– Одного? – нахмурился Алексей.

– Да, а кого ты еще хотел, – усмехнулся Озерский, – с тобой опасно рядом находиться. Ты как чума – сеешь вокруг смерть. Послали тебя помочь угро, а ты всех там перестрелял.

– Да без этих гадов только жить станет легче всем, – заверил Алексей и тяжело вздохнул.

– Они, может быть, и гады, но других-то пока не имеем, – произнес Озерский с печалью в голосе. – Надо работать с тем, что есть, воспитывать как-то, а ты сразу стрелять. Сейчас трудное время. Люди пытаются выжить. Подумай на досуге о том, что у этих парней остались семьи, детишки малые. У тебя-то пока никого нет, вот ты и не понимаешь, каково это сейчас.

– Вы их оправдываете? – сухо спросил Алексей.

– Нет, – покачал головой Озерский, – просто пойми, что ты не намного лучше их. Уясни, что ты не святой. И запомни главное, что преступники нужны живыми для суда. Нужны громкие показательные процессы, чтобы другим неповадно было. Люди должны бояться возмездия. Если нет страха, то наступает полная анархия. Помнишь «Чубаровское дело»? Слушалось в Ленинградском губсуде зимой четыре года назад. О групповом изнасиловании девушки, которое совершили молодые ленинградские рабочие в саду «Кооператор», расположенном на Лиговке, в районе Чубарова переулка.

– Конечно, помню, – кивнул Алексей, – ублюдки еще те были. Забава у них такая была.

– Да, в то время изнасилованиями в рабочих районах никого нельзя было удивить, – продолжал Озерский с хитрым прищуром. – Была распространена, например, такая забава, как «тюльпан», когда пойманной девушке завязывали поднятую юбку над головой. Законодательство считало все это «шалостями». Но благодаря «Чубаровскому делу» все изменилось. «Особый цинизм» дела состоял в том, что потерпевшая была комсомолкой и готовилась поступать на рабфак! При этом любопытно отметить, что многие из 22 «бандитов» тоже были комсомольцами, а один – даже кандидатом в члены партии… Это как надо обыграли в суде. Дело получило политическую окраску. Фигурантов обвинили в бандитизме, и семи участникам изнасилования была назначена «высшая мера социальной защиты» – расстрел, хотя пострадавшая осталась жива. Остальные получили сроки от 3 до 10 лет лишения свободы. И это время им медом не показалось. Всех отправили на Соловецкие острова. Таким образом, был создан прецедент, позволявший любой криминал возводить в ранг политического преступления с соответствующим наказанием. Вслед за этим количество подобных преступлений пошло на убыль.

– Хорошо, я давно все понял, – проворчал Алексей, – мне надо было захватить этих оперов за преступлением, раздуть дело и под шумок избавить городскую милицию еще от двух десятков ненадежных товарищей, объявив всех пособниками. Нам бы с вами выдали премии и продвинули по службе.

– На лету схватываешь, – похвалил Озерский. – Сейчас работники милиции считают, что им все позволено. Надо разубедить их в этом. А для этого придется прилюдно пролить много крови.

– Ладно, а дело Зотова, – напомнил Алексей, – к чему все это? Что за записная книжка, что за тайная организация?

– Поверь, в этом есть смысл, – улыбнулся Озерский, – но объяснять ничего не буду. Тебе не положено знать. В этом деле затронуты большие люди из партийного аппарата. Так что есть смысл, поверь мне, есть.

– И что, все, кого мы арестовывали, действительно виновны?

– Лес рубят – щепки летят, – ушел от прямого ответа Озерский, – ты не в институте благородных девиц работаешь, а в Главном политическом управлении. В нашей работе нет ничего приятного, но кто-то же ее должен делать…

– Да, должен, – эхом произнес Алексей.

– Раз ты такой понятливый, то давай, собирайся. И чтобы вечером уже находился в поезде на пути в Меднинск, – приказал Озерский тоном, не терпящим возражений.

– Есть. – Алексей поднялся и вышел из кабинета.

Новое задание было самой настоящей ссылкой. Его отсылали подальше, чтобы не возникло новых проблем. Во второй половине разговора начальник был невероятно любезен, так как хотел использовать таланты способного подчиненного в своих целях. Видно, думал так: решит или не решит Коновалов проблему с бандой, в любом случае управление не останется в проигрыше. Озерский оперативно среагировал на просьбу о помощи коллег, послал специалиста – это факт. Отписался об этом наверх, удалил от себя угрозу. А если он не справится или его убьют, Озерский свалит все на местных, дескать, не оказали должного содействия и, как всегда, проведет чистку. Что ж, в Сибирь так в Сибирь.

Алексей толкнул дверь и вышел на улицу под свинцово – серое ленинградское небо, готовившееся разродиться ливнем. Вдали на горизонте сверкали всполохи молний.

Разбойничий лагерь представлял собой старую крепость, построенную еще дружиной Ермака во время освоения Сибири. Деревянные срубы окружал высокий мощный забор с бойницами. В центре забора с южной стороны находились массивные ворота. С севера крепость была защищена отвесными скалами. В скалах имелась небольшая расщелина, по которой можно было незаметно уйти в горы, перевалить через перевал и спуститься уже в долине на другой стороне горного хребта. Крепость метров на десять возвышалась над окружающей ее с юга долиной, поросшей вековыми елями. За оградой крепости имелся родник, так что жители могли выдержать длительную осаду. В двух длинных срубах могло разместиться для проживания семьдесят человек. Еще два сруба использовали под склады. В естественной пещере под скалой имелся большой ледник. Атаманша жила в отдельном срубе, вход в который имели лишь ее ближайшие соратники. Внутри крепости проживал костяк банды, а все вновь прибывшие селились за забором в долине.

Проезжая с Емельяном к крепости мимо стихийно разраставшегося поселка, Евдокия насчитала три десятка домов – грубых срубов без фундамента с простой двухскатной крышей, покрытой жердями, дерном и берестой. Дома манси были неизменно обращены дверью к реке, а крышу украшала резная голова росомахи – тотема клана, который возглавлял старый шаман. Дома в низине стояли на столбах-сваях, так как весной река довольно сильно разливалась по долине. Между домами виднелись свайные амбары, а также навесы-помосты на столбах для хранения имущества и продовольствия. Для беременных и рожениц был построен специальный маленький домик, называемый манси «мань кол». Глядя на все это, атаманша подумала, что скоро все люди из окрестных сел переселятся к ней. Прямо у дороги вновь прибывшие ставили каркасы из жердей для чума, застилая их шкурами. Здесь же бродили их олени. В лагере был траур по погибшим, поэтому местные мужчины ходили не подпоясавшись. Они не завязывали ни сапог, ни прочих завязок на одежде, женщины носили одежду наизнанку, не заплетали волосы и не надевали украшений.

Стоявшая у дороги женщина лет тридцати была ей знакома – жена одного из охотников – Мосьнэ Манышева. Женщина была одета в вышитый суконный халат и ровдужные сапоги. Голова покрыта большим платком с широкой каймой и бахромой, сложенным неравным треугольником. Концы платка свободно свисали на грудь.

– Здравствуй, Евдокия, – поклонилась Манышева.

– Здравствуй, а кто это к нам пожаловал? – кивнула Евдокия на строившиеся чумы.

– Это мои родственники из села. Боярчины, сестра моя Хором Таня, ее муж, сыновья и родители мужа, – пояснила Манышева со смущением, – мужчины собирались идти просить дозволения у тебя построить здесь дома.

– Пусть строят, только хороших мест тут мало, – пожала плечами Евдокия и указала рукой на юг: – Вон там в низине есть места, или пусть лес валят и сами готовят себе площадку. И скажи им, что за защиту надо будет платить. Пусть либо мужчины идут ко мне на службу, либо платят мясом и пушниной.

– Хорошо, я передам им, – тихо пообещала Манышева.

Опираясь на копье, как на посох, к ним подошел Чухпелек Томыспаев, и женщина торопливо прикрыла лицо платком. Евдокия, сидевшая на коне, только улыбнулась, глядя на это преклонение перед шаманом.