– Василий Аркадиевич, ему плохо… – растерянно сообщила медсестра, призывая врача к решительным действиям.
– Бросьте его, Лерочка, бросьте… – сказал врач, даже не взглянув. – Мне ваша помощь нужнее.
– Да ему дурно!
– Ему дурно прежде всего от ваших ножек…
– Какой вы все-таки… Василий Аркадиевич!.. – вспыхнула медсестра и бросила Костю умирать в одиночестве.
– Какой, мое золотце?.. Какой?.. – наигранно вздохнул Василий Аркадиевич. – Таких, как я, теперь уже нет. Был бы я помоложе, я бы за вами приударил.
– Вот еще! – капризно отозвалась медсестра.
– Лучше дайте мне зажим с иглой. И кровь уберите. Приготовьте три кубика старого доброго ампициллина и физраствор. Хорошо бы ему кровь перелить. У вас какая группа, батенька?..
Костя заставил себя подняться и, держась за стенку обеими руками, отойти в угол, где на табуретке стоял эмалированный бак с надписью «Питьевая вода». Желудок все еще прыгал, как резиновый мячик, горло было перехвачено спазмом. Вода оказалась теплой, а край кружки пах каким-то знакомым лекарством, похожим на губную помаду.
– Василий Аркадиевич… – заступилась медсестра за Костю, – он и так плохой… – В ее голосе послышались жалобные нотки.
Стоит ли меня жалеть? – думал Костя, как о постороннем. Не стоит – во мне «анцитаур» сидит. К тому же я спортсмен, бегаю по утрам и это как ее… штангу толкаю… едва не женился… вот…
Насчет «едва не женился» он, кажется, ляпнул вслух, потому что поймал удивленный взгляд хорошенькой медсестры. Дурак, подумал он. Все умные люди держат язык за зубами, особенно насчет женитьбы.
– Ничего-ничего… – добродушно произнес врач. – От пары стаканов крови от него не убудет. Так какая, говорите, у вас группа?
– Три бэ плюс… – ответил Костя, плохо понимая, что это значит.
– За-ме-ча-тель-но… – философски произнес врач. – Вашему другу несказанно повезло.
Костя хотел сказать, что друзья так не поступают – не швыряют в колодцы вниз головой и, вообще, не подставляют под удар, но вместо этого едва не поперхнулся, потому что Лера, ловко толкая его в грудь, уложила на жесткую тахту, застеленную белой простыней, а в ногах – клеенкой, и принялась колдовать с его правой рукой. Пальцы у Леры были очень и очень ласковыми. Век бы так лежать, подумал Костя и окончательно расслабился, словно попал в чернобыльский бар «Сто рентген». Бывают еще приятные девушки, думал он, ощущая тепло ее тела. Потом, когда после дежурной фразы «Работайте кулачком» эти самые ласковые пальчики вонзили ему в вену толстую иглу, он понял, что его подло обманули. От огорчения он закрыл глаза и принялся читать стихи Бродского: «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» – естественно, не вслух, а то Лера с такими ловкими руками окончательно запрезирает меня, думал он. Несколько раз он чувствовал, как она подходит и смотрит на него. Один раз он даже произнес:
– Со мной все нормально…
Но глаз не открыл, чтобы опять не грохнуться в обморок, потому что по прозрачным трубкам циркулировала кровь, переливаясь в пластиковый пакет, а из него – в вену Реду Бараско.
Он потерял счет времени и даже умудрился поспать. Ему приснилась какая-то фантасмагория с беготней и стремительным падением в пропасть – все то, что подсознательно волновало его в связи с последними новостями из Зоны. Новости были плохими. Кремлевская Зона расширялась, она достигла Бульварного кольца. Горожане в панике покидали город. На улицах и площадях лежали трупы. Их пожирали чудовища, похожие на циркули. Костя знал, что все равно не умрет. Он ловко убегал от чудовищ, прятался в пустых квартирах, искал хоть какое-нибудь оружие. А эти монстры, как крысы, все лезли и лезли из Зоны, а ему было так страшно, что он во сне закричал, хотя в реальности получился всего лишь стон. Внезапно Лера взяла его за руку (он учуял ее духи), провела с ней какую-то манипуляцию и сказала, как показалось ему, весьма деловым тоном:
– Сожмите в локте и полежите пять минут.
Костя открыл глаза. Бараско рядом не было, как, впрочем, и врача. Даже Лера куда-то делась. Он сел, прижимая к телу затекшую руку, и стал натягивать на нее рукав рубашки, потому что в комнате было прохладно.
– Ред… – негромко позвал он и прислушался.
Было тихо, как в погребе. Костя ожидал, что Ред вот-вот появится в одном из двух входов, но никто даже не откликнулся.
Костя разжал руку. Посмотрел на большую красную точку на локтевом сгибе, которая уже не кровоточила. Поискал, куда бы бросить ватку, бросил ее в коробку на полу у входной двери. Натянул свитер, подхватил толстую джинсовую куртку и в нетерпении заглянул вначале в правую распахнутую дверь. За дверью была большая операционная с шестиглазым фонарем над белым эмалированным столом. Не обнаружив там никого, подошел к левой двери, осторожно нажал на нее и нос к носу столкнулся с входящей Лерой. Чары были разрушены: в реальности она оказалась не такой, как он ожидал, – еще красивей и обаятельней. А очень красивых женщин Костя не любил. Он их боялся. Был у него такой порок. Особенно запоминающимися у Леры были глаза – карие, глубокие, как омут с голубоватой поволокой, как у месячных щенков, – и волосы! Волос было так много, темно-каштановых колечек, блестящих, упругих, что они не убирались под шапочку.
– А где мой друг? – спросил он, чтобы только прийти в себя.
– Вашему другу еще надо полежать, – ответила Лера тем деловым тоном, который так смущал Костю. – Его отвезли в пятую палату. Три дня он пробудет у нас. Рана слишком глубокая.
– А раньше нельзя? – спросил Костя.
– Раньше не получится, – улыбнулась Лера. – А вы, правда, сталкер?
– Сталкер, – промямлил Костя в надежде, что медсестра переменит тему.
Ему почему-то было стыдно за то, что он не устроен в жизни, и мается до сих пор, как с похмелья, и никак не может решиться на что-то серьезное ни с женщинами, ни с работой, которая ему не нравилась, а главное – он не знает, что делать со своей душой.
– А друг ваш – черный сталкер? – не отставала медсестра.
– Черный, – сдержанно кивнул Костя, – чернее не бывает.
– Здо́рово! – чуть-чуть наивно воскликнула красивая медсестра.
Костя с подозрением посмотрел на ее – шутит что ли? Но медсестра восторгалась вполне искренне. Ну вот еще одна сумасшедшая, подумал Костя, дались ей эти черные сталкеры. Чему радуется, не пойму. Куда же мне идти? – он поглядел в сумерки за окном, чтобы сориентироваться, в какой части города находится, и понял, что на Пречистенке, потому что узнал пилоны Крымского моста. Эко нас занесло, подумал он, но без восхищения Редом, особенно его способностями к перемещению в пространстве. Еще в Зоне ЧАЭС Костя отвык удивляться хабару, которым владел Бараско.
– Вначале вам нужно принять вот это… – уверенно сказала Лера и протянула Косте стакан с жидкостью.
– Что это? – Он осторожно понюхал.
В стакане был спирт.
– Обязательно?
– Обязательно.
– Медицинский?
– Медицинский, – улыбнулась Лера и вмиг снова сделалась безумно красивой.
Ага, вот в чем секрет, сообразил Костя, отводя взгляд, – в ее искристой улыбке. А еще в запахе. Пахла она умопомрачительно. Ни одна из его знакомых, даже Ирка Пономарева, так не пахла. С Иркой Костя расстался. Это был неоспоримый факт и отдельная история. Когда он вернулся из Чернобыльской Зоны, оказалось, что Ирка сделала себе тату на лобке и пирсинг на языке. Она вообще старалась быть суперсовременной. Тату на лобке в виде лилии он еще мог ей простить, но когда она поведала, для чего вставила себе в язык этот «гвоздик» (для минета, естественно), он понял, что это уже слишком. Чувственный мир его интересовал постольку, поскольку он существует, но не более. И расстался он с ней не без сожаления именно из-за этого самого «гвоздика». И снова его величество – великое одиночество – то, от чего бессознательно Костя убегал всю жизнь, вернулось к нему. Хуже всего, подумал он, то, что никто из моих приятельниц не искал моей дружбы. Секс, любовь, развлечение, деньги – пожалуйста, но только не дружба. Сбылось предсказание Реда Бараско: все сталкеры одиночки. И я стал одиночкой. Медсестра вот понравилась. А что толку? – думал Костя, заранее тоскуя. И так у него здорово получалось, что он сам себе был не рад.
