Он встал, решительно выплеснул в раковину едва пригубленный кофе, потушил под струйкой воды длинный окурок, выбросил его в мусорное ведро, опорожнил туда же пепельницу и тщательно вымыл кружку. Подумав, вымыл заодно и пепельницу, а потом залез в холодильник и проинспектировал аптечку. Бинт у него был, йод тоже, а из лекарственных препаратов в наличии имелись только две подозрительные на вид таблетки аспирина, которые Юрий после недолгих колебаний проглотил, запив отдающей хлоркой водой из-под крана. Прихватив пузырек с йодом, моток бинта и ножницы, он отправился в ванную, где не торопясь принял горячий душ, промыл свои раны и забинтовал колено. Как следует обработать гулю на затылке он не мог и потому ограничился тем, что хорошенько прижег ее йодом. Безобразно распухшую правую ладонь Юрий тоже обмотал бинтом, преследуя не столько медицинские, сколько эстетические цели.

За завтраком, почти насильно впихивая в себя ветчину и яйца, Филатов для разнообразия думал не об исчезнувшей Нике и даже не о коварном литераторе, обожавшем бить людей по затылку, а о Светлове. Он представлял, как Димочка во всю прыть гонит свой дряхлый «Опель» в сторону Москвы по забитому транспортом загородному шоссе, и не сомневался, что тот успеет вовремя и обязательно поможет в поисках Ники, причем лучше, чем вся столичная милиция. Светлов был обязан Юрию Филатову жизнью, и, хотя оба очень не любили об этом вспоминать, никогда не упускал случая погасить хотя бы часть этого долга.

Поймав себя на этой не очень скромной мысли, Юрий невесело усмехнулся. Обязан жизнью… Ну и что, что обязан? Наше время — время поголовного списания долгов. Целые государства отказываются выплачивать взятые в незапамятные времена кредиты, и кредиторам остается только развести руками и сделать жест доброй воли — шумно, с помпой, списать старые долги и снова дать несостоятельным должникам взаймы. Да что государства!.. Ворон ворону глаз не выклюет, это же ясно. Люди тоже относятся к своим долгам более чем спокойно, даже если обязаны кому-то жизнью. Каждый человек кому-то обязан жизнью — например, своим собственным родителям, которые ему эту жизнь подарили. Но далеко не каждый стремится отдать этот долг, иначе откуда на этой печальной планете взялось бы столько одиноких стариков? А некоторые вообще доходят до того, что умудряются не попасть на похороны собственной матери…

Юрий поморщился, вспомнив свое возвращение с войны, и вновь обратился мыслями к Дмитрию Светлову. Он подозревал, что Светлов помогает ему не из чувства долга — во всяком случае, не только. Чувство долга по отношению к постороннему человеку — штука ненадежная, и хватает ее ненадолго. Возможно, отчасти отзывчивость господина главного редактора объяснялась его неуемным любопытством, которое с годами, казалось, не только не ослабевало, но и, напротив, росло и крепло. Да, возможно, все было так, а может быть, и как-то по-другому. Во всяком случае, Юрий знал, что может смело положиться на Дмитрия, и это было приятно: воевать всегда проще, когда знаешь, что у тебя надежно прикрыта спина.

Запыленный «Опель» Светлова остановился перед подъездом редакции без пяти восемь. Юрий, который уже битых полчаса торчал здесь, сидя за рулем джипа, и грыз от нетерпения ногти, поспешно вышел из машины. У него кружилась голова — то ли от недосыпания, то ли от слишком тесного «контакта» с тяжелой бутылкой из-под шампанского, то ли от чрезмерного количества выкуренных сигарет. Солнце уже поднялось довольно высоко, но эта сторона улицы все еще была накрыта прохладной утренней тенью. Когда Юрий двинулся к машине Светлова, из-под ног у него шарахнулся жирный и ленивый московский голубь. Он даже не подумал взлететь, ограничившись одним сердитым взмахом крыльев, после чего убрался с дороги Филатова пешком на пятачок голой замусоренной земли у подножия ближайшей липы и принялся что-то клевать с самым серьезным и сосредоточенным видом, как будто желая показать всему миру, что вот он занят здесь по-настоящему важным делом, в отличие от этих здоровенных лоботрясов, так и норовящих наступить на почтенную птицу. Юрий поборол желание дать наглецу пинка — он недолюбливал голубей, особенно московских, — и, преодолев последние два метра, пожал руку выбравшемуся из машины Дмитрию.

— Э, — сказал господин главный редактор, заметив бинт, которым была обмотана ладонь Филатова, — да ты, оказывается, не терял времени даром! Мы же расстались двенадцать часов назад, а ты уже подрался!

— Подрался — это не то слово, — мрачно возразил Юрий. — Правильное слово — побили. Ты, как журналист, обязан внимательно следить за своей речью и употреблять только правильные слова, наиболее точно отражающие суть событий.

— Здорово, наверное, тебе влетело, — с уважением сказал Светлов, выслушав эту тираду. — Смотри-ка, как заговорил! Сколько же их было?

— Один, — признался Юрий.

— Вот не знал, что он в Москве, — удивился Светлов.

— Кто?

— Ну, этот… Мотоциклетная куртка, темные очки, короткая стрижка, скелет из нержавеющей стали… Короче, новый губернатор Калифорнии.

— КВН отдыхает, — проворчал Юрий.

Светлов не ответил на эту реплику, ограничившись тем, что бросил на него быстрый испытующий взгляд. Они пересекли тротуар, над которым, казалось, еще висела тончайшая дымка поднятой дворниками пыли, поднялись по трем широким, пологим ступеням и остановились перед массивной застекленной дверью подъезда. Дмитрий позвонил, потом постучал, потом снова позвонил, и только после этого за стеклом, как рыба в наполненном мутной водой аквариуме, замаячила засланная физиономия охранника. Светлов приложил к стеклу свой пропуск, и охранник, недовольно ворча, открыл дверь.

Редакция еженедельника «Московский полдень» располагалась на пятом этаже многоэтажного здания сталинской постройки. Юрий не знал, что здесь было раньше, но теперь здание целиком сдавалось под офисы, разнокалиберные вывески которых в огромном количестве висели по обе стороны от входа. Обычно, попадая сюда, Юрий поднимался наверх по лестнице, не упуская случая дать ногам дополнительную нагрузку, но сегодня его правое колено гнулось крайне неохотно, в голове шумело, и он не стал возражать, когда Светлов по привычке направился к лифту. В результате господин главный редактор наградил его еще одним испытующим взглядом, но так ничего и не спросил — видимо, внешний вид Филатова говорил сам за себя.

На пятом этаже под ноги им легла знакомая ковровая дорожка — основательно вытертая и затоптанная, но все еще отлично глушившая шаги. Всякий раз, проходя по этому коридору, Юрий испытывал ностальгию по тем безвозвратно ушедшим в прошлое временам, когда он работал водителем редакционного микроавтобуса и жил относительно беззаботно. Это чувство усиливалось, когда Юрию приходилось входить в кабинет главного редактора, где ныне обитал Димочка Светлов, а раньше, бывало, сиживал Мирон — Игорь Миронов, весельчак, выпивоха, скандалист, задира, матерый журналист и очень недурной боксер среднего веса. Теперь ничто в этом кабинете не напоминало о Мироне, за исключением разве что громоздкого, огромного, как палуба авианосца, обшарпанного редакторского стола да висевшей на стене любительской черно-белой фотографии, на которой первый редактор «Московского полудня» был изображен на пленэре, возле дымящегося кострища, с пластиковым стаканчиком в одной руке и закопченным шампуром — в другой.

Впрочем, за годы, прошедшие со времени смерти Мирона, изменился не только его кабинет, но и газета, которую он когда-то основал неизвестно на какие деньги. С приходом Димочки Светлова «Московский полдень» не сделался лучше или хуже — он просто стал другим и теперь отличался от прежнего желтого еженедельника так же, как интеллигентный и уравновешенный Димочка отличался от своего предшественника. Мирону во все времена было проще разбить оппоненту морду, чем выиграть судебный процесс о защите чести и достоинства, хотя таких процессов, на которых «Московский полдень» выступал в качестве ответчика, он тоже выиграл немало. Димочка же предпочитал не доводить дело до суда, ограничиваясь, как правило, тем, что загонял разгневанного героя очередной публикации в угол неопровержимыми фактами, из коих следовало, что судебный процесс не принесет ему, герою, ничего, кроме новых неприятностей и огромных расходов. Словом, Димочка Светлов являлся ярким представителем поколения, которое телевизионная реклама именовала «Generaton next», и, наверное, поэтому Юрию так не хватало Мирона — такого же, как он сам, замшелого динозавра. Правда, Мирон, в отличие от Юрия, при жизни ухитрялся скрывать свою замшелость так умело, что Юрий не сразу разглядел в нем родственную душу. А когда разглядел, было уже поздно — Мирон погиб, и за него осталось только отомстить, что и было сделано.