— Это была не моя идея — прихлопнуть парней, а трупы закопать. Но получилось то, что получилось, и от того, будешь ты соблюдать правила дорожного движения или нет, ничего не изменится. А то, что в этой классной машине нас не догонит ни один легавый на своем паршивом драндулете, тебя не интересует. Ты, видите ли, не желаешь слушать крутую музыку — она для тебя хрень. А для меня, может, не хрень? По мне, так это ты настоящий суперкиллер — уложил парочку трупов, а потом желает отдохнуть. Лично мне после двух мазуриков хочется послушать что-нибудь поживее.

Я не реагировал. Стиснув зубы, смотрел на дорогу, упорно соблюдая пятьдесят километров в час, будто кому-то что-то пытался доказать. Безусловно, в такой поздний час подобная скорость была успокоительной. Я осторожно прибавил газ. Когда скорость достигла восьмидесяти, я буркнул что-то вроде: «Извини, Слибульский».

Тот только покачал головой и немного погодя спросил:

— Знаешь, что бы я сейчас сделал?

— И что же?

— Трахнул бы бабу.

— Что-что?

— Для разнообразия, — сказал Слибульский. — Вот что я тебе скажу. Чего тебе не хватает, так это хорошей бабы, постоянной любовницы. Только не говори мне, как всегда: «Эх, Слибульский». Готов спорить на что угодно, если бы тебя дома кто-то ждал, ты не был бы таким… психом.

— Психом?! О чем ты говоришь? За нами разборка со стрельбой и два трупа в багажнике.

— Вот я и говорю — надо отвлечься. И вообще разнообразие необходимо.

— Ага.

— Я на полном серьезе.

— Слибульский! Разве нам не о чем думать сегодня ночью, кроме как о моей личной жизни?

Посмотрев на меня, Слибульский почесал за ухом:

— Вот ты всегда так.

— Что я всегда так?

— Тебе всегда некогда подумать о личной жизни.

Я повернулся к нему и поймал на себе его вызывающий взгляд.

Интересно, что бы сказала Джина, услышь она в свой адрес такое? Говорил бы Слибульский такие слова в ее присутствии? И услышала бы она их? Сомневаюсь. Джина редко слушала, что говорил Слибульский. Странная парочка. Наверно, была какая-то причина, по которой эти две посредственности больше десяти лет выдерживали друг друга и даже производили впечатление относительно счастливой пары. Джина была археологом. Она летала в свои пустыни, копалась в песке в поисках древних черепков или сидела на конгрессах, дискутируя во всех уголках мира о результатах своих раскопок. Что делал в этот момент Слибульский — мотал срок или делал миллионы на мороженом, — ее мало интересовало. Находясь дома, она корпела за микроскопом, изучала пробы пыли, а когда к Слибульскому приходили клиенты, от имени своих боссов заявлявшие, что тот не оплатил очередную партию наркотиков, Джина просто закрывала дверь. Не исключено, что роль «разнообразия», которая ей отводилась по вечерам, вполне устраивала ее. Слибульский, по-видимому, тоже был для нее таким «разнообразием». Может быть, Ромео и Джульетта тоже стали бы такими, проживи они столько лет вместе.

— Если тебя это так волнует, у меня есть постоянная подруга — Дебора.

— Дебора? Ты имеешь в виду Хельгу?

— Ее зовут Дебора, и я ее тоже так называю.

— Но ведь она шлюха?

— Ну и что?

— Я имею в виду порядочную бабу.

— Ты же сказал — трахнуть.

— Все равно, есть разница.

— Между шлюхой и «разнообразием на вечер»? Особой разницы не вижу.

— О большой любви речь не заводи.

— Я и не завожу.

— Вот и я о том же.

Вскоре мы доехали до сосновой рощи, где собирались зарыть трупы. Я посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы удостовериться, нет ли за нами хвоста, потом свернул с основной дороги на лесную просеку. Примерно через сто метров просека заканчивалась, и в переднее стекло начали бить ветви деревьев. Когда мы вышли из машины, в лицо ударил запах смолы, земли и сосновых иголок. Никаких следов лесорубов или прогуливающихся.

Взяв лопаты с заднего сиденья, Слибульский спросил:

— Что будем делать с тачкой?

Нагнувшись под ветвями, я посветил фонарем в поисках подходящего места для погребения.

— Поставим где-нибудь у вокзала. Может, кто клюнет? Уж слишком дорогая штука — самый богатенький мафиозо будет счастлив снова вернуть ее себе. А вдруг найдется болван, который сядет за руль и отвезет меня к своему боссу?

— А если поступить иначе? Ведь за тачку можно взять столько, сколько мы с тобой не заработаем за год.

— Вдвоем заработаем.

— Я заработаю. Твоих денег хватит, чтобы купить одну магнитолу. — Слибульский поднял крышку багажника. — Но в таком состоянии…

— Да, веселенькая история, — пробормотал я, найдя подходящее место: над землей торчал толстый корень, который можно было отогнуть в сторону.

Следующие сорок минут мы копали яму. С нас ручьями лил пот, а на ладонях росли и лопались пузыри. Достигнув нужной глубины и ширины ямы, мы опустили туда трупы, засыпали землей, утрамбовали ногами и присыпали могилу сосновыми иголками. В довершение всего я еще вернул корень на прежнее место.

Когда Слибульский выруливал задним ходом из леса, я постарался, насколько это было возможно, замести следы от колес. Оказавшись на покрытой гудроном дороге, Слибульский спросил:

— Что ты имел в виду, когда предложил поставить машину у вокзала как приманку? Ты что, собираешься стоять рядом и ждать, что кто-то клюнет?

— Макс поставит передатчик, и машину можно будет отследить по рации.

— И что потом?

— Что потом?

— Что будешь делать потом? Подойдешь и скажешь: «Эй, вы, я тут кокнул двух ваших парней, но если вы оставите в покое моего друга, то можем все замять». Так?

— Что за бред? А ты сам скажешь кому-нибудь: «Эй, купите мое мороженое! В нем, правда, кроме сахара, молочного порошка и немного сальмонеллы, ничего нет, но, если вы дадите десять марок за пакет, я закрою на все глаза»?

Слибульский сделал жест, как бы говоря, что у меня не все в порядке с головой. Я зажег сигарету.

— О’кей, — сказал он, — раскинь мозгами, а я знаю, что ты это умеешь: неужели типы, которые ездят на такой тачке, носят итальянские костюмы и при этом требуют от владельца забегаловки, торгующей разогретым горошком, шесть штук в месяц, а этих денег не стоит вся его лавочка, остановятся на полпути? Может быть, они и перегнули палку, может, банда долго не продержится, но, пока она держится, они не пойдут ни на какие компромиссы. Или ты уложишь всю банду целиком, или они уложат тебя.

— И что мне остается делать?

— Ты должен сделать так, чтобы твой мачо исчез, чтобы дело забылось. Бразилец как-нибудь выкарабкается. Если он в такой ситуации думает об алюминиевой кастрюле, значит, о нем можно не волноваться. А ты на пару недель закрой свою контору и поезжай на природу, где до тебя не доберутся, и где ты немного загоришь.

И прежде чем я успел ему возразить, Слибульский кивнул:

— Все ясно. Сколько надо?

Я медлил, не желая принимать денег от Слибульского, но все-таки подсчитал сумму.

— Не знаю… Я задолжал за аренду офиса — за два месяца, за телефон и еще должен одному человеку три тысячи марок.

Этим одним человеком был, кстати, сам Слибульский.

— Ладно. Я даю тебе семь тысяч. Аренда, телефон, а остальные потратишь на отдых. Три тысячи просто забудем. — Слибульский сделал паузу и улыбнулся. — У того, кому ты должен, бабки имеются.

Чтобы доставить удовольствие Слибульскому, я тоже улыбнулся. Мысли мои были далеко. Деньги не хотелось брать у него не из гордости и не из самолюбия. Я не задумываясь мог бы занять и двадцать тысяч — у Слибульского денег было достаточно, по крайней мере, по моим меркам. Но с моей стороны было величайшей глупостью принять предложение Ромарио, и я провалил все дело, потратив попусту немало сил и пролив много крови. В результате мы имели два трупа, и положение Ромарио не только не улучшилось, а, наоборот, ухудшилось. Я должен был придать смысл всему случившемуся. Даже если бы Ромарио просто смог спокойно и дальше работать в своем «Саудаде», включая на полную катушку отопление и ругая немецкую погоду, изображая знойного бразильца в фартуке с попугаями, эти жертвы были бы оправданны. Конечно, велик был соблазн оправдать себя тем, что я не собирался никого убивать.