ОТ КОГО: [email protected] КОМУ: [email protected] ДАТА: 18 июня 2006 23:55:36 ТЕМА: Гамлет в Лондоне

Дорогой Ферруччо Тьецци,

Ваш электронный адрес мне дал Федерико Сарти, один их моих преподавателей в Киноакадемии. Надеюсь, что не доставлю Вам беспокойства.

Меня зовут Нино Алипранди, я учусь в академии на режиссёра. Вскоре буду защищать диплом. Жду не дождусь!

Пишу Вам по двум причинам. Первая очень проста: Федерико Сарти не захотел отвечать ни на один вопрос о Вас, посоветовав обратиться непосредственно к Вам.

Другая ещё проще. Дело в том, что я – Ваш страстный почитатель и был бы очень рад познакомиться с Вами. Я подумал, что Вы могли бы приехать к нам в Академию и прочитать лекцию о Гамлете в Лондоне, – но боюсь, что хочу слишком многого.

В таком случае, может быть, Вы могли бы ответить только на один вопрос, который уже очень давно не даёт мне покоя…

Почему после Гамлета в Лондоне Вы не сняли больше ни одного фильма? Почему перестали работать, создав этот единственный шедевр?

Вы полагаете, что великий режиссёр должен беречь своё имя и предпочитать качество количеству? Или же считаете, что правильнее было бы не огорчать почитателей вашего таланта и не расставаться с ними раньше времени? Какое из этих двух решений в конечном счёте более продиктовано самолюбованием?

Какому примеру Вы посоветовали бы следовать молодому человеку, входящему сегодня в мир кино, – Вашему или примеру Вуди Аллена, более плодовитого и, пожалуй, даже однообразного режиссера?

Благодарю Вас за внимание. Понимаю, что перехожу границы приличия и прошу слишком многого. Но так уж у меня всегда получается!

Надеюсь всё же, что найдёте время и желание ответить мне.

Сердечно Ваш Нино Алипранди

ОТ КОГО: [email protected] КОМУ: [email protected] ДАТА: 20 июня 2006 18:37:02 ТЕМА: Re: Гамлет в Лондоне

Дорогой Нино,

я тоже был молод и прекрасно помню волнение, какое испытывал, когда искал контактов с теми, кого считал своими учителями, помню и горькое разочарование, когда не получал ответов на свои вопросы. Поэтому пишу Вам, чтобы Вы не утратили веру в будущее, даже если получите от меня только одно это письмо.

Увы, я не считаю себя самым подходящим человеком для того, чтобы давать советы. Мир кино слишком сильно изменился с тех пор, когда был моим миром. Теперь существуют новые технологии, новые школы, новые пути, с помощью которых кино приходит к публике, да и сама публика теперь другая, она воспитана рекламой, киностудиями, дистрибьюторами.

Я могу сказать Вам только одно: человек всегда должен стараться делать то, что может, даже если искусство и жизнь порой неотличимы друг от друга и не нам предстоит делать последний выбор. Будьте осторожны, потому что результат не всегда сопоставим с причинами, и каждый наш поступок ведёт к последствиям, которые могут оказаться неожиданными. А кроме того есть ещё Удача. Понадейтесь на неё и не задавайте лишних вопросов, не останавливайтесь, сами решите, как действовать дальше, и поймёте это.

Что касается моей жизни… В самом деле интересно? Не думаю. Есть вещи, о которых лучше не говорить, и тогда можно надеяться, что со временем, если хоть немного повезёт, они наконец забудутся. Поймите меня, нехорошо говорить о том, что невозможно зачеркнуть. Не стоит ворошить прошлое.

Федерико Сарти – он дал Вам мой электронный адрес, не спросив у меня разрешения, но теперь это уже неважно – долгое время работал со мной как помощник режиссёра и знает многое. Но видите, он предпочёл ничего не рассказывать Вам, чтобы я сам уговорил вас не расспрашивать. Так вот, уговариваю.

Желаю Вам светлого будущего, и если хотите стать плодовитым режиссёром – становитесь. И наоборот, если почувствуете, что сказали всё одним своим фильмом, довольствуйтесь им и идите дальше другими дорогами.

Благодарю Вас. И прошу больше не писать мне.

Прощайте

Ферруччо Тьецци

Только нажал кнопку «Отправить», как тут же захотелось изменить письмо. Ответить иначе. Быть может, я отказался от единственной появившейся возможности заново пережить прошлое, подготовиться к покою и простить себе это прошлое. И тут я понял, что избавиться от этой ужасной ржавчины в крови, от жуткого ощущения, что стынет кровь в жилах, можно, только поведав о случившемся незнакомому вполне достойному человеку, которого к тому же судьба одарила молодостью. Молодые люди, известно же, способны объяснить тебе, что события происходят потому, что должны произойти. Их фатализм освобождает тебя от всякой ответственности и возвращает тебе статус невиновного.

Но ничто не мешает мне представить, будто я ответил ему по-другому, рассказал всё, сделал своим особым исповедником.

Брат Лоренцо, пришедший, чтобы исправить свою ошибку, мою ошибку с помощью склянки для забвения. Привет тебе! Избавь меня от моих прегрешений! Теперь, пока ещё есть время. Прежде чем забуду забыть.

Шёл 1967 год, и площадь Пикадилли, похоже, превратилась в центр всего мира – того яркого, сверкающего мира, который ещё позволял надеяться, что грядёт какое-то лучшее общество, всеобъемлющее и во всех отношениях лучшее.

Теперь Лондон уже не походил на тот город, где десять лет назад я снимал свой первый фильм Гамлет в Лондоне. Тогда его тоже окутывал туман – туман прошлого, – но Лондон готов был пробудиться в будущем. И он пробудился наконец. Широко открыл глаза и нас тоже заставил оглядеться, отчего перехватило дыхание и возникло желание броситься в сумасшедшую толпу, смешаться с людьми в ярких одеждах, с аляповатым макияжем и экстравагантными причёсками.

Так что теперь я возвращался в Лондон, как блудный сын, опустив голову, чтобы получить у Англии то, что лишь она могла дать мне, – Ромео и Джульетту.

Три года работал я над проектом экранизации трагедии самых несчастных на свете влюблённых. Три года ломал голову над тем, как лучше отразить исторические корни произведения, и задумал поручить роли главных героев подающим надежды итальянским актёрам.

Из-за неожиданного и глупого желания взять националистический реванш даже стал подумывать, не изменить ли фамилию Капулетти на Каппеллетти, согласно её изначальному звучанию, которое приводят Данте, Луиджи Да Порто и Маттео Банделло.

Но всё же я успел вовремя отказаться от такого решения, чтобы не выглядеть глупцом и не нарушать внутреннего равновесия между итальянским антуражем и английским языком трагедии, отдав Италии её итальянское, а Шекспиру его шекспировское. Вот таким образом я и решил, что мои ребята должны быть англичанами, иметь мягкое, благородное произношение и традиции Глобуса в жилах.