министром» Петра. Его имя открывает список кавалеров высшей награды Российской империи — ордена Святого Андрея Первозванного. Он первым из русских получил графское достоинство. Внезапный уход Головина из жизни Петр I воспринял как глубочайшую трагедию, или, говоря его словами, «адскую горесть». Никто не смог заменить ему Головина, а исполняемые им одним обязанности пришлось поделить между несколькими сановниками. Увы, теперь мы почти не вспоминаем об этом замечательном русском человеке, не чтим его память.
Забвение — нередкий удел выдающихся российских государственных деятелей.
Почти забыты имена замечательных русских дипломатов князей Куракиных. Борис Иванович (1676–1727) и Александр Борисович (1752–1818) Куракины достигли вершин дипломатического служения.
