— Мочи их всех! — взревел рослый, забрызганный кровью ратник, разящими ударами меча настигая голосивших от ужаса женщин. — Никого в живых не оставлю, никого! Что вы стоите? Разве не видели, что эти изверги с нашими девчонками делали? Глумились, а потом кожу заживо содрали! Сдохните, сдохните, сдохните!
Кровь залила стены. Молодая женщина, почти ребенок, подняв над головой руки, попыталась защититься от острой стали и рухнула с расколотым надвое черепом. Ратник, увидев её залитое кровью лицо, остановился. Меч вывалился у него из рук, и он, медленно пошатываясь, побрёл к двери, ведущей к выходу. Дикое завывание за его спиной стихло, превратившись в долгий, тоскливый плач.
Наступала зима, накрывая своей дланью пожухшие под её взглядом просторы. Изредка с небес сыпал снег, тая и вновь падая. Росские войска, методично наступая, всё теснили и теснили слабеющие силы орков. Варнаки, как сами себя именовали зверствовавшие на дорогах бандиты — орки и их союзники "горные витязи", под давлением шедших с севера росских войск начали постепенно откатываться на юг, в необжитые, продуваемые всеми ветрами горы. Холодная осень и рано опавшая листва лишь ускорили продвижение росских войск, заставив многочисленные, но разрозненные банды метаться в поисках зимнего пристанища. Не подготовленное, без надлежащего запаса продуктов и оружия некогда грозное воинство десятками, сотнями попадало в плен и гибло в участившихся стычках с разведывательными группами россов. Верховный эмиред всерьёз подумывал о сдаче войска в обмен на своё свободное бегство на запад…
В тесной, спрятанной в лесу землянке пахло сыростью. Плесень, покрывающая её стены, настойчиво переползала на расстеленные под ногами дорогие персидянские ковры. Дым, летящий вверх из небольшого глиняного камина и забиваемый обратно порывами холодного ветра, резал глаза.
Выпив чашку чая и отставив её в сторону, Караахмед вытер губы тыльной стороной ладони и, потупив взор, почтительно обратился к сидевшему напротив правителю.
— Великий повелитель Рахмед, Вы не можете отрицать того, что Ваши силы тают. Недалек тот день, когда войско орков погибнет. Не отрицайте! Вы же не хуже моего знаете, что это так. Такой день уже близится и…
— Вы вновь предлагаете мне сделку? Я же сказал: — Нет. Мы можем покориться, чтобы выждать и, дождавшись своего часа, отомстить.
— Нет, мой дорогой Рахмед, Вы столько раз это уже делали, что, боюсь, на этот раз выжидать будет просто некому. Сердца россов пылают ненавистью. Они вырежут вас как никчёмных скотов.
— Я не верю Вам! — голос Рахмеда стал суше. — Но если и так, то мы всё одно будем сражаться до конца, мы найдём выход…
— У Вас нет, и не будет другого выхода, кроме как призвать силы тьмы.
— Нет, никогда! — голос Рахмеда дрогнул. — Силы тьмы слишком могущественны, чтобы я мог рассчитывать на их покорность. Что, если предложенного мной покажется им мало? Что, если и мой народ будет "удостоен" их гнилостного внимания?
— Вы зря беспокоитесь, дорогой Рахмед! Заверяю Вас, мы сумеем с ними справиться!
— Нет! Моё слово — нет, и покуда я правитель — этого не случится! Я не пойду на союз с силами тьмы!
— Хорошо, хорошо, как скажите. Пока Вы правитель халифата — Ваше слово и впрямь нерушимо! — склонив голову, согласился Караахмед, делая едва заметное ударение на слове "пока", затем прижал правую руку к груди и, не смея больше беспокоить халифа, покинул его землянку.
— Отец! — едва ли не плача, Айдыр влетел в двери и рухнул на колени пред стоявшим посередине шатра халифом. — Почему, почему ты не хочешь принять предложенное Караахмедом? Наши силы с каждым днём тают, в моей тысяче скоро не останется воинов, способных сопротивляться. Разбегаются целые сотни! Войска отказываются повиноваться. Отец, чародей даст нам спасение!
— Ты подслушивал?! — констатировал Рахмед. Глаза повелителя орков сверкнули недобрым светом и погасли. Он посмотрел на скорбное лицо сына и, распахнул полог, прикрывающий вход приземистой землянки, давая простор ворвавшемуся вовнутрь свежему воздуху, тут же зашуршавшему сложенными на ковре бумагами.
— Можно совладать с малой стихией, — он снова задёрнул полог, и игра ветра прекратилась. — Но сможешь ли ты остановить ураган? Можешь ли удержать поток разбушевавшейся реки? Сможешь прекратить камнепад? — владыка орков замолчал, ожидая ответа.
— Нет, не смогу! — покорно ответил сын, ещё не понимая, куда клонит его отец.
— Тогда почему ты считаешь, что сможешь удержать силы тьмы? Послушай, сын, может мне и не удастся убедить тебя, но прежде чем разбудить бога, задумайся, а что он может потребовать за свою помощь?
Ответом было молчание, взгляд Рахмеда стал жёстче.
— Тогда иди и никогда, слышишь, никогда не вмешивайся в дела, не посильные твоему разумению! — Айдыр, повинуясь велению родителя, поспешно удалился, оставив Рахмеда наедине со своими мыслями.
— Они жгут наши деревни, они убивают наших стариков, а детей и женщин угоняют в негостеприимные дали! — искренне негодовал оборванный, кривой на один глаз, сгорбленный и кривоногий орк по имени Дервиш-шан, словно совершенно забыв, что это не люди с равнин, а они — орки и присоединившиеся к ним горные витязи первыми стали нападать на мирные земледельческие селения, радуясь лёгкой и обильной добыче.
Он неистовал уже не первый час, рассказывая сидевшим у костра воинам истории жутких расправ, творимых воинами росского государя. Он так увлёкся и вошёл в роль, что уже и сам не отличал правды от самим собой придуманного вымысла. Его речь, изредка прерываемая всхлипами и стенаниями, взывала к благочестивой мести.
— Грозно встретим мы их! — кричал Дервиш уже в другом месте, находящимся от прежнего на расстоянии нескольких десятков километров. — На стрелы острые да мечи булатные примем сердца их! Найдут они гибель свою бесславную у стен городов и селений наших! — потрясая кулаками и брызгая слюной, кричал он на всю площадь. — Били мы войска их малые, побьём и дружину всю росскую, и восславится имя пращура нашего!
А меж тем время бежало дальше. И сколь не бились орки, на какие хитрости не шли, а кольцо войск росских вокруг них сжималось. И настал тот день, когда гонец от Всеволода, прискакав ещё тёмной ночью, с утра раннего ко дворцу явившись, принёс радостные вести: орки выбиты из всех крепостей и прижаты к отрогам Скалистых гор. Ещё один удар, ещё месяц сражений — и наступит долгожданная победа!
— Победа, говоришь? — шипел советник Изенкранц, бегая по своему кабинету. — Мне не нужна скорая победа! Пусть прольются полноводные реки кровавые, пусть пропитаются камни горные кровью росскою! Пусть война на погибель короля затянется! Пусть придёт мор в города и веси росские! Мне — то к чему их погибелью печалиться, коли мне много больше обещано! — брызгая слюной, верещал он, уже стоя перед зеркалом и глядя на своё в нём отражение.
А утром на докладе, посвящённом этому знаменательному известию, главный советник улыбался вместе со всеми. Шутил и, казалось, много пил, пил так много, что, наконец, сославшись на лёгкое головокружение, покинул трапезную залу. Вернувшись в свои отшельнические апартаменты, он не удержался и, дав волю бушевавшей в сердце злости, разбил мраморную статую заморского понтифика. Звон и грохот падающих осколков немного успокоили расшалившиеся нервы Изенкранца. Он понимал, что может значить столь нежданная победа, а видеть в своём доме нахального чародея с его постоянными напоминаниями о взаимных обязательствах ему не хотелось.
— Победа? Опять эта чёртова победа! А что Вы, господин генерал, станете делать, ежели у Вас кончатся продовольствие и стрелы, поломаются луки и мечи, а новых Вы не получите? Что Вы будете делать тогда? — брызжа слюной, восклицал главный советник. — Что? — и тут же: — Ивашка, скотина! — окликнул он своего писаря. — Пиши указ государев!
Сего числа, сего года и сего месяца, настоящим повелеваю: ввиду победы над врагом оркским поставки вооружения, как то: мечей острых, копий длинных, стрел каленых и луков гибких прекратить, дабы не загружать армию нашу излишеством. Кузнецам и ремесленникам вдругорядь повелеваю: торговлю выше означенным не вести, дабы средства государственные к экономии привести, а кто в нарушении сим замечен буде, бить батогами и в топь сослать на вечное поселение.
