— Наш век — век информационных технологий, — наставительно произнес Светлов. — Если бы ты не был таким замшелым ретроградом и удосужился приобрести компьютер, тебе не пришлось бы мыкаться целых три дня, а потом обращаться ко мне за помощью.

— Приобрести — не фокус, — пристыжено проворчал Юрий, видевший, что в данном случае Светлов прав на все сто процентов. — Приобрести компьютер может кто угодно, в том числе и я. А вот что мне потом с ним делать?

— Да, — подумав, согласился Дмитрий, — в этом что-то есть. Компьютер — это такая штука… Сколько ему кулак ни показывай, сам, без твоего участия, он работать не станет. С людьми в этом плане гораздо проще. Дал разок в ухо — и дело в шляпе…

— Это мысль, — сказал Юрий. — Кое-кому здесь не мешало бы дать в ухо.

— Это за что же? — возмутился Светлов. — Вот он, адрес. Записывай!

— Гм, — сказал Юрий.

— Ах да, — спохватился Светлов. — Естественно. Как обычно.

Он вынул из заднего кармана джинсов блокнот с засунутой между страниц шариковой ручкой, отыскал свободный листок, переписал адрес с экрана ноутбука, вырвал листок и протянул Юрию.

— Владей.

— Спасибо, — сказал Юрий и встал, засовывая бумажку с адресом в карман.

— Ты куда это намылился? — подозрительно осведомился Дмитрий. — А шашлык доесть? А соловьев послушать? Знаешь, как они здесь поют!..

— Соловьев послушаю как-нибудь в другой раз, — сказал Юрий. — Извините, ребята. Извините, Лидочка. Я все-таки испортил вам вечер. Но, честное слово, если останусь, будет только хуже.

— Да, — сказал Светлов, — это чувствуется. С тобой, что ли, поехать?

— А вот этого не надо, — быстро возразил Юрий.

— Ну, может, и не надо… В самом деле, зачем тебе журналист при объяснении с девушкой?

— Ты думаешь, объяснение все-таки будет? — спросил Филатов.

Некоторое время Светлов обдумывал ответ, потом глубоко вздохнул и пожал плечами.

— Я на это очень надеюсь, — сказал он наконец и повторил: — Очень.

— Удачи вам, Юрий Алексеевич, — сказала Лида Светлова.

Юрий посмотрел на них, стоящих на фоне догорающего в полях за речкой заката, помедлил, подбирая какие-нибудь хорошие, теплые слова, но, как всегда, не сумел найти ничего подходящего.

— Спасибо. Пока, — просто сказал он и, махнув на прощанье рукой, все ускоряя шаг, двинулся к своей машине.

Юрий загнал машину на стоянку перед подъездом, выключил фары и заглушил двигатель. Уже почти стемнело, лишь на западе в темно-синем небе горела узкая полоска заката. В теплых майских сумерках, пахнущих асфальтом и молодой, еще не успевшей запылиться листвой, негромко бренчала невидимая гитара. На вытоптанной площадке напротив соседнего подъезда метались неясные тени, оттуда доносился азартный гомон, визг и крики играющей в пятнашки детворы. Потом где-то наверху открылось, окно, и пронзительный женский голос повелительно крикнул:

— Юра, домой!

Филатов вздрогнул, но тут же рассмеялся и покачал головой: мало ли на свете Юр?

— Ну, мам, ну, еще полчасика! — проныл в ответ мальчишеский голос.

— Домой сейчас же! — безапелляционно заявила строгая мама и с треском закрыла окно.

Юрий выбрался из машины, разминая ноги, взял с пассажирского сиденья букет в шуршащей целлофановой обертке, захлопнул дверцу и, задрав голову, окинул взглядом фасад. Дом возвышался над ним шестнадцатиэтажным утесом, разлинованный лоджиями, испятнанный прямоугольниками освещенных окон, прорезанный вертикальными колодцами лестничных клеток, и Филатову подумалось, что применительно к этому архитектурному диву слово «фасад» полностью теряет смысл. Какой, спрашивается, фасад может быть у прямоугольной обувной коробки? Разве что считать фасадом ту сторону, в которой проделаны входные двери…

В две затяжки докурив сигарету, он выбросил окурок в сгущающуюся темноту и аккуратно расправил смявшийся целлофан, которым был обернут букет. Целлофан громко зашуршал; Юрий ощущал неловкость оттого, что держит в руках уже второй за день букет, — ему казалось, что выглядит он как последний идиот. «Правильно, — подумал он с иронией. — Очень мило! Я понемногу делаюсь похожим на Серегу Веригина. Тот тоже, небось, чувствует себя не в своей тарелке, идя по улице с букетом цветов. Зато бутылка в руке у него неловкости не вызывает. Да и у меня тоже, если уж на то пошло. Ну, на то мы и русские люди…»

Прочитав себе эту короткую, но весьма ядовитую нотацию, он вздохнул и двинулся к подъезду. На двери подъезда красовался кодовый замок — к счастью, не новомодный электронный, а старенький, механический. Юрий без труда определил трехзначный код по стертым почти до полной нечитаемости цифрам на кнопках и, сделав из пальцев трехногую «козу», придавил все три кнопки разом. Замок открылся с характерным щелчком, Юрий повернул ручку и вошел в пахнущую цементом и щами прохладную полутьму подъезда.

Произведя несложный подсчет в уме, он пришел к выводу, что нужная ему квартира расположена на двенадцатом этаже. Лифт здесь оказался на удивление чистеньким, без единой надписи на стенах — не то его отремонтировали недавно, не то жили здесь какие-то особенные, помешанные на чистоте люди. Впрочем, для поддержания порядка в лифте бывает достаточно парочки активных, горластых пенсионерок, которые не ленятся звонить по вечерам во все квартиры подряд и отчитывать всех без разбору за появившуюся на стенке царапину. Имея таких соседей, даже московский подросток трижды подумает, прежде чем выцарапать в лифте название своей любимой группы. В конце концов, ему, подростку, никто не мешает пойти в соседний подъезд и оставить свой автограф там — как говорится, и волки сыты, и овцы целы…

Лифт мягко, без толчка, причалил к двенадцатому этажу, двери разъехались в стороны — тоже мягко, почти беззвучно, прямо как в дорогом отеле, — и Юрий вышел на лестничную площадку, выложенную шероховатой терракотовой плиткой. По счастью, квартиры здесь располагались не блоками, как это частенько бывает, а вдоль коридора, так что отгородиться от лифта дополнительными дверями и решетками у здешних жильцов не было никакой возможности. Быстро сориентировавшись на местности, Филатов свернул направо и остановился перед дверью, на которой красовалась выполненная под медь, а на самом деле, несомненно, алюминиевая табличка с нужным ему номером. Поднеся руку к звонку, он подумал, что лет двести назад алюминий ценился дороже меди и даже, кажется, серебра; он где-то читал, что даже Наполеон щеголял нашитыми на мундир алюминиевыми пуговицами, считая это высшим шиком. Юрий не знал, с чего это ему вдруг пришли в голову мысли об алюминии и императоре Франции; очевидно, таким образом он пытался обмануть себя, отвлечься от тягостных раздумий о том, что скажет Нике, если та откроет ему дверь. В общем-то, после ее исчезновения говорить им было не о чем.

Он позвонил и услышал раздавшуюся внутри квартиры переливчатую электронную трель. Когда Юрий отнял палец от кнопки звонка, стало слышно, как внутри квартиры играет музыка — судя по всему, где-то там работала радиоточка. Юрий позвонил еще раз. Ему показалось, что за дверью тихонько скрипнула половица, но звук не повторился, и он решил, что это ему просто почудилось.

— Ладно, — негромко произнес он, адресуясь к темному дверному глазку. — Бог троицу любит. Еще одна попытка, и я пошел.

Звонок прозвенел в третий раз, и Юрий вздрогнул, услышав щелканье отпираемого замка. Тут до него дошло, что звук раздался сзади, и, обернувшись, он увидел старушенцию в седых кудряшках, с крайне подозрительным выражением лица выглядывавшую из приоткрытой двери квартиры напротив.

Некоторое время они молчали. Старуха сверлила Юрия неприязненным взглядом, таким острым и требовательным, что поневоле возникали подозрения, не служила ли она до ухода на пенсию в так называемых «внутренних органах».

— Здравствуйте, — без особого труда изобразив смущение, приветствовал эту почтенную даму Юрий.

Старуха не удостоила его ответом, хотя выражение ее лица чуточку смягчилось — ровно настолько, чтобы у предполагаемого злоумышленника пропало желание бежать со всех ног и появилась потребность объяснить свое появление здесь. Честно говоря, придумать подходящее объяснение Юрий не успел — то есть не то чтобы не успел, а просто не пришло ему в голову, что придется объясняться с какими-то посторонними старухами. Он тут же пожалел о своей непредусмотрительности: судя по виду, старушенция была из тех, кто все про всех знает, и при умелом подходе могла многое рассказать.