– Куда? – Костя едва не уронил «пермендюр» в какую-то темную расщелину, но в последний момент ухватил его за ремешок. Сердце у него екнуло. Он с трудом вытянул тяжеленный «пермендюр» и сразу устал, словно тащил трактор из болота.

– Ну, туда, откуда они выходят, – упавшим голосом пояснил Амтант.

– Отлично, сейчас туда и врежем! – обрадовался Костя, выпрямляясь.

Пот у него катил по лицу. Колени предательски тряслись. Поясница разламывалась, но Костя не обращал внимания на такие мелочи.

– По «тарелке» стрелять бесполезно. Они ее уже отремонтировали, – стал рассказывать Амтант. – Они ж когда упали, то стали запрашивать помощь, я так думаю, и солдат, то бишь нас, поднапрягли. У меня большие подозрения, что «жабаки» нас с собой не возьмут.

– Почему? – спросил Костя, скатываясь с крутых развалин в темный Сенатский сквер, где от деревьев остались одни косые пеньки.

И хотя сквер тоже был завален камнями разной величины, передвигаться стало не в пример легче.

Он выдохся окончательно, и силы у него были на исходе. Попросить же Амтанта помочь он считал ниже своего достоинства. Вот и тащил тяжеленный «пермендюр», как каторжник цепь с ядром. Серега был не в счет. Его мотало, как пламя свечи на сквозняке. Но, к чести своей, «пермендюр» из рук он не выпустил, а нес его нежно, словно родного ребенка.

Амтант шагнул следом и сказал:

– А зачем мы им нужны? Так и будем здесь шляться, пока энергия не кончится. Нас никто не будет искать.

– Где «здесь»? – спросил Костя, словно из житейского интереса, но его уже била дрожь от досады на самого себя.

– В вашем двадцать втором веке.

– Как?.. – Костя от изумления сел на ближайший камень. – У тебя больше никаких новостей про запас нет? – ехидным голосом спросил он.

– Нет… хозяин… – совсем уже по-идиотски ответил Амтант.

Костя едва его не пожалел. Ему окончательно поплохело. Вот что я упустил! – стукнул он себя по лбу. Это ж надо было так опростоволоситься! Ведь ясно же, что есть еще одно время, раз «они» шлялись по семнадцатому веку, как у себя дома. Получается, что «жабаки» большие мастера по этой части – шастать туда-сюда, куда заблагорассудится. Как я раньше не сообразил! Правда, что мне это дало бы? Он вспомнил все события последних трех дней. Они были настолько непредсказуемыми, настолько случайными, что предугадать их было невозможно, за исключением только того факта, что его – Костю – преднамеренно водили за нос. Значит, чего-то опасались? А чего? Ответа у него не было, кроме самого фантастического предположения, что конкретно его – Константина Сабурова – «они» боялись и не пущали дальше двадцать первого века. Предположение было таким зыбким, что Костя вначале даже в него не поверил. Весь предыдущий опыт жизни говорил ему, что герой из него аховый, что так в жизни не бывает, ну разве только что из-за «анцитаура»? Сейчас и проверим это, подумал он, не веря самому себе.

Гнездилов пробормотал:

– А я тебе давно хотел сказать, что мы не у себя дома. Я давно подозревал, что нас куда-то не туда затащили.

– «Третий мир» – это и есть двадцать второй век, – будничным голосом сообщил Амтант. – Так что если подорвем «тарелку», то, быть может, что-то изменится.

Ага, тупо подумал Костя. Так вот что случится в двадцать втором веке – Третья мировая. Костя покосился на Амтанта: понимает ли тот, что здесь происходит? Но Амтант был, как никогда, серьезен и готов к действию, как и положено «механоиду» и солдату. Костя даже позавидовал его выдержке и готовности действовать в любой ситуации. Все равно не верю, подумал Костя. Стало быть, в двадцать втором веке Москвы не существует, поэтому «жабаки» и спрятали в нем «тарелку», хотя на самом деле она упала в двадцать первом веке и фактически будет уходить через него же. А если не уйдут, если «они» здесь навечно застрянут?! Ведь может быть такой вариант? Может. Вдруг им здесь понравится? Значит, в нашем, двадцать первом веке будет вечный бардак и Москве конец. И России тоже. Конкуренты, почувствовав слабость, навалятся со всех сторон. Ладно, подумал он, наше дело маленькое. Сейчас разбабахаем «тарелку», и будь что будет. Ведь если мы ее разбабахаем здесь, в будущем, то в настоящем, двадцать первом веке все встанет на свои места. Вот генерал Берлинский обрадуется, двинет свои бригады. А моим именем назовут улицу на окраине. Эта горестная мысль не покидала его давным-давно, и он ждал, когда же фортуна изменит ему. Ведь не может все время везти, думал он. Не может, даже если внутри тебя сидит «анцитаур».

Хватит нюни распускать, решил он и скомандовал:

– Проверить оружие!

– У меня полный комплект, – бодро сказал Гнездилов, и Костя, глянув на него, снова едва не рассмеялся.

Серега был похож на привидение: поперек лица шла широкая зеленая полоса, кончик носа, как и уши, и подбородок, и лоб, тоже были зелеными.

– У меня девять зарядов, – доложил Амтант.

– И семь у меня, – сказал Костя, – не считая дробовика.

– Делаем так. Я иду первым, Сережа – за мной, Амтант – замыкающим. Больше пригибайся, чтобы тебя не заметили.

– Ага… – сказал Амтант, испуганно озираясь: над его головой в черное небо, как комета, пронесся белесый шар, выпущенный из «пермендюра».

– Если там кто-то есть, зачищаем. – Костя подумал о «жабаке», который ел человеческую ногу. – Будем надеяться, что никого нет, – добавил он. – А потом по команде бьем исключительно по днищу «тарелки». После первого залпа быстро меняем позицию. Вопросы есть? Вопросов нет. Побежали!

Теперь, когда дело приближалось к концу, он чувствовал некоторое облегчение и «пермендюр» уже не казался таким тяжеленным. Его мучила только одна мысль: «Как там Верка с отцом, сумели ли они уйти через Тайницкую башню?»

Они пересекли Сенатский сквер и очутились в Арсенале. Амтанту для этого понадобилось сделать один шаг, всего лишь больше обычного.

Развалины были пусты. Те комнаты, которые уцелели, носили следы проживания. Должно быть, здесь у них была кухня – с омерзением Костя расшвыривал подозрительного вида подносы. Ему не хотелось думать, что бурые следы на них – это человеческая кровь.

Серега Гнездилов выбрал себе комнату, где было много столов и стульев. Амтант, который, разумеется, не мог поместиться ни в одной из уцелевших комнат, пристроился там, где некогда была Кремлевская стена, и подал голос:

– Я готов, хозяин.

– Внимание! Первый выстрел пристрелочный. Смотрим, куда попали. Потом два одиночных – и меняем позицию. На всякий пожарный оставить по одному выстрелу про запас.

Со стороны Арсенала, который находился в тени, «тарелка» была видна прекрасно. Прекрасно был виден и Тайницкий сад, вернее, то, что от него осталось: корявые стволы деревьев и заросли кустов.

«Бах-х-х!»

Гнездилов, который не умел стрелять из «пермендюра», отправил два первых шара куда-то в ночное небо, точнее, он метился в низ «тарелки», но белые шары скользнули поверху, рядом с рубкой. Костя попал в цель – туда, откуда появлялись «жабаки», «фракталы», «протеиновые матриксы» и «нитридо-платиноиды», все как один в образе майора Базлова. Амтант тоже попал – аккурат в верхнюю треть входа.

«Бах-х-х! Бах-х-х!..»

Костя не стал рассматривать результаты своих усилий. Единственное, что он заметил, – огни, которые сияли, как миллионы ламп, сделались слабее. Он перебежал вправо, через две комнаты, в которых не было потолка, замер в третьей, где над головой жалобно скрипела одинокая балка. Под скрип этой балки он положил «пермендюр» на подоконник и, прицелившись, выстрелил еще два раза: «Бах-х-х! Бах-х-х!..» Слева, похоже из Сенатского сквера, и справа, из района Троицкой башни ударило дуплетом: «Бах-х-х! Бах-х-х!..»

«Тарелка» вовсе погасла. Ивановская и Соборная площади погрузились во тьму, словно «тарелка» испустила дух. Военная хитрость, подумал Костя. Не может быть. Не верю. Не победили еще! И понесся прочь, помня о скрипящей балке над головой и о том, что сейчас враги ударят по Арсеналу и начнется свистопляска. Не может быть, чтобы не ударили. Он перемещался еще правее, ежесекундно ожидая урагана взрывов и шквала осколков, и едва не угодил под массивное тело Амтанта, который в свою очередь двигался по-пластунски влево.