– Слушай! – заорал он, переключая своё внимание на Феликса. – Ёх… Что там Рыба твердил о «стене»? Я ничего не понял!

Феликс так на него глянул, что Лёха понял, что обмишурился, смешно прикрыл рот ладонью и произнёс:

– Всё… понял… о работе ни слова. Брат, прости, свалял дуру. Но всё равно, – он с обожанием взглянул на Гринёву, – она узнает! Правда ведь? – Он заглянул ещё дальше, туда, где мягкая ложбинка терялась под верхней пуговицей блузки.

– Правда, – ответила Лора, ничуть не стесняясь. – Я уже знаю.

– Вот как?! – вопросительно посмотрел Лёха на Феликса, словно поймал его на воровстве.

– Дама нас покидает, – безапелляционно произнёс Феликс, останавливаясь возле метро.

– Хм!.. – Лора Гринёва бросила на него взгляд победительницы и выпорхнула наружу, оставив на память слабый запах тонких духов.

«Цок-цок-цок» – она удалилась подобно королеве, не оглянувшись ни разу, – лёгкая, воздушная, божественная и бесподобная. И ноги обалденно, и попочка при том при всём в одном едином и неповторимом порыве мелькнули в толпе и пропали. Надеюсь, я её больше не увижу, с неприязнью подумал Феликс и, как всегда, ошибся. Лёха, высунувшись в окно и чуть не сломав шею, проводил взглядом Гринёву:

– Кто она?.. Кто?! Ну ты, брат, даёшь!.. – уставился он на Феликса.

– Фея, – c облегчением вздохнул Феликс, грызя костяшку пальца, – коварная и соблазнительная…

– Ёх… Везёт же идиотам! – в который раз высказался Лёха, с завистью нахохлившись на заднем сиденье среди своего барахла. – А мне такая ни разу не попадалась.

– Сплюнь, – посоветовал Феликс.

– А что, надо? – оживился Лёха.

– Надо, надо, – многозначительно признался Феликс.

Лёха Котов опустил стекло и харкнул так, что от его плевка «БМВ» в соседнем ряду возмущённо просигналил три раза.

– Ты что, дурак? – спросил Феликс.

– А то! – гордо ответил Лёха и опустил стекло. – Ёх…

Феликс водрузил на крышу «маячок», и они понеслись в Домодедово, потому что уже опаздывали.

Эфир потихоньку замолкал. Теперь связь казалась далёкой-далёкой. Герман Орлов и на этот счёт прошёлся с вполне серьёзным лицом:

– Как в Брестской крепости…

– Да ладно… – не поверил Лёва Аргаткин и внимательно посмотрел на него, чтобы проверить, шутит или нет, потому что от таких шуток охватывала дрожь.

– Я тебе серьёзно говорю, – заверил его Герман Орлов. – Началась большая Кавказская война.

Но ему никто не поверил. Все знали, что Герман Орлов большой фантазёр. А Олег Вепрев осуждающе заметил:

– Хватит разводить панику!

На всякий случай Севостьянихин приказал убрать лишних людей с крыши. Оставил на верхних этажах лишь двух снайперов да двух пулемётчиков, которые держали фланги.

Игорь спустился в подвал и обнаружил там командиров «диких гусей» в полном составе. Они играли в карты и пили. По их лицам было видно, что они страшно недовольны жизнью и заливают её коньяком, чтобы она не дала ещё одну трещину.

– Капитан, передай майору, что мы после обстрела уйдём! – заявил полковник Примогенов.

Был он лыс, толст и здоров, как буйвол. Под майкой бугрились жирные мышцы. Ощущение было такое, что человек сам себя загнал в ловушку и потерял совесть. Если попрёт, подумал Игорь, не остановишь, лёгок я стал, не справлюсь.

– Всенепременно! – фальцетом выкрикнул майор Доценко из Москвы.

Этот майор был начальником одного из РОВД и ему для продвижения по службе срочно нужна была «боевая» награда, которой можно было кичиться. Однажды Игорь собственными ушами слышал, как майор Доценко спорил до хрипоты, что лучше – «орден Мужества», или медаль ордена «За заслуги перед Отечеством», или медаль «Жукова», или же, на худой конец, медаль «Суворова». Оказывается, майора волновало, за какую из наград пожизненно платят деньги. «За Героя России, – объясняли ему, – а за всё остальное – собственной кровью». Такая постановка вопроса Доценко явно не устраивала, и он ответил: «Я теперь пальцем не пошевелю, нашли дурака». И разумеется, валял ваньку при первой возможности. Севостьянихин вообще и давным-давно «забил» на «диких гусей», и они существовали сами по себе, никто ими не командовал, никому они не подчинялись, считались командированными, повышающими боевой опыт. Спасибо, хоть не мешали «стену» охранять.

Под низким потолком горела лампа, плавал сигаретный дым, в соседнем помещении тарахтел движок. На полу сидели те, кто не хотел воевать, некоторые были в прострации – подходи режь, не шелохнётся. Их, как и «диких гусей», было немного: шоферы, следаки и десятка два из ДПС. Все они глядели в рот своему начальству и власть Севостьянихина не признавали. Бывалые вояки говорили, что такого не было ни в первую, ни во вторую чеченские войны. Люди тогда совесть имели, а если договаривались с боевиками, то «со смыслом», «по малому вреду» – никто ведь не хотел умирать, да и страна одна была. Попробуй при Владимире Трофимове посамовольничай, подумал Игорь, сразу вылетишь на гражданку и попадёшь под суд, а теперь всё дозволено, «новая свобода», мать её за ногу, демократия во всей её красе. Не армия, а цыганский табор.

– Чего молчишь, капитан, воды в рот набрал?! – спросил полковник Примогенов.

– А у нашего спецназовца поджилки трясутся, – поддакнул майор Доценко.

– Сам поднимешь задницу и сам доложишь, – огрызнулся Игорь, и прежде чем кто-то из «диких гусей» среагировал, смотался из подвала от греха подальше.

– Никуда они не денутся, – уверенно сказал майор Севостьянихин. – А уйдут, чёрт с ними. Баба с возу, кобыле легче. Ты вот что, усиль охрану гаража.

– Я туда Бургазова пошлю и парочку бойцов посообразительней.

– Пошли, пошли, – согласился Севостьянихин. – Да не парочку, а больше, потому что их попытаются взять на хапок.

– Так точно, – ответил Игорь, ожидая начала обстрела, если рыжий, конечно, не обманул.

В бинокль хорошо было видно, что горит район главпочтамта. Дым стлался по низинам, вдоль Теплосерной и по бульвару Гагарина, заволакивая подножие Машука, не давая боевикам вести прицельный огонь. Да и, похоже, боевой пыл у них угас. Наскоком взять не получилось, какую-нибудь гадость замыслили. Скорее всего, орудия установят на горе Казачка. Больше негде, только там склоны с обратным углом. Можно ещё, правда, на крышах общекурортного санатория. Но затащить на крышу – целая история, хотя с боевиков станется. Хитрые они. А если всё же на Казачке, то не эффективно: во-первых, далеко, а во-вторых, огонь придётся в торец гостиницы. Ну немного побегаем, легкомысленно решил Игорь, делов-то. Вот если танки приползут, тогда дело дрянь, потому что с автоматом против танка не повоюешь. Но танков, похоже, у моджахедов нет.

Он пошёл искать своих и нашёл их на пятом этаже в номере люкс. Сел под окном с таким расчётом, чтобы пуля ненароком не залетела в рот, и закрыл глаза.

Старлей Юра Драганов, который из принципа не носил шлем, а повязывал голову зелёной косынкой, чём-то неуловимо походил на актёра Краско. Даже щетина такая же и усы воинственные. Ну и голос, и манеры – медлительные, со значением. Если уж что-то скажет, то смысл тебе становился ясен через пару минут и отвечать поздно будет, потому что тема разговора уже сменилась. Так и ходишь с открытым ртом полдня, соображая, что хотел сказать Юра Драганов. «Тебе бы артистом стать, – говорили многие, – а не с автоматом за басмачами бегать». «А что, возьму и стану, – отвечал он всё так же со значением в голосе, которое всем нравилось. – Вот только навоююсь досыта. Какие наши годы?!»

Юра Драганов спал ничком. У него на шее была нанесена татуировка в виде штрих-кода, в котором значился личный номер, номер дома, квартиры и телефон. Он был фаталистом и верил, что после спецназа станет работать на «Мосфильме»: «Ну, если не артистом, то консультантом, они ж, поди, и в оружии, и в звёздочках не разбираются». Он открыл глаза, увидел пробирающегося Габелого и сказал назидательно – так, как умел только он один: